Безмятежность

 Мы сидели в трюме долго, я всё же заснула. Потом на палубе что-то крикнули на неизвестном мне языке и Сэм сразу затормошил меня:

 - Слышишь: «справа по борту»! Просыпайся, спящая красавица, всех китов проспишь!

 Мы потихоньку вылезли на палубу и, конечно, сразу были замечены матросами.

 - Нил! – позвал кто-то, - Здесь твой мальчишка, да ещё с дружком!

 Нил Найколайски был суров, но не жесток. Я думала, он отвесит Сэму очередную затрещину или вовсе размажет о стену, но он сказал только:

 - Дома поговорим.

 Мне показалось, что в своей бороде он прячет улыбку.

 Потом обратился ко мне:

– С этим обормотом всё понятно, а мадмуазель Софи что здесь делает?

 Я начала сбивчиво отвечать, что очень хотела посмотреть на белых китов и что это я уговорила Сэма провести меня на «Буян».

 Поворачивать обратно из-за нас было невыгодно, поэтому капитан маршрута не изменил, только по рации сообщил на берег, о «безбилетных пассажирах».

 На нас с Сэмом надели спасательные жилеты и, пока не начался сам промысел, разрешили остаться на палубе. До этого дня я никогда не была на таких больших кораблях. Папа брал меня с собой на яхты своих друзей. Но даже самая большая из их яхт не могла сравниться с небольшим траулером.

 Странное дело, хотя Нил Найколайски обращался с Сэмом сурово, мне почему-то казалось, что он доволен, что Сэм вышел вместе с ним и братьями в море. Вообще, в море Нил был совсем другим, чем на суше. Его кураж и балагурство сменили сосредоточенность и целеустремленность. Может быть, если бы Сэм почаще видел отца таким, то и сам бы делался на него похож.

 В тот раз мы так и не увидели белых китов вблизи, но я узнала, как море меняет людей. Море не терпит трусости или лени. Так же, как острые камни оно превращает в округлые и гладенькие, так и люди становятся совсем другими. И чем севернее, чем суровее море – тем быстрее происходит этот процесс.

 Я побывала уже в четырех океанах и теперь думала, что с такими людьми, как Нил Найколайски я пошла бы даже в пятый, самый суровый - Северный Ледовитый океан. Ведь именно Нил, шериф и спасатели из Датч-Харбора организовали нашу защиту. И с того новогоднего покушения, нас и нашу «Нику» охраняли как национальное достояние. Всех туристов, прибывающих в Уналашку, проверяли ещё в аэропорту в Джуно, а когда в Датч-Харбор входили незнакомые суда, в порту их всегда встречал шериф с добровольцами.

 Дружба моего папы с Нилом Найколайски крепла точно так же, как наша с Сэмом.

18. Дружба

 Было так холодно, что самодельная печка уже не спасала. К тому же ветер выдувал любые намеки на тепло. Мы сидели в «нашем месте», прижимаясь друг к другу от холода. Снег в этот раз выпал глубокий, поэтому велосипеды мы не взяли. Прожорливый огонь стремительно поглощал запасы дров, и я подумала, что в следующий раз нам надо будет притащить с собой ещё веток.

 Мне нравилось смотреть на огонь. В нем было что-то неуловимое и загадочное.

 Мы сидели и молчали. Так часто бывало. Я не всегда хотела вести монологи с рассказами о дальних странах, иногда хотелось просто помолчать. Я называла это «поговорить внутри себя». Сэм чувствовал это и не перебивал.

 - Я хотел тебя спросить, - начал Сэм и вдруг закашлялся.

 - Ну, вот, простудился, - заворчала я. – Это потому, что ходишь без шарфа.

 Я стянула с себя белый шарф и хотела замотать шею Сэма.

 - Не поэтому, - пробубнил Сэм, отталкивая мою руку. – Я спросить тебя хотел. Ну, это… Как там… Тебе нравится кто-нибудь из мальчиков?

 Мне почему-то было стыдно отвечать ему, но мы договорились с Сэмом ничего не скрывать друг от друга и я произнесла:

 - Да.

 - И кто он?

 - Джастин.

 - Какой Джастин?

 Я возмутилась:

 - Как будто в Уналашке сто пятьдесят миллионов Джастинов! Джастин Харрис.

 - Джей-Эйч?

 - Можешь называть его и так, но всё равно он Джастин. Так же, как и ты – Сэмуэль.

 Тут Сэм засмеялся.

 - Ты чего?
– опешила я

 - А я вовсе и не Сэмуэль. Я – Семен. А это ближе к Саймону.

 - А откуда у вас такие забавные имена?

 - Отец по старинным русским книгам смотрел: как называли наших предков при крещении. Вот и получились: Фрол, Ставр, Степан и я.

 - Семен, - повторила я необычное имя. – Забавно...

 - А ты не отходи от темы. Значит, тебе нравится Джей-Эйч?

 Это стало похоже на допрос и я уже чувствовала себя виноватой.

 - Ты – спросил, я – ответила. Если бы я знала что ты будешь так… так реагировать, ни за что бы не сказала!

 - Значит, Джастин...
– задумчиво проговорил Сэм, барабаня пальцами по колену.

 Я разозлилась:

 - Какая тебе разница, кто мне нравится? И зачем было спрашивать? Мне это всё неприятно! – в голосе у меня предательски зазвенели слезы.

 Джей-Эйч был старше нас с Сэмом, ему уже исполнилось 16 и он был похож на Дика Сэнда. Как я его себе представляла. Особенно хорош был Джастин, когда небрежным взмахом головы откидывал с лица длинную челку. И становились видны его глаза. Сине-голубые, как океан.

 А ещё он бегал. По утрам, в любую погоду. И делал упражнения на берегу залива. Так он воспитывал свой характер. Когда мы случайно сталкивались с ним, я необъяснимо трепетала и становилась полной дурой. Всё моё красноречие и знание нескольких языков мгновенно испарялось и я могла только безмолвно вздыхать. Странно, что Сэм не заметил моего состояния раньше.

 - И что в нем тебе нравится? – продолжал допытываться Сэм.

 Как только заговорили о Джастине, меня снова поразило косноязычие.

 - Ну, он высокий…

 - Принимается, - подбодрил меня Сэм.

 - Он держится уверенно…

 - Ладно.

 - У него голубые глаза…

 Сэм поджал губы и ничего не сказал.

 - И ещё он пропорциональный…

 - Пропо.. Что? Про – пор – циональный? – переспросил Сэм и захохотал.

 Я покраснела. Ну, как ещё объяснить Сэму, что у Джастина красивое тело? Мне и без этого было ужасно стыдно. И я решила улизнуть от разговора о Джастине.

 - А что ты знаешь о пропорциях? О золотом сечении Леонардо?