Безумец и его сыновья

— Ищите Его! Не в писке ли пичужки малой даст знать о Себе? Не в луче солнечном, пробившем тучи? Не в радуге распахнутой, зовущей в небеса, подобно лестнице к самому Престолу? В дни, когда жарко от близости адова пекла, когда затоптаны сами святыни, — близок Господь, как никогда не был близок!

А что плут?

Хватался Алешка за голову!

5

И взбунтовался:

— Надоело глотать мне дождь вместо пива! Дрожать невмоготу ночами под износившейся шинелью. Ох, и соскучился я по винцу, по набитому пузу! Где она, милая отрыжечка, где бурчание сытого брюха, в котором разговор ведут гороховый суп со свининою?

Монах вспоминал о колоколе.

Плут на то отмахивался:

— Нет, брат! Сколько я ни мучился, сколько ни внимал твоему благочестию — видно, не втекать речке, извилистой и озорной, в застоялое озеро. Не летать звонкому жаворонку с ночной совой! Невыносимо мне слушать твои побасенки, когда строят мне глазки бабы и распускают в окошках косы сдобные девушки. Не в силах я поститься, когда пахнет жареной гусятиной. Вот-вот кабаки откроются, ибо куда без кабаков любой власти? Пришло комиссарово царство — но разве в нем бабенки повыведутся? Отменят там сладкую наливку? Исчезнут базары, где так много зевак, все готовых прохлопать своими ушами? Отчего же мне тогда тужить? Отчего хаживать за тобой?

6

Бросил он товарища, взялся за прежнее дело.

Война к тому времени кончилась, он на базар явился — там одни продавали последнее, другие покупали мелкое. Огорчился Алешка:

— Где же вы теперь, купчики, где лупоглазые кухарки с корзинами, полными всякой снеди? Где господа-баре? Что взять мне с нищих! Не у старух же вытаскивать гроши!

Но увидал торговцев-нэпманов с серебряными цепочками, с золотыми кольцами; щеголяли они в пиджаках, в сапогах, смазанных салом, их разодетые девки лузгали семечки. Отвешивали те торговцы крупу по крупинке нищему люду, крошили на мелкие кусочки сахарные головы — потекли слюнки у плута. Прибился к тем лавкам:

— Не дадите раненому солдату полизать хоть сахарной пыли?

Отмахивались новые богатеи:

— Какой ты раненый солдат? Солдаты покалеченные получают жалование. По приютам, по госпиталям их держит новая власть, дает им крупы и хлеба. Поди отсюда, пока не позвали милицию. Ступай, пока цел!

Загорелся плут:

— Ладно, новые хозяйчики!

Отыскал безродных детишек и спрашивал беспризорников:

— Не хотите вечером отведать хлеба со свиными ножками? Петуха жареного не желаете с горячей картошкой?

Взвыли оборванцы:

— Как достать нам еды, дяденька? Злы нынче, голодны людишки, бьют смертным боем за прошлогодний снег, волосы выдергивают, самых малых из нас не жалеючи. Давно гнилье подбираем за лавками и рады семечной шелухе! Не теряют нынче даже чесночину с луковицей! И щепотки пшена не допросишься! Пробовали мы рыскать по пиджакам, проверять кошели — так нет! Нынче все научены — держат одну руку на поясе, а другую-то — за пазухой!

Плут обещал:

— Будет вам славный ужин. Достаньте-ка мне трехрядку!

Отпустив беспризорников, улегся под лавкой, накрылся шинелью и спал себе преспокойно.

Нашли его запыхавшиеся беспризорники:

— Вот тебе, дядя, гармоника.

Поспешил тогда к богатым лавкам солдатик.

Заскакали его пальцы по кнопкам, завизжала гармошка:

— Играй, играй трехрядочка, Играй да не замай. Мою красну миленочку Бойчее развлекай.

На него уставились торговцы, подошли их девки в шалях, в праздничных юбках, поглядеть на бедового гармониста. Но руки свои держали новые купчики— одну на поясе, другую за пазухой. Зорко вокруг поглядывали.

Играл плут, поводил плечами, приплясывал:

— Но молвила мне милая, Хорошая така. Не выйду я, пригожая, За Ваньку-дурака.

Девки смеялись, все ближе протискиваясь, отвечая на его подмигивание раскрасневшимися щечками, заблестевшими глазками. Он же надрывался:

— Отчего я здесь умаялся, Отчего я так пою. Опустите хоть копеечку В фуражечку мою.

Но, увидав, что собираются расходиться от такой частушки, взмолился:

— Милые вы мои слушатели! Раз не дождаться от вас ни поднесенного стаканчика, ни горсти семечек, хоть одним отблагодарите, господа-товарищи — похлопайте на прощание! Слаще хлеба будут мне ваши хлопки. Не останусь голодным этой ночью, ежели услышу ваше признаньице!

Засмеялись новые купчики, богатые нэпманы:

— Ну, того дадим предостаточно. Отчего не постараться?

И взялись хлопать. Плут покрикивал:

— Громче, громче! Бойчее, господа-товарищи! Ох, не согреться мне от такого ленивого хлопанья, не накормлюсь на сегодняшнюю ночь, коли не подналяжете, не поднатужитесь!

Толпа взялась хлопать с новой силой. Кричал Алешка:

— Бойчее, бойчее благодарствуйте! Не наполнена еще фуражечка!

Беспризорники выскакивали в толпе то здесь, то там. Когда повеселели оборванщы, откланялся и Алешка:

— Ну, хватит. Сильно потрудили вы свои ладони — сыт и я буду сегодня вечером. Золотым дождем пролились ваши хлопки.

И, подхватив пустую фуражку, был таков.

Схватились за пояса хозяйчики, пошарили по карманам, полезли за пазухи — срезаны были пояса, пустыми остались карманы, как не бывало серебряных цепочек.

Пировал плут тем вечером с ворами, приговаривая:

— Думал я, перевели комиссары богатеев, выжгли каленым железом — ан, нет! Да разве когда сгинут жадные пузаны?

И смеялся над ротозеями.

7

Бойко торгуя мешочками со снадобьями от запоев и грыжи, в кабаке заметил он пьяного купчика — тот, сидя за столом, обливался слезами и бил себя в грудь. Спрашивал плут:

— Отчего ты плачешь?

Тот отвечал:

— Задушил меня грех. Мне бы очиститься, да храмов нынче нет, церкви позакрыты. И попов на Руси не осталось — всех, видно, вывели.

Алешка отвечал, его похлопывая:

— И стало отчего печалиться? Да я тебя очищу лучше всякого попа. Тащи-ка сюда бутылочку!

Заказал грешник четвертинку, стали они ее распивать, следом еще одна поехала. Плут успевал приговаривать:

— Очищу тебя так, как ты ни разу еще не чистился — за мной поспевай, меня слушайся!

Из одного кабака побрели в другой — и там грешный водку заказывал, деньги давал на закусочку:

— Ну, когда очищусь?

— Эка, что захотел! — отвечал Алешка. — Сразу так не делается. Погоди еще маненечко!