Безумные короли. Личная травма и судьба народов

Поведение короля становилось всё более параноидальным. Он не мог решить, то ли ему примириться с партией Стуре, то ли уничтожить её. 24 мая 1566 г. он посетил отца Нильса, Сванте Стуре, в замке Упсала. Сначала казалось, что произойдёт удачное примирение, но разум короля напоминал листок, колеблемый ветром. Через несколько часов после предполагаемого примирения он вернулся к замку. В шляпе, низко надвинутой на лоб, он в ярости шагал так быстро, что охранники от него отставали; а достигнув замка, он заколол Нильса Стуре, затем бросился прочь от замка, отдав приказ немедленно умертвить всех пленников, кроме «господина Стена». Никто не знал, кого король имел в виду, но это невнятное замечание помогло спасти жизнь Стену Лейонхувуду и Стену Барену. Король сел на свою лошадь и уехал из города, направляясь неизвестно куда, но, видимо, стремясь уйти от нападающих, которые, как он воображал, за ним гнались. Его бывший наставник Дионисий Буррей поехал за ним в тщетной попытке его успокоить, но Эрик его убил. Наступала темнота, и помешанный монарх слонялся по лесу, в полусознании и без цели.

Представляется достаточно ясным, что Эрик был жертвой параноидальной шизофрении. Достаточно удивительно, что не последовало немедленной попытки его низложить — само по себе это доказывает необоснованность страха короля перед заговором аристократов. Георг Перссон очень подходил на роль козла отпущения, его схватили, судили и приговорили. Разум короля полностью помутился. Уверенный, что его уже свергли, он вдруг вообразил, что находится в плену у своего брата герцога Иоанна, которого сам заточил в Грипсгольмский замок. Когда Иоанна в конце концов освободили, в сцене, не лишённой комизма, они встали друг перед другом на колени, Эрик всё ещё воображал, будто он пленник своего брата, а Иоанн, естественно, понимал всё наоборот. Но у короля всё же достало чувства реальности, чтобы осуществить свой брак с Карин Монсдоттер.

Похоже, к Новому, 1568 году, душевное равновесие Эрика в какой-то степени восстановилось. Несмотря на всю жестокость припадка, шизофрения улеглась. Король снова взял бразды правления (как раз вовремя) и проявил решительность, прогнав датчан, которые воспользовались фактическим параличом шведского правительства и вторглись на территорию Швеции. 28 января 1568 года жена короля родила сына, и он написал специальный гимн для официальной свадьбы, которая и свершилась 4 июля. На следующий день Карин короновали как королеву Швеции. Георг Перссон, приговорённый к смерти, не был казнён, и ему даже вернули его прежние полномочия. Как всегда высокомерный, король пытался оправдать действия, которые предпринял против так называемых заговорщиков в Упсале.

Но вельмож больше возмущали действия короля в периоды просветления, чем совершаемые в припадках безумия. Его братья, герцоги Иоанн и Карл, собрали свои удельные войска, захватили Стокгольм и казнили Перссона. Швеция обрела короля Иоанна III. Эрик, его молодая жена и ребёнок были отправлены в заключение. Обвинения, предъявленные королю, были многочисленны и частично сфабрикованы. Заявили, что его безумие было просто попыткой оправдать свои злодеяния, но существовало и подозрение, что он был околдован и в него вселился особый бес по имени Коппофф.

В заключении Эрик продолжал оправдывать свои действия, доказывая, что он защищал права короны и действовал в рамках закона. Он яростно опровергал обвинение, что правил тиранически, утверждая, что всегда думал о благе своего народа. Он просил, чтобы ему по крайней мере разрешили отправиться в ссылку: «Мир достаточно велик, чтобы даже братская ненависть, — так он выразился, — была смягчена расстоянием».

Но пока Эрик оставался в живых, он был очевидным центром для заговоров против его преемника, а по разным причинам заговоров против нового короля было множество, иногда даже с участием датчан. Самый опасный из них возглавлял один из бывших военачальников Эрика, французский аристократ Шарль де Морней, при поддержке шотландских наёмников, но заговорщики были преданы и главари казнены. Очевидно, заговорщиками двигала не только преданность Эрику или ненависть к королю Иоанну: многие верили, что перед своим низложением Эрик закопал громадный клад с помощью своего садовника Жанна Аллара, который бежал за границу. Даже самого короля с трудом уговорили не подвергать Эрика пытке по поводу местонахождения клада. Чтобы обезопасить себя от возможных поползновений на власть как со стороны самого Эрика, так и его детей, Иоанн приказал, чтобы Эрика отделили от его семьи и перевозили из одного замка в другой. Эгоцентричный, склонный к меланхолии, испытывая всё более тяжёлые условия содержания, Эрик, похоже, в конце концов опять впал в безумие. Начиная с 1569 года его преемник рассматривал возможность казнить его, и в июне 1575 года даже уполномочил тюремщика Эрика выполнить это особенно зверским образом. Наконец, 26 февраля 1577 года Эрик XIV умер, весьма вероятно, как показала недавняя эксгумация, от отравления мышьяком.

«Эрик, — писал Майкл Робертс, — завещал Швеции две вещи, и обе были злым наследством. Одна была стремлением к имперской экспансии, от которой ни одно шведское правительство не могло отказаться в течение полутораста лет. Другая — страх и подозрительность, с которой смотрели друг на друга монархия и аристократия следующие полстолетия. Мрачные вымыслы Эрика превратились в яд, от которого он сам погиб и который заразил кровь шведской политики на многие дни».

IX. Русские медведи

Средством для достижения целей во внешней политике Эрика XIV была дружба, нейтралитет или вражда с балтийским соседом Швеции, способным, честолюбивым и непостоянным русским царём Иваном IV, не без оснований прозванным Грозным. Как великая держава Россия в XVI веке лишь медленно входила в европейскую историю. Для Западной Европы русские оставались большей частью загадочным, малоизвестным и полуварварским народом. Казалось, Россия находилась на окраине европейской цивилизации. Для путешественника эпохи Елизаветы I Джайлса Тербервилла, писавшего в 1568 году, русские чем-то походили на диких ирландцев:

Народ мужланов, каждый в нём буян и грубиян, Себя он Вакху посвятил и беспробудно пьян, Для русских главное — питьё, кумир для них — бутыль, И самым трезвым хоть раз в день потребен поводырь. Под стать ирландцам-дикарям, как братья-близнецы, И те, и эти — драчуны, жестокие слепцы. (Перевод Л. Григорьяна)

Славянский темперамент оказался особенно склонным к крайним эмоциям: любовь и ненависть, жалость и ужас — темы, которые пронизывают музыку великих славянских композиторов и воспламеняют гений русских писателей. Неудивительно, что некоторые из русских правителей тоже демонстрировали неукротимые страсти невероятной силы. Приступ шизофрении у Эрика, основополагающий в истории Швеции, кажется бледным и незначительным по сравнению с широкомасштабными и эксцентричными личными особенностями, которые проявили трое из величайших правителей России: цари Иван Грозный и Пётр Великий и диктатор Иосиф Сталин. Есть мазки почти гениальные в их государственной мудрости, в их решимости, в железном контроле, который они установили над своим народом. И всё же их гениальность носила примесь если не настоящего безумия, то по меньшей мере психической неуравновешенности. Хотя Ивана и Петра разделяет столетие, их правление, просвещённое и во многих отношениях направленное в будущее, каким оно, несомненно, было, основывалось на садистском стремлении получать удовольствие от ужаса и мучений; и хотя садистские методы использовались как политические средства, они служили также удовлетворению личных желаний. Эти тираны, несомненно, были опьянены властью и бесчеловечны в своей жестокости, но их характеры, похоже, требуют более глубокого психологического объяснения.

Царю Ивану IV было три года, когда он наследовал своему отцу в качестве Великого Князя Московского в 1533 году, и некоторые крайности его личности становятся в какой-то мере объяснимыми в свете его детских переживаний. Его мать, вдовствующая Великая Княгиня Елена, которая пользовалась советами своего любовника, князя Оболенского-Телепнёва, была своевольной и нелюбимой правительницей до своей смерти в 1538 г., вероятно, от яда, после чего в государстве началась борьба за власть между двумя соперничающими княжескими домами, Бельских и Шуйских. В конце концов победили последние.

Могущественные бояре обращались с малолетним князем как с игрушкой, которую перебрасывали от одного к другому. Мучительное ощущение своего бессилия в руках родовитых аристократов осталось с ним на всю жизнь, сыграв свою роль в формировании его личности и его политики. Предполагается, что Иван сообщал князю Курбскому:

«…остались мы с почившим в бозе братом Георгием круглыми сиротами… и так подданные наши достигли осуществления своих желаний — получили царство без правителя.

…Нас же с единородным братом моим, в бозе почившим Георгием, начали воспитывать как иноземцев или последних бедняков. Тогда натерпелись мы лишений в одежде и в пище. Ни в чём нам воли не было, но всё делали не по своей воле, и не так, как обычно поступают дети».

Его плохо кормили и одевали, его держали в небрежении, и унижения, которые он тогда испытал, оставили глубокий след в его душе, и время эту рану так полностью и не залечило.

Но уже в детстве обнаружились и врождённые, до поры дремлющие черты жестокости его характера, от которых он так и не избавился и которые с течением времени обострились. Ему явно доставляло удовольствие причинять боль, он бросал кошек и собак с крыши дворца и вырывал перья у птиц, выкалывал им глаза и разрывал туловище. Как и другие беззаботные малолетние князья, он буйно носился по улицам в компании молодых бояр.