Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Невозможно было избавиться от этого докучливого влюблённого: он обещал приплыть в Англию следующей весной. От своего посла в Лондоне Нильса Йюлленстиерны он получал восторженные отзывы об очаровании и уме Елизаветы и, чему несколько труднее поверить, о том, что она ждёт прибытия короля с большим энтузиазмом. В ответ король посылал романтические письма на изысканной латыни, подписываясь: «преданнейший и влюблённый брат и родственник Эрик».

Ловкий английский агент в Стокгольме уговорил короля купить драгоценности, чтобы преподнести королеве. Ввиду предполагаемого прибытия короля в Лондон торгаши продавали доверчивым прохожим гравюрки, которые изображали Елизавету и Эрика рядом на отдельных тронах. Горожане Ньюкасла согласились подготовить для Эрика место в палатах королевы и приобрели особые гобелены, чтобы его украсить. Город потратил десять шиллингов «на побелку большого зала в особняке Её Королевского величества к прибытию короля Швеции» и Роберту Хорсбруку должны были заплатить 2 фунта за «тонну пива», предназначенного для высокого гостя.

Тогда как Елизавета, вероятно, отрицала своё намерение выходить замуж, европейские дворы относились к этому делу серьёзно, как Спелт сообщал Сесилу 22 апреля 1560 г.

Трудно сказать, имела ли эта суета какое-то реальное основание, но суета действительно имела место. Тогда как некоторые английские советники, среди них Сесил, не имели бы ничего против этого союза, мало кто проявлял энтузиазм. Сам Эрик был очень обеспокоен, как и некоторые приближённые королевы, чрезмерной милостью, которой она по всем признакам одаривала Роберта Дадли, графа Лестера, так что кое-кто даже подозревал, что он любовник королевы. Шведский король настолько встревожился, что подумывал, не устранить ли Дадли, и решал, насколько уместно было бы вызвать его на дуэль. Это весьма обеспокоило шведского посланника в Лондоне Йюлленстиерну, но ему удалось убедить Эрика, что совершенно не подобает такой священной особе, как король, ставить себя на один уровень с обычным английским аристократом. То, что шведский король смог посмотреть на ситуацию с такой точки зрения, тоже кое-что говорит о его психическом складе. Эрик продолжал двигаться к цели, приближаясь уже к точке составления брачных контрактов. Тут надо было тщательно позаботиться о независимости Швеции и своих собственных правах. Он не переставал заявлять о намерении посетить английский двор и предложить Елизавете свою руку. «Вести из Лондона, — сообщал Джон Кьюэртон сэру Томасу Чалонеру, — утверждают, что десять кораблей королевы готовы встретить короля Швеции по его прибытии»9. Сообщали даже, что сама Елизавета сказала: «Если король Швеции таков, как о нём говорят, то ни одна женщина не может ему отказать».

Переговоры действительно достигли своего пика. Хотя от брачного контракта не отказались, его надо было серьёзно обосновать. Посланник Йюлленстиерна вернулся домой весь в долгах, а тут Эрик, оказывается, уже начал переговоры о руке кузины Елизаветы Марии Стюарт, королевы Шотландской — возможно, нашёл в этом, наилучший способ завоевать благосклонность Елизаветы. Теперь его матримониальные планы были продиктованы политическими нуждами Швеции, а не сердечными чувствами, что бы он ни писал Елизавете на своей изысканной латыни. Поэтому он от Англии повернулся к Шотландии, а когда это не удалось, к немецкому принцу Филиппу Гессенскому, у которого теперь просил руки его дочери Христины.

Он был совершенно справедливо обеспокоен тем, какова будет реакция Елизаветы, если покажется, что он её бросает, и чтобы успокоить предполагаемую невесту, написал письмо, объясняя свою позицию. Он уверял её в октябре 1562 г., что «просил руки шотландской королевы не для себя, а для своего брата», герцога Иоанна. Его попытка заполучить Христину Гессенскую была предпринята, чтобы проверить постоянство самой королевы Елизаветы, хотя он признал, что в этом была замешана его ревность к Дадли. Он «никак не мог подумать, что какая-нибудь женщина могла бы так долго оставаться одинокой, особенно когда её так сильно уговаривали выйти замуж». Он всё ещё очень серьёзно надеялся, что Елизавета согласится стать его женой. К несчастью, письмо не принесло желаемого результата, ибо посыльный был схвачен врагами короля, датчанами, которые тут же его переслали, через саксонского курфюрста, Филиппу Гессенскому. В высшей степени возмущённый, тот выдал Христину за Адольфа Голштинского, пообещав «утереть шведам нос».

Чувства самой Елизаветы к Эрику всё больше и больше охладевали. Он снова ей написал, что его любовь остаётся прежней и что он охотно положит к её ногам своё состояние, своё королевство и свою жизнь; но он не забыл предложить, что было бы уместно предоставить шведским купцам в Англии такие же привилегии, какими пользовались ганзейские торговцы. Что бы ни думала Елизавета о лестных письмах короля, у неё теперь были основания считать его непостоянным и надоедливым. Она выразила неудовольствие по поводу его сурового обращения с его братом герцогом Иоанном, которого сочла преданным помощником во время его визита в Лондон. Когда Эрик просил у англичан помощи в своей борьбе с датчанами, Елизавета согласилась лишь на посредническую роль, и то неохотно.

Но Эрику пришлось заняться гораздо более серьёзными делами и дома, и за границей. Решив укрепить свою власть при поддержке шведского парламента (риксдага), он попытался урезать права полуавтономных владетелей, которыми пользовались его братья, герцоги Иоанн, Магнус и Карл. Совершенно естественно, они возмутились. Иоанн бросил вызов своему брату, женившись на Екатерине, сестре польского короля, которого Эрик считал врагом Швеции. Он объявил, что Иоанн утратил свои конституционные права на наследование, и заключил его в замок Грипсгольм.

Эрика взяли в кольцо враги — датчане, богатые любекские купцы, поляки и наконец русские, которыми теперь правил честолюбивый царь Иван Грозный. Росла реальная угроза господству Швеции на Балтийском море. Но Эрик проявил решимость и искусство, заполучив порт Ревель, который обеспечил Шведам плацдарм на юге Финского залива, и успешно вторгшись в Норвегию. Можно сказать, благодаря его энергии и проницательности, Швеция избежала больших неприятностей, угрожавших ей с разных сторон.

Внутреннее положение было в каком-то смысле не менее опасным. Эрика с самого начала тревожили стремления крупных вельмож к независимости. Стремясь заручиться поддержкой мелкого дворянства, он на важных постах заменял аристократов людьми более скромного происхождения, которым доверял больше.

Его правой рукой был Георг Перссон, исключительно умный, но честолюбивый и жадный человек, ставший государственным секретарём. Под его руководством недавно учреждённый Высокий суд определял быстрые, жестокие наказания благородным преступникам, которые якобы критиковали корону. Количество и характер обвинений, иногда доходящих до смешного — например, кто-то нарисовал королевский герб вверх ногами, — говорит о болезненной подозрительности короля, его постоянном страхе перед возможными заговорами высокородных подданных. Он опасался, и в конце концов это стало навязчивой идеей, что вельможи намерены вернуть свои древние права и ослабить власть короны.

Подозрения прежде всего были направлены на могущественную семью Стуре. Король пришёл к выводу, что его матримониальные планы расстроены аристократическим заговором, цель которого — не дать ему обзавестись законными наследниками; любовниц и незаконных детей у него хватало. Но его политика не была ни последовательной, ни понятной. Он подверг страшному унижению Нильса Стуре, потому что астрологи сказали, что шведская корона может перейти к «светловолосому человеку» (хотя Нильс был скорее рыжеволосым). Он пообещал Нильсу руку своей незаконной дочери Виргинии и назначил его послом по вопросу своего очередного матримониального плана. Проект был заведомо неосуществим, но неудача Стуре в переговорах усилила подозрения короля относительно аристократического заговора.

Становилось всё очевидней, что разум короля расшатывается. Он беспокойно прокрадывался по коридорам своего королевского замка с намерением обнаружить какое-нибудь преступление. Ему казалось, что королевские пажи одеты чересчур элегантно — значит, хотят соблазнить женщин при его дворе. Королевский камергер предстал перед Высоким судом, потому что скипетр короля был найден поломанным в его комнате. Опасно было что-то прошептать соседу, даже откашляться, так как это могло скрывать заговор. Два охранника были приговорены к смерти на том основании, что они оставили кувшин, плащ и недоуздок в королевской уборной. Если король проходил мимо стогов сена, покрытых еловыми ветками, он впадал в безудержный гнев, потому что перевёрнутые ёлки напоминали ему триумфальную арку Нильса Стуре.

В довершение всего назрел ещё один критический момент. Эрик решил жениться на своей любовнице Карин Монсдоттер, девушке низкого происхождения, дочери тюремщика; она прислуживала в таверне. Похоже, он её действительно любил. Но женитьба на ней всколыхнула бы всю скопившуюся ярость шведской аристократии, которая была бы глубоко оскорблена таким мезальянсом.

И личное, и общественное напряжение оказалось слишком велико. Мозг Эрика поддался атаке шизофрении. Король, убеждённый в существовании аристократического заговора против него, приказал арестовать ряд вельмож и предать Высокому суду; тот угодливо приговорил их к смерти. Нильс Стуре, который только что возвратился после своей неудачной миссии к Лотарингскому двору (с королевским сватовством), оказался в заключении рядом со своим отцом. Разум Эрика пребывал в состоянии беспорядочного возбуждения. Он чувствовал себя жертвой предательства и измены и не мог доверять даже собственным слугам. На встрече с представителями шведских сословий в Упсале он потерял записанную речь, которую собирался произнести; это, утверждал он, злонамеренные слуги украли речь, чтобы его дискредитировать.