Безрассудный наследник

— Держу пари, ты чертовски красива, когда плачешь, — пробормотал он и провел большим пальцем под моим глазом, словно представляя, как скатывается вниз крупная слеза.

И хотя я могла предположить самое худшее, услышав его комментарий, — что он хочет сделать мне больно и вырвать из меня эти слезы, — я почувствовала правду в его словах.

Потому что от одной мысли о том, что он заставит меня плакать, становится жарко.

— Пойдем, я покажу тебе остальную часть твоего нового дома.

…остальную часть твоего нового дома.

Это должно было напугать меня больше, чем вызвать волнение.

Я не могла понять, как за столь короткое время мне стало так комфортно с Николаем. Мы практически ничего не знали друг о друге, но чем больше я думала об этом, чем больше открывала свой разум и пыталась собрать воедино все крупицы правды, тем больше понимала.

Я больше не чувствовала себя птицей, живущей в позолоченной клетке и поющей прекрасную песню не потому, что я довольна, а потому, что у меня разбито сердце.

Впервые в жизни я наконец-то была свободна. Могла дышать и расправить крылья.

Глава 19

Амара

Николай протянул коробку с тайской едой на вынос, но я положила руку на живот, затем прижала ладонь к нему и покачала головой.

— Не думаю, что смогу откусить еще кусочек, — сказала я с ухмылкой, а затем с тихим стоном дискомфорта. — Не думаю, что я когда-либо ела так много за один присест.

За это я должна благодарить своего отца, который следил за нашими порциями и ругал нас, если ему казалось, что мы съели слишком много. В его глазах мы были лишь пешками, а пешки должны были быть худыми и красивыми, и только для галочки.

После ухода Дмитрия Николай провел для меня экскурсию по своей квартире. Хотя термин «квартира» был сильно преувеличен, учитывая местоположение. Пентхаус был двухуровневым, на нижнем располагались гостиная, кухня, две спальни и ванная. Современная лестница вела на верхний этаж, который полностью занимала хозяйская спальня и ванная.

Все это время он рассказывал мне об истории здания, о том, как он купил его много лет назад, вычистил и полностью отремонтировал. Его квартира была единственной в здании, но у него также было несколько складских помещений на одном из верхних этажей и офис, который он использовал внизу. Странно было видеть Николая в этом свете… законным бизнесменом, а не только преступником.

Но полагаю, в преступном мире эти две жизни были совершенно совместимы.

Он рассказывал обо всех мелочах, об обыденных деталях, которые казались такими «нормальными» для пары. Он рассказал мне о графике работы персонала, который приходит и убирается, о том, что у него есть секретарша, которая приходит пару раз в неделю и выполняет офисную работу на нижнем уровне.

Он говорил об охране здания, что я всегда в безопасности, когда его нет дома, что у него есть люди, которые патрулируют периметр, и камеры наблюдения, которые следят за всеми, кто приходит и уходит.

Он заверил меня, что никто не тронет меня, пока я здесь, даже мой отец.

Он объяснил, что из-за его графика он может отсутствовать подолгу каждый день, но обязательно будет дома, чтобы мы могли поужинать вместе каждый вечер.

Дома.

Услышав от него это слово, выразив таким образом, что мы делим одно и то же пространство, я, наверное, не должна была чувствовать себя так хорошо, как чувствовала.

После этого он предложил мне принять ванну и расслабиться, и я была настолько ошеломлена, увидев эту его нежную сторону, что еще долго стояла после того, как он покинул хозяйскую спальню, и просто смотрела ему вслед. Конечно, меня мало что удивляло в его поступках, но поскольку он был человеком из той же преступной среды, что и мой отец, я полагала, будто они одно и то же.

И хотя я не была дурой, думая, будто он не такой же смертоносный — может быть, даже более опасный, чем мой отец, — всего через несколько дней я убедилась, что он не такой уж и злобный монстр, каким я его себе представляла. По крайней мере, не для меня.

Поэтому я приняла ванну с пеной, нежась в этой огромной ванне, пока вода не стала прохладной, а пальцы не сморщились. Потом я завернулась в халат, пока кожа не высохла, надела леггинсы и свитер большого размера.

И вот я сидела рядом с ним на диване, наевшись вкусной еды, с теплой головой, затуманенной двумя бокалами вина, и чувствовала, как меня наполняет жар иного рода.

Я уставилась в телевизор, и слова крутились у меня в голове, пока наконец не решили вылиться наружу. Я потянулась за бокалом вина и допила его до дна, ощущая сладкие нотки ягод на языке, а затем скольжение по горлу.

— Это все так… — я отставила бокал и посмотрела на него. Он стоически наблюдал за мной, а затем приподнял бровь, ожидая, пока я закончу. — …по-домашнему, — я почувствовала, как мои щеки заалели от этого признания, и снова сосредоточилась на телевизоре.

— А как ты думала?

Я пожала плечами и снова посмотрела на него.

— Думала, посажу тебя на цепь в своей постели и буду иметь с тобой дело в любое время, когда захочу? — он взял со стола свою бутылку пива и откинулся на спинку дивана, поднеся горлышко ко рту и сделав долгий глоток.

Мне не следовало бы чувствовать прилив юмора в его словах, но я тихонько рассмеялась.

— Тебе следует больше смеяться, — он снова поднес пиво ко рту и отпил. — Это красиво.

Мой смех утих, а на его место пришло что-то восхитительно горячее.

— Просто… — от смущения я запнулась.

— Не надо меня стесняться, куколка.

То, как он это сказал, и выражение его лица говорили о том, что он думает о том же, о чем и я.

О том, что мы разделили в брачную ночь и в самолете.

— Если только ты не предпочитаешь быть прикованной к моей кровати и отданной на мою милость? — его голос перешел на более низкую октаву, и я физически вздрогнула.

Я знала, он видел мою физическую реакцию по тому, как расширились его зрачки, а губы едва раздвинулись, когда он втянул воздух. Меня смутили его слова, но не потому, что он их произнес, а потому, что мне очень хотелось, чтобы они оказались правдой.

Меня безумно возбуждала мысль о том, что Николай будет иметь дело со мной.

От его усмешки я посмотрела на него, и мое лицо покраснело от смущения. Я была такой открытой, его слова оказывали на меня физическое воздействие, которое я не могла контролировать. Я стиснула зубы и уставилась в телевизор, но через секунду почувствовала, как его большой и указательный пальцы легонько сжали мой подбородок, когда он повернул мою голову в свою сторону.

Из его взгляда исчезло всякое веселье, а вместо него появилась серьезность, от которой перехватывало дыхание. Долгие мгновения Николай молчал, просто смотрел мне в глаза, его взгляд медленно прошелся по подбородку и линии челюсти, а затем вернулся к моим губам.