Бездна
Шрифт:
На моей соседке, чернокожей красавице, были сиреневые шаровары из полупрозрачной материи, легкой, как крылышки стрекозы. В дневное время она занималась реструктуризацией долгов, а сейчас сидела здесь и периодически взвизгивала, будто мои холодные пальцы касались ее аппетитного зада, едва прикрытого тканью-паутинкой. И после каждого взвизга ее тонкие пальцы принимались метаться по экрану смартфона, на котором маячили лица ее родителей, – она общалась с ними по скайпу, ничуть не стесняясь и щебеча на каком-то неведомом языке.
– Где они живут? – спросил я, когда она отключилась.
– На Тёркс-и-Кайкос [186] , – ответила она мягким, томным голосом – таким же, какой, наверное,
Мы начали с того, что уничтожили пространство. Теперь можно за несколько часов попасть в любую точку планеты, а виртуально – в несколько кликов пролететь над любым городом с помощью Google Earth. Затем пришел конец времени и в мире воцарилось безвременье: не стало ни прошлого, ни будущего – одно вечное настоящее. Такова Новая Реальность.
186
Тёркс-и-Кайкос – маленькие архипелаги, состоящие из 30 островков, лишь восемь из которых обитаемы. Расположены в двухстах километрах к востоку от Кубы. – Прим. перев.
Молодые тела, стильные смартфоны… Стариков больше нет. Бедных больше нет. Проблем больше нет. Такова Новая Реальность.
Время не проходит. Оно скользит. Жюль сначала танцевал сам, а потом стал диск-жокеем, погонщиком музыки. Он сидит, зажав наушник между ухом и плечом. Цвет британской дискографии девяностых – дань восхищения нашей юности, музыке, которую мы любили. Музыке, которую Пас так и не узнала. По моим щекам катятся слезы. Как бы включить наше прошлое в это вечное настоящее? Я вдруг замечаю, что у Жюля нет морщин. Он все тот же, мой друг, с которым мы пережидали муссонный дождь на чайной плантации в Сиккиме [187] . С которым ловили креветок в речках катарских гор [188] , а потом я и сам нырял, как угорь, в прохладную воду.
187
Сикким – штат на севере Индии, в Восточных Гималаях. – Прим. перев.
188
Имеются в виду предгорья Пиренеев, где в XIII в. укрылись от преследований катары – представители религиозного движения в Западной Европе в XI–XIV вв., преследуемого Римско-католической церковью как еретическое. – Прим. перев.
Жюль включает «Tell me» группы Stones Roses (Я люблю лишь себя, я люблю лишь себя, и на все у меня есть ответ), и я вспоминаю англичаночку с крохотными грудками, которую закадрил возле бассейна в Тулузе, этом городе роз.
Он включает шведский хит «Trash» (Когда-то они у нас были, ленивые дни причуд и безумий), и я снова вижу домик в предместье у реки, накрытой туманом, где я читал Вилье де Лиль-Адана [189] и разрезал пластмассовым ножом сетчатые чулки девицы с мощными формами.
189
Вилье де Лиль-Адан (1838–1889) – французский писатель. – Прим. перев.
Да, в этом суши-баре из Новой Реальности исламские финансисты слушали пластинки прежних времен, вызывая в моей памяти образы моих прежних подруг. Но ни одна из них даже в подметки не годилась
Пас. Ни одна не доставила мне такое наслаждение, как Пас. И такое горе, как Пас.Абу Нувас
Спал я спокойно, без кошмаров. Проснулся поздно, на софе в просторной гостиной, уставленной полками с книгами. Жюль по-прежнему свято верил в безграничную власть книг, в их способность раздвигать пределы нашего мира – даже здесь, в окружении небоскребов. Нет, он себя не предал.
Меня разбудил чудный аромат кофе. Солнце вливалось в комнату через огромное окно, выходившее как раз на пресловутые небоскребы и струившееся по их фасадам. Некоторые башни походили на танцующие языки пламени, другие устремлялись ввысь, пронзая белое небо. Третьи, увенчанные тиарами, – дома-короли – стояли в окружении целой стаи подъемных кранов, похожих на фламинго с вытянутыми шеями. Мне захотелось отворить окно, чтобы узнать, чем пахнет этот город по утрам. Но я безрезультатно искал задвижку, чтобы сдвинуть раму.
– Оно не открывается!
Я обернулся. Жюль, в трусах и майке, прошлепал босиком по мраморному полу и протянул мне кружку с дымящимся кофе и упаковку парацетамола.
– Здесь всюду кондиционеры.
– И поэтому окно не открывается?
– Да, ты уж извини.
Я взял у него кружку с портретом местного эмира. От первого обжигающего глотка сразу полегчало.
– Вот почему я езжу на джипе, – сказал он. – По крайней мере, хоть городской запах чувствую. Ну как, не слишком тебя ломает?
– Ничего, нормально.
– В котором часу поедем?
Я покачал головой:
– Я поеду один, Жюль.
– Ты уверен, что справишься?
– Должен справиться.
Не успел он ответить, как в комнату вошел темноволосый мальчик лет восьми в клетчатой пижаме. Он тер глаза, щурясь от солнечного света.
– Знакомься – это Луи-Хассан.
Мальчик подошел ко мне и чмокнул в щеку. Тепло детского личика напомнило мне тебя. Когда-то в Париже я видел его совсем маленьким. Мы с ним играли в футбол мячом из пенопласта на газоне перед зданием Инвалидов.
– Ты меня помнишь?
Он покачал головой.
– Я договорился с нянькой, – сказал Жюль. – Так что не стесняйся, я в полном твоем распоряжении.
Мальчишка тут же сориентировался:
– Пап, тогда, может, сходим в «Dolphin Bay»?
Я улыбнулся и сказал:
– Ну конечно, сходите с папой в «Dolphin Bay». – И, обернувшись, спросил у Жюля: – Это что за зверь такой – «Dolphin Bay»?
– Большой бассейн, где люди плавают вместе с дельфинами.
– А еще можно сходить посмотреть стройку rotating tower! – продолжал мальчик.
Жюль кивнул, и его сын радостно завопил. Жюль подошел к окну и указал мне на стройплощадку напротив:
– Это вон там, где стоят краны. Он прямо балдеет от этой башни. На каждом этаже будет квартира в тысячу квадратных метров, со специальным лифтом для машины, если захочешь ее поднять. Вообще-то такие лифты – уже не новость, здесь главная фишка в том, что твоя квартира может вращаться вокруг оси башни, причем независимо от других этажей, примерно как молитвенная мельница у буддистов. И управляется это устройство просто голосом. По команде хозяина квартира приходит в движение, и ее обитатели могут любоваться круговой панорамой мегаполиса.
Жюль смолк и уткнулся в чашку с кофе.
– Тебе тут нравится?
– Да. Солнце круглый год, пусть даже и заходит слишком рано. Пляж прямо в городе, хотя и насыпной. Здесь чувствуется энергия, которой больше не найдешь в Европе. Здесь я ощущаю себя в центре нового, динамичного мира. Мира в движении. Это не обязательно творческое, позитивное движение, но все-таки движение…
Мы обнялись на прощанье.
– Позвони, если будут проблемы. Запрыгну в джип и приеду!
Потом Жюль вызвал мне такси и, пояснив, что дорога займет часа четыре, сказал: