Безмятежность

 - Ну, вроде… А всё равно тянет.

 Дальше я уже не слышала, о чем они говорят.

 Мне было невыносимо больно. В груди жгло так, словно у меня вырезали сердце. Темнота под лодкой внезапно сделалась кромешной. Я была словно в могиле. Мне и хотелось в могилу, под землю, чтобы никто никогда меня не видел. И ещё мне было мучительно стыдно.

 Он сказал «нет сисек».

 Действительно, те припухлости, что у меня появились вначале лета ещё трудно было назвать грудью. Мама говорила, что это потому, что я очень худая, что северные девочки обычно развиваются позже и что у неё самой до 14 лет не было никакой груди. Глядя на её великолепную фигуру и красивый бюст, поверить в это было невозможно. Да и какая же я северная? Я и родилась почти на экваторе и всю жизнь провела в теплых морях.

 Я плакала всю ночь. Сначала под лодкой, потом – дома. Мне так хотелось, чтобы у нас с Джастином было всё как в романах: бурные объяснения, страсти, ревность, примирения и в конце – поцелуи под омелой… Или хотя бы под сосной. Но Джастин не любил меня. И никогда не полюбит.

 А ещё он сказал «нет сисек».

 Папа, увидев меня на пороге дома всю зареванную, испугался

– Кто тебя обидел? Софи, деточка….

– Папочка! – я не могла ничего объяснить, мне было стыдно, и я всё повторяла:

 - Папочка, давай уедем! «Ника» ведь готова? Уедем, папочка!

 - Куда, милая?

 - Мне всё равно! Отсюда! Я не могу здесь больше жить! Я не хочу жить здесь! Я лучше умру!

 - Погоди, - папа стал о чем-то догадываться. – Ты поссорилась с Джастином? Или с Сэмом? Они тебя обидели?

 - Я ненавижу их! Обоих!

– Они что-то сделали тебе?

 Папа был какой-то непонятливый и спрашивал одно и то же. Но ему я ничего объяснять не стала.

 Позже, рыдая на коленях у мамы, я говорила:

 - Джей-Эйч – недоумок. Он сказал, что у меня нет сисек. Что я, как мальчишка. А Сэм – гад, предатель.

 - А Сэм-то здесь при чем?

 - Как ты не понимаешь?! Он же слушал это! Он же должен был убить Джастина на месте!

 Мама пыталась меня утешать.

 - Софи, глупышка, тебе всего тринадцать. Со временем у тебя будет прекрасная, женственная фигура, и грудь…

 - Мама, ты не понимаешь! Мы же - друзья! Как же они могли говорить про меня такое? Я же – человек, а не ходячие сиськи... Я никогда не смогу это забыть. Это – предательство. Уедем, мамочка, уедем отсюда!

 - Хорошо, - мамины руки гладили и перебирали мне волосы. – Мы уедем. Только от этого ничего не изменится. Все твои обиды останутся вместе с тобой. Зачем загружать ими «Нику»?

 Вспомнив о «Нике» я снова заплакала. Как же я могла забыть о ней? Вот это и было настоящим предательством. Моим предательством. Всю зиму и лето я проводила с мальчишками, а папа и мама ремонтировали нашу яхту: восстанавливали корпус и переборки, перебирали двигатель, ставили мачту и такелаж и даже заменили обшивку кают, испорченную водой и огнем. Радиорубка сверкала новенькой радиостанцией и ещё какими-то приборами, названий которых я не знала. И всё это сделали мои родители. Без меня. Пока я проводила время с этими … уродами.

 - Я не смогу их простить. Никогда. – Сказала я маме и подумала, что и себя я тоже не смогу просить.

 - «Никогда» - это очень тяжелое слово. Будь легче, Софи, - летай. Ты же умеешь, - засмеялась мама и поцеловала меня в лоб.

 В этот же день мы стали готовиться к отплытию.

 Погода стояла хорошая, ветер устойчивый, мы шли на парусе легко и стремительно. К тому же нас влекло течение. Оно тоже соответствовало нашему маршруту. Ситка по сравнению с Уналашкой казалась большим городом, но у них всё же было много общего: горные вершины на горизонте, соединенные острова, озеро посреди города и даже русский храм. При взгляде на этот храм сердце у меня заныло: я опять вспомнила Сэма. Мне было очень плохо без него. Не хватало его кипучей деятельности и восхищенного: «Вау!». И даже его «упс…» можно было простить. Можно было простить всё, кроме… И неизвестно на кого я больше злилась: на Джастина, которого выдумала сама или на Сэма, которого, казалось, знала, как себя. Оказывается, не знала. Чем больше я думала обо всём этом, тем тяжелее мне становилось.

 Чтобы отвлечься, я вновь начала читать «Три товарища». Прошлый раз, и позапрошлый, я доходила только до пьяной танцующей старухи и дальше читать не могла. Я не любила пьяных. Если туристы или гости «Ники» выпивали, я безвылазно сидела в своей каюте. Отца я видела пьяным лишь однажды, на Маврикии. Пьяных женщин, а тем более старух, я не видела вовсе. Одолевая Ремарка, я представляла себе это отвратительное зрелище: пьяную танцующую Дину и уже не могла читать дальше. Но в этот раз я перевалила через неё, только чтобы не думать о Сэме и Джастине.

 Поначалу меня очень шокировало то, что все в этом романе пьют ром. Постоянно. Даже Пат. Но постепенно я стала понимать: они не идеальные потому, что живые. Они пьют ром, и выделываются друг перед другом, и не верят, и не понимают своих чувств потому, что настоящие. А идеальный Дик Сэнд, пятнадцатилетний капитан и кумир моего детства – придуманный. Таких как он, не бывает. Его придумал Жюль Верн, а я придумала себе Джастина, свою первую любовь.

 Когда мы подходили к материку, я уже прочитала «Три товарища» несколько раз и ходила, не расставаясь с книгой, заглядывая туда всякий раз, когда надо было вытеснить из памяти Джей-Эйча. Я хваталась за книгу, как верующий хватается за библию в минуту искушения или отчаянья.

 Так, с книгой в руке, на палубе «Ники» и застал меня очередной вечер в Ситке.

 Я очень боялась, что мы останемся в Ситке навсегда, но родителям ничего не говорила. Им хватило и моей истерики в Уналашке: «Куда угодно, только отсюда!» Я смотрела на город и куталась в теплый плед. Отчего последнее время меня пробирает дрожь и становится зябко – никто не знал. Температура в моём организме держалась нормальная, на воздухе – было относительно тепло. Для Аляски лето выдалось даже жарким.

Папа закончил погрузку топлива, подошел ко мне, кивнул на город.

 - Нравится?

 Я пожала плечами, врать не хотелось.

 - Мне всё равно.

 - Ну, значит, двигаем дальше, - папа подмигнул мне, и от его улыбки сделалось теплее.

 - Прости меня, папочка, - я бросилась к нему на шею. – Ты столько делаешь для меня, а я какая-то… бестолковая.

 Папа подхватил соскользнувший плед, плотнее укутал меня, обнял, потом отстранился и сказал:

 - Следующая вахта твоя, юнга. А сейчас – отдыхать, набираться сил. Утром отходим.

 - Есть, капитан! – звонко отчеканила я и, не удержавшись, привстала на цыпочки и чмокнула папу в щёку.

22. Астория

 Мы обосновались в устье реки Колумбия, в городке Астория, штата Орегон. Население – десять тысяч человек. Это вместе с нами. Штат Орегон встретил нас утренним туманом. Самое первое, что я увидела при входе в залив – огромный мост. Он словно бы парил, едва касаясь воды. Позже я постоянно видела его только с другой стороны и навсегда запомнила его силуэт на оранжево-красном закатном небе.