Безумные короли. Личная травма и судьба народов
Шрифт:
Но в то же время Иван был умён, он много читал, его увлекали древнерусские летописи. 16 января 1547 года его короновали как царя с торжественной церемонией в пышно украшенном, с луковичными куполами, Успенском соборе в Москве. Сам титул царя лишь недавно был принят великим князем как выражение уверенности, что Москва является исторической преемницей Римской и Византийской империй.
К Ивану пришла глубокая уверенность в своей полубожественной судьбе, чему способствовало церковное учение. При попустительстве, а может быть и по наущению, митрополита Макария, он избавился от бояр, которые властвовали над ним в малолетстве. Князь Андрей Шуйский был казнён. Но молодой человек проявил стремление не только унизить бояр, а и завоевать расположение своих подданных. Он провёл очень нужные реформы, наладил связи с западом, поощрял контакты с Англией, где в 1555 г. была учреждена Русская торговая компания, и, завоевав новые территории, в частности,
По натуре сексуально невоздержанный — а Иван Тимофеев утверждает, что у него была гомосексуальная связь с Богданом Бельским — Иван, похоже, тем не менее, очень любил свою первую жену Анастасию Романовну Захарьеву, принадлежавшую к старинному боярскому роду. «Этот правитель, — комментирует гость из Англии, —
далеко превосходит своих (предшественников) в стойкости, храбрости и отваге, и во многом другом… (Он) очень прост в обращении и со своими приближёнными, и с подданными, а также и с иностранцами… И поэтому его не только любят и люди благородного звания и простого, но его также очень боятся и почитают во всех его владениях. Он не увлекается ни соколиной охотой, ни обычной, ни какими-нибудь другими развлечениями и не очень любит слушать инструменты или музыку, но с великим восторгом предаётся только двум занятиям: во-первых, служению Богу, ибо он без сомнения очень благочестив в своей религии, и, во-вторых, подавлению и подчинению своих врагов».
Следовательно, Иван проявлял все задатки к тому, чтобы стать не просто компетентным, но хорошим правителем, заботящемся об интересах своего народа.
Затем, в 1553 г., он очень сильно заболел, так что одно время опасались за его жизнь. Точная природа его болезни нам не известна, возможно, это был приступ энцефалита или что-то сифилитического происхождения. Что бы это ни было, болезнь, очевидно, определила всё его будущее. Во время болезни он был очень озабочен тем, чтобы, если он умрёт, ему наследовал его младенец-сын, но этим планам противился его двоюродный брат, князь Владимир Старицкий, которому удалось привлечь на свою сторону, пусть временно, казначея Алексея Адашева и придворного священника Сильвестра. Этот эпизод укрепил решимость царя крушить любое противодействие своей воле и возбудил в нём подозрения даже к тем, кому он раньше доверял. Выздоровев, Иван решил не только устранить своих критиков, но и навсегда сломить власть бояр, которых он считал и врагами царя, и врагами русского народа. Сильвестр и Адашев попали в опалу. Политика, которую он впоследствии проводил, может показаться разумной и дальновидной, да так она и истолковывалась: создание сильного централизованного государства и подавление и уничтожение врагов внутри него.
Однако после болезни 1553 г., похоже, в характере царя начали происходить постепенные изменения к худшему, которые временами подводили его к безумию, особенно после смерти первой жены в 1560 г. Князь Семён Шаховской хвалит первый период его царствования, но во втором периоде царь пошёл по гибельному пути: «Так за грехи он показал свою полную противоположность (хорошему правителю, каким он был); он преисполнился гнева и ярости и начал зло и безжалостно преследовать своих слуг». «Хронограф» особо связывает изменения в характере Ивана со смертью его первой жены Анастасии. Он становился всё более одержимым сознанием полубожественного характера своей власти. «Монарх, — как он напоминал своему врагу, князю Курбскому, — может поступать по своей воле с рабами, которых Господь ему даровал… Если ты не подчиняешься господину, когда он совершает несправедливость, ты не только становишься виноватым в преступлении, но ты губишь свою душу, ибо сам Господь повелевает тебе слепо повиноваться своему повелителю». Многие правители того времени придерживались таких же взглядов, и это само по себе не является показателем психического расстройства.
Одновременно Ивана, по-видимому, охватило чувство глубокой неуверенности, которое, возможно, коренилось в его детских переживаниях и было усилено попытками противостоять его воле, когда он болел в 1553 г. Некоторые грани его личности, в особенности жилка садистской жестокости, стали более явными, находя выражение в припадках безудержного гнева. «И затем накатился на царя, — описывает один из современников такой приступ, — как будто ужасная буря, которая вывела его из себя и нарушила мир в его благочестивой душе. Как-то, я не знаю как, его разум перевернулся от всей своей глубокой мудрости в естество дикого зверя». Даниель Принц фон Брухау рассказывал, что в таких припадках у Ивана «на губах выступала пена, как у лошади», хотя, когда он успокаивался, он испытывал чувство вины за то, что сделал. Иван Тимофеев утверждает, что Иван «поддавался злу столько же по натуре, сколько от ярости».
Дальнейший скачок по дороге вниз к видимому психическому расстройству
произошёл в 1564–1565 гг., когда, из-за растущего недоверия к своим собственным придворным, царь оставил Москву и удалился в монастырь в Александровскую слободу, в середине дремучего леса, в 70 милях к северо-востоку. Отсюда он написал в столицу, обличая господствующие классы, и светские, и духовные, и обращаясь за поддержкой к простому народу, защитником которого теперь себя называл. Его уговаривали вернуться, он внял мольбам и к февралю 1565 г. снова был в Москве. Хотя ему было только тридцать пять лет, он выглядел стариком, почти совсем лысый, с торчащей тонкой бородкой; в гневе он имел обыкновение рвать на себе волосы.Теперь он узаконил то, что фактически было царством террора, даже если террор преследовал политические цели. Он писал князю Курбскому:
«То, что ты писал о наших будто бы жестокостях, то ты писал и говорил ложь. А сильных в Израиле мы не убивали, и порогов церковных кровью мы не обагряли. Мы казнили только предателей. До сих пор русские властители ни перед кем не отчитывались, но вольны были жаловать и казнить своих подданных, а не судились с ними ни перед кем… Вы же всегда хотите стать моими властителями и учителями, словно я младенец. Мы же уповаем на Божью милость… и помимо милости Божьей, милости Богородицы и всех святых, не нуждаемся ни в каких наставлениях от людей, ибо не годится, властвуя над многими людьми, спрашивать у них совета».
Чтобы осуществить свою политику, он создал армию личных телохранителей, опричнину, которая подчинялась только ему. Опричники были ранним вариантом тайной полиции, министрами страха, которые имели право безнаказанно пытать и грабить, представляя собой государство в государстве. «Он разделил свои владения, — комментирует Шаховской, — данные ему Богом, на два куска… и он приказал (людям) в другом куске насиловать и убивать (людей) в этом куске».
Ещё раз царь уехал из Москвы и возвратился в Александровский монастырь, который он превратил в крепость. Здесь его жизнь состояла как будто из переходов от оргий беспробудного пьянства к тому, что казалось искренним раскаянием. Ибо, выслушав крики пытаемых, он в раскаянии клал земные поклоны, молясь за тех, кого изувечил и убил. В полубогохульной пародии на религию, в некоторых отношениях напоминающей будущие выходки Петра Великого, он и его сподвижники ходили из камеры пыток в часовню — Иван в роли настоятеля, князь Вяземский — казначея, зловещий Малюта (младенец) Скуратов, одетые в чёрные рясы под шитыми золотом одеяниями, отороченными куньим мехом, при этом царь «сиял от удовольствия».
Его семейная жизнь стала ненадёжной и бурной, подчёркивая его эгоцентричность, неустойчивость и маниакальный темперамент. После смерти первой жены он женился на черкесской красавице Марии, дочери князя Темрюка, но вскоре ему надоела её безграмотность и дикость. После того как она умерла 6 сентября 1569 г., он 28 октября 1571 г. женился на Марфе Собакиной, дочери новгородского купца, но она умерла через две недели, 13 ноября, до того, как брак завершился интимными отношениями. Согласно другой версии, её смерть была вызвана необузданной сексуальной страстью со стороны царя, но больше похоже на правду, что она уже была серьёзно больна во время свадьбы. В этом случае, как и во многих других, невозможно отделить вздорные слухи от реальных фактов в жизни Ивана. Четвёртой женой царя стала Анна Алексеевна Колтовская, но она ему надоела, и он сослал её в Тихвинский монастырь, где, как сестра Дарья, она благополучно прожила ещё пятьдесят один год. Может, из всех жён Ивана ей повезло больше всех.
Затем, вопреки церковным законам, он, без одобрения церкви, женился на Анне Васильчиковой, но она вскоре исчезла, и её заменила Василиса Мелентьева. Василиса, менее разумная, чем царица Анна, завела любовника, князя Ивана Девтелева, который впоследствии по приказу царя был посажен на кол под окнами царицы, после чего она волей-неволей отправилась в монастырь. Когда царь обнаружил, что его седьмая жена, Мария Долгорукая, досталась ему не девственницей, он в ужасе и гневе велел утопить её на следующий день. Его восьмой и последней женой была Мария Фёдоровна Нагая. Более неудачливый и похотливый, чем английский король Генрих VIII, и даже менее счастливый в детях, оставшихся от его браков, он так и не был счастлив в семейной жизни после смерти своей первой жены.
Тем временем опричники обеспечивали покорность царской воле. Это новое дворянство, навербованное из всех классов, было поставлено над законом с правом выполнять лишь царские приказы. «Чем больше их ненавидели люди, тем больше им доверял монарх». И в самом деле, ему доставляло личное удовольствие наблюдать казни своих врагов или даже участвовать в них. Князя Михаила Воротынского, который успешно сражался против татар, приговорили за колдовство и секли хлыстом на столбе между двумя кострами, в которые, по не вполне достоверному свидетельству враждебно настроенного Курбского, Иван сам подбрасывал дрова.