Безумные сказки Андрея Ангелова

— Хорошо. Давай попробуем.

— Смотри на мою руку.

Глядя мне в глаза, она громко щёлкнула большим и указательным пальцем и…

Мы шутили и смеялись. Моё внимание целиком было приковано к её лицу, от которого веяло чем-то светлым и добрым, а наши шутки и смех влетали в одно ухо и, минуя мозги, вылетали в другое. Впрочем, всё это не так уж и важно, а важно то, что в какой-то момент мы оказались на старом скрипучем диване. Я уже торжествовал, предвкушая незабываемые минуты, когда в самый ответственный момент дверь в комнату медленно отворилась, и на пороге возникло плачущее дитя. Поправляя смятую одежду, мы кинулись врассыпную, точно мелкие воришки, застигнутые врасплох на месте преступления.

— Что ты плачешь, маленькая? — ласково спросила Люба, подходя к дочери и беря её на руки.

— Я не хочу, чтобы ты с ним, — жалобно заскулила маленькая бестия.

— Почему? — спросила Люба, виновато глядя в мою сторону.

— Он — плохой дядя, — объяснило дитя.

— Нет, он не плохой, он… — попыталась заступиться Люба.

— Плохой, плохой, — дитя зарыдало ещё громче.

Я понял, что мне «пора».

— Не плачь, маленькая, — сказал я, обуваясь, — плохой дядя уходит.

— Облом, — прошептала Люба, убаюкивая дочку.

— Ничего, может быть в следующий раз, — я подобрал со стула смятый пиджак и отправился восвояси.

* * *

Следующий день я посвятил работе в офисе. Но, откровенно говоря, моё присутствие скорее вредило, чем приносило пользу. Потому что чем бы я не занимался, в голову постоянно лезли мысли о кареглазой красавице. Мало того, в каждом женском лице мерещилось её лицо, а в каждом женском голосе слышался её голос. Это было похоже на наваждение. Она как заноза прочно засела у меня в мозгах и не собиралась оттуда выбираться.

«Что это: любовь или колдовство?», — спрашивал я себя и тут же отвечал, следуя своей железобетонной логике. — «Да какая, к чёрту, любовь? Ты же непробиваемый лицемер, привыкший всё мерить деньгами. Значит колдовство. А колдовство — это та же болезнь, что-то типа свинки, ангины или… шизофрении! Стоп. Ни гони волну. Потерпи денёк-другой, и всё пройдёт».

Вернулся домой пораньше, заранее предупредив жену, чтобы приготовила ужин. Она сидела на кухне и хлестала «Мартини». Кроме полупустой бутылки и стакана на столе не было ничего.

— Где ужин? — равнодушно осведомился я, прекрасно понимая, что сейчас «начнется».

— Скотина, — сказала она вполне дружелюбно.

— А можно поподробнее? — с ехидной ухмылкой я уселся напротив и потянул к себе бутылку.

— Я нашла телефон твоей новой стервы, — торжественно объявила жена.

— Какой телефон? — я уже догадался о своем промахе.

— На салфетке, губной помадой.

— Ах, на салфетке. А как ты её нашла? Понимаю, случайно оставила свои сигареты в моём кармане?

— Да, представь себе.

Жена сделала большой глоток. У неё дрожали руки. Она всегда умела разыграть из себя разгневанную жертву супружеской измены. Эдакий Отелло в юбке. «Ладно, подыграю ей. Пусть выпустит пар», — подумал я и сказал:

— Продолжай.

— Я позвонила этой стерве и выложила всё, что о ней думаю.

— Ты всё правильно сделала.

Голос мой был пропитан издевкой, и «актриса» взорвалась, почти натурально.

— Заткнись, сволочь! — она замахнулась пустым стаканом.

— Если ты его в меня бросишь, — сказал я ледяным тоном, — то обещаю, что эту бутылку я разобью о твою голову.

Она затряслась, хохоча, как истеричка, и бросила но, разумеется, промахнулась. Тут нашу «семейную идиллию» нарушила соловьиная трель моего мобильного телефона. Прежде чем ответить, я взглянул на дисплей. Это была Люба.

— Привет! — весело сказала она.

— Привет. Ты где? — сухо спросил я, не спуская глаз с подозрительно притихшей жены.

— Загостилась с дочкой у подруги. А ты почему пропал?

Перед тем как ответить, я поднялся из-за стола и одарил свою благоверную презрительным взглядом. Мне стало ясно, что никуда она не звонила, а купила меня, как последнего лоха. Жена поняла, что я оценил её творческий талант, и её прищуренные глазки загорелись издевкой.

— Я к тебе сейчас приеду, Люба, — сказал я, чеканя каждое слово.

— Хорошо. Приезжай. Мы сейчас тоже будем, — отозвалась красавица.

Пухлые губки жены дрогнули в презрительной усмешке. Вероятно, она вообразила, что я, дабы не тянуть резину, прямо сейчас порву со своей пассией, а потом приползу домой, с цветами и шампанским, замаливать грехи. От этой её усмешки меня, что говорится, прорвало.

— Я люблю тебя, Люба! — крикнул я в трубку. — Люблю, ты веришь мне?

— Нет, конечно, — ответила она. — Но приезжай, я буду тебя ждать.

Сомнений больше не существовало. Они исчезли, растворились, растаяли, сгинули в небытие раз и навсегда! Три встречи, три короткие встречи резко изменили всю мою жизнь. Сделали её другой… Какой? Мне ещё предстояло в этом разобраться, но не тогда. Тогда я чувствовал, что люблю, люблю по-настоящему! Люблю и хочу быть любимым!

— Ну, и катись к своей чёртовой потаскухе, сволочь! — злобно прошипела жена.

Она осталась на кухне заливать обиду ледяным «Мартини», а я вышел в коридор, схватил куртку и ключи от джипа, громко хлопнул дверью и покинул дом.

Дождь лил как из ведра. Холодный осенний дождь в десять часов вечера десятого октября.

* * *

Прошлое растворилась в крахмальной белизне больничной палаты, как шипучая таблетка в стакане воды.

— Я же говорила, что тебе нельзя курить. Вот упрямый осёл, — сказала жена, протягивая мне пластмассовую кружку с минералкой.

— Где Люба? — прохрипел я сквозь кашель.

— Какая Люба?

Прежде чем продолжить разговор, обещавший быть «очень интересным», я дождался пока исчезнет раздражение в лёгких, вызванное табачным дымом. Жена, тем временем, подобрала с пола и выбросила в форточку недокуренную сигарету.

— Где Люба? — я почти шепотом повторил свой вопрос, стараясь говорить так, чтобы боль от сказанных слов отдавалась как можно тише в горевшей адским пламенем голове.

— Я не понимаю, о ком ты спрашиваешь?