Безрассудный наследник

Я услышала грубый голос Николая, почувствовала, как воздух в комнате стал жарче, напряжение усилилось.

— Нам с тобой нужно обсудить кое-какие дела, не так ли, брат?

Я взглянула на Николая, увидела, как жестко сжалась его челюсть, как напряглись мышцы под ней. Его ноздри раздулись, прежде чем он решительно кивнул в сторону брата.

А когда он посмотрел на меня, я увидела в его глазах правду. Какое бы дело они ни обсуждали, оно, скорее всего, было связано со мной… с моим отцом и тем огромным беспорядком, который остался на Восточном побережье.

— Ты справишься пару минут? — спросил Николай, и меня затянуло на его орбиту, как будто он был солнцем, притягивающим меня все ближе и ближе.

Хотя я не чувствовала, что со мной все будет в порядке. Я чувствовала, будто трещала по швам, и не знала, пугает ли меня это осознание или я, в конце концов, буду рада.

Я должна была стать сильнее.

Я обязана быть сильнее.

Не только ради себя, но и из-за сложившейся ситуации, из-за наиболее важных причин. Клаудия должна была выбраться из дома и уехать от Марко, чтобы из нее не пытались вылепить что-то и промыть мозги, заставляя думать, что именно такой должна быть ее жизнь.

Николай выглядел так, словно хотел сказать что-то еще, и, Боже, как же мне хотелось, чтобы он снова прикоснулся ко мне, пусть даже просто погладил по шее, заверяя, что он вернется.

Когда я успела так привязаться? Когда за столь короткий срок стала желать от этого человека гораздо больше, чем следовало?

Это казалось таким безумием, но я не могла убедить себя, что это неправильно.

— Дай мне минутку, а потом мы сможем устроиться на ночь.

Я кивнула, а когда он поднял руку и сжал пальцами мой подбородок, я почувствовала, что смягчаюсь. Он наклонился и нежно поцеловал меня, так нежно, как будто и не целовал.

А потом он ушел, они оба вышли в прихожую, оставив меня с Сашей, которая сидела неподвижно, наблюдая за мной, в этих темных глазах было гораздо больше ума, чем должно быть у любой собаки.

Я не любила собак, да и вообще никогда не росла с домашними животными, если честно. Отец никогда не разрешал. Поэтому я сидела в саду и разбрасывала перед собой семена, наблюдая, как воробьи, чикады и даже парные голуби набрасываются на землю.

Но Саша не была похожа на «домашнее животное». Она была очень похожа на спутницу Дмитрия.

Я держалась совершенно неподвижно, будучи уверенной, что резкие движения могут напугать ее, заставить обороняться. Так я и стояла, вцепившись в рубашку, чувствуя, как на висках выступили бисеринки пота.

Это было нелепо. Она была всего лишь животным, не подающим никаких признаков того, что желает мне зла. И уж точно Николай не оставил бы меня одну, если бы считал, что мне угрожает опасность.

Я не понимала, двинуться ли мне к ней или отступить, но не успела я принять решение, как она медленно поднялась и направилась ко мне, движения были ровными и медленными, словно она не была уверена во мне. Это было почти забавно.

Она была стройной и мускулистой, напомнив хищника, подкрадывающегося ближе.

Это напомнило мне, как однажды я встретила одичавшую кошку на задворках отцовского дома. Ее черно-белое тело, пригнувшись к траве, медленно кралось к маленькой птичке, которая ела семечки, брошенные мной на землю. Я бы не позволила кошке забрать птичку, но тем не менее наблюдала за ней с восторженным трепетом. Так незаметно. Так тихо, птичка даже не поняла, что у нее нет ни единого шанса.

Чем ближе подходила Саша, тем больше я напрягалась. Теперь она была всего в футе от меня, ее уши слегка подергивались, а кончик хвоста не двигался. Разве собаки не должны вилять хвостом, если у них хорошее настроение?

О, Боже. Она собиралась наброситься, просто разорвать мне горло и растерзать.

А потом она села на пол, подняла лапу и провела ею по моим леггинсам. Я настолько ошеломлена была, из меня непроизвольно вырвался небольшой звук. Она сделала так снова, и снова, и я дрожащей рукой осторожно провела пальцами по ее макушке, двигаясь медленно и уверенно, стараясь не напугать ее.

И когда она позволила мне провести пальцами по бугорку на макушке черепа и за ухом, я негромко рассмеялась.

Она выдохнула и издала тихий стон, и если бы я не ощущала столь сильные переживания в тот момент, то, возможно, и рассмеялась бы сильнее.

— Я знаю, девочка.

Через секунду входная дверь открылась, и Николай шагнул внутрь, закрыв за собой дверь. Я услышала слабый щелчок срабатывающего замка, а потом мы просто стояли и смотрели друг на друга.

Николай опустил взгляд, и я поняла, что он наблюдает за тем, как я глажу Сашу.

— Я знал, что она сразу к тебе привяжется, — сказал он почти про себя. — Давай, Саша, ложись.

Саша не шелохнулась. Более того, она тихонько зарычала, отчего брови Николая слегка приподнялись.

— Серьезно? — он зарычал в ответ и что-то негромко сказал по-русски, отчего Саша снова запыхтела, но все же перебралась к дивану и улеглась на ковер, не сводя взгляда с Николая.

— Что ты ей сказал?

— Я сказал ей, что если она не перестанет нести защитную чушь, я буду кормить ее мясом из магазина на углу, а не стейками, которые Дмитрий оставил для нее в холодильнике, — его губы дрогнули, и я поняла, что он дразнится. Николай Петров… дразнится. — Я сказал ей, что если кто-то и будет тебя защищать, то только я.

Мое сердце заколотилось, но Николай не дал мне шанса позволить его словам затрепетать во мне и распространиться, не дал впитать смысл. Потому что начал приближаться ко мне, преследуя, как это делала Саша… как лев преследовал газель, прежде чем наброситься и схватить ее.

Он стоял передо мной, пахнущий темными специями и остатками ледяного воздуха снаружи. Перелет был долгим, к смене часовых поясов придется привыкать. А когда город погрузился в вечерние сумерки, сон казался просто райским.

Так было до тех пор, пока Николай не встал прямо передо мной, мы остались вдвоем, мое сердцебиение участилось, а тепло его тела окутало меня, и все признаки усталости мгновенно исчезли.

Он протянул руку и стал теребить кончики моих волос, перебирая их между пальцами, а затем перевел взгляд на мое лицо. Долгие мгновения он просто смотрел на меня, и с каждой секундой я ощущала все больший жар, словно стояла под лампой накаливания.

Мокрая, мягкая и готовая к тому, чего никогда раньше не испытывала.