Без Веры...
Шрифт:
Достаточно уверенно могу сказать, кого в классе бьют родители… а вернее — лупят! Бьют почти всех, да и мой папенька не брезгует приложить ручку. Нечасто, это да… зато всё больше оплеухами, а это особенно унизительно.
А вот бьют так, чтобы без малого до беспамятства, едва ли не четверть одноклассников. Не так, чтобы по любому поводу… хотя есть и такие. А вот за провал экзаменов достанется многим.
Притом лупят, пребывая в полной уверенности, что это во благо ребёнку. Чтоб «в люди вышел», так сказать…
А ещё — потому что гимназия, это очень, очень накладно! Полная плата
Главы семейств жилы рвут, именьица закладывают и в долги залезают, а отпрыск, скотина неблагодарная, экзамены заваливает!
Математика у нас идёт последним экзаменом, и нервы к этому времени до предела истрёпаны. Даже отличники, знающие всю программу наизусть, потеют и нервничают до обмороков.
А я… а что я? Школа за плечами, да трижды в ВУЗы поступал и учился, к слову, вполне сносно! Хоть уровень знаний взять, хоть жизненный опыт, везде крепко. Но впрочем…
… не бравирую. Стою как и все, у стеночки. Вид постный, но не чрезмерно. Ровно настолько, чтобы мимикрировать под окружающую среду, но не увлечься самогипнозом и не накрутить самоё себя.
— Идут, идут… — зашелестели голоса, и мы выстроились вдоль стен в две шеренги, и даже (о чудо!) по росту. Выдрессировали на уроках гимнастики и военного дела.
— Здравствуйте… — вразнобой зашелестели мы, приветствуя экзаменационную комиссию, состоящую из трёх человек. Один из них наш «Фельдфебель», затем какой-то пузатенький плешивый господин из Министерства Народного Просвещения, и педагог из пятой гимназии — той, что в Гагаринском доме, на углу Молчановки и Поварской.
Это сравнительно недавнее нововведение, пару лет назад экзамены за четвёртый класс сдавали «камерно», педагогам собственной же гимназии. А потом, как водится, кому-то в сиятельную голову пришла несомненно благая мысль…
… но исполнители, как всегда, подкачали! Да-с! Несомненно, виноваты исполнители и только они.
Почему такое преимущество у математики, а не, скажем, русского языка, я в принципе могу понять. В последние несколько лет в гимназиях несколько усилили преподавание точных наук и взяли дело на контроль.
А точнее, усилили требования! Это, для тех кто понимает, существенная разница. Количество часов, отведённых математике, осталось тем же, и вместе с курсами физики, естествознания и математической географии, составляет 18 % учебного времени, а на древние языки — 41,5 %, вот так вот…
Комиссия вошла в класс, и швейцар захлопнул за ними дверь, встав этаким Святым Петром у врат и не отвечая ни на какие вопросы. Через несколько минут врата чистилища распахнулись и нас допустили в святая святых, пахнущее мастикой для паркета, табаком и одеколоном.
Проходя мимо восседающих за столом членов комиссии, невольно оробел даже я, что уж там говорить о моих одноклассниках! Этакие небожители, осознающие всю важность собственной миссии.
Рассаживал нас по партам Вениамин Дмитриевич, руководствуясь каким-то своими соображениями и что-то негромко объясняя прочим членам комиссии. Меня он усадил на первую
парту, прямо перед собой.— Математику он знает недурственно, — тихо пояснил он своё решение членам комиссии, — если посадить его на задние ряды, так непременно попробуют списать!
— Отличник? — поинтересовался пузатенький чиновник.
— Нет, что вы! — живо отозвался Вениамин Дмитриевич, — Учится недурственно, но и не более. Здоровьем слаб! А вот по моему предмету успевает изрядно.
— Похвально, — покивал пузатенький, и опустил банальнейшую сентенцию, — математика — царица наук!
«А молодец наш Фельдфебель! — отметил я с уважением, — Вроде и суровый дядька, но ведь при всей своей любви к военщине и самодурстве — почти о каждом, хоть сколько-нибудь стоящем внимания, нашёл возможность сказать несколько слов! Сделал обстановку чуточку более неформальной, а это дорогого стоит».
Под роспись раздали проштампованные листочки под беловик и черновик, с разными вариантами, и разрешили приступить. Покосившись на Струкова, по воле Вениамина Дмитриевича доставшегося мне в соседи и сидящего с видом чучела суслика, вчитался в задания.
Сложного там для меня ничего нет, так что сразу же приступил к заданию, но как и положено — сперва на черновике. Я не торопился, проверяя всё и вся, но минут через десять задачи были решены, и я начал переносить их на чистовик.
— Я так понимаю… — педагог из пятой гимназии посмотрел на меня поверх очков, — вы уже готовы?
— Готов, Алексей Фаддеичь, — негромко отозвался я.
— Не вставай, не вставай! — замахал на меня руками пузатенький Василий Яковлевич, и я передал ему листочки, просто перегнувшись через парту. С минуту он смотрели на листы, наклонив головы друг к другу, да тихонечко переговариваясь.
— А ведь и верно, — заключил наконец Алексей Фаддеевич, вновь глядя на меня поверх очков, — Ну-с… к доске!
Гоняли меня недолго, зато залезли в программу пятого класса. Скрывать свой уровень знания я не стал, отвечая вполне уверенно.
— Да-с… — пузатенький чиновник откинулся назад, благосклонно вглядываясь в моё лицо, — определённо…
Он неуверенно покрутил пухлой рукой.
— … уровень! Я так полагаю, вам нравится математика?
— Да, Василий Яковлевич, — отвечаю негромко, но очень уверенно.
— Похвально, похвально… математиком хочешь быть? — задал он несколько каверзный вопрос.
— Инженером, Василий Яковлевич, — засмущался я, — высокую науку я не потяну!
— Похвально, — снова закивал чиновник, — приятно видеть, что молодёжь здраво оценивает свои силы! Так значит, инженером?
— Думаю в Горный институт поступать, — поделился я планами.
— Ну… — он переглянулся с коллегами.
— В точных науках он силён, — негромко порекомендовал меня Вениамин Дмитриевич.
— А… — Василий Яковлевич снова покрутил пухлой ручкой, — поведение?
— Похвальное, — уверенно сказал математик, — Учителям не дерзит, не задирист.
— Хм… с сомнением отозвался пузатенький чиновник.
— Не вовсе уж травоядный, — понял его Вениамин Дмитриевич, — просто смирный. Спокойный и добрый мальчик — если не переходить черту, разумеется.