Безумные сказки Андрея Ангелова
Шрифт:
— Я… — упитанный выжидающе смотрел.
— Ты когда снова дежуришь у ворот?
— Сегодня вечером и ночью… А что?
— Серёга, ты первый в очереди за баландой! — объявил карманник.
— Спасибо… А зачем ты спросил про моё дежурство?
— Иди-ка сюда, — поманил пальцем Сидоркин.
Он нагнулся, было, к уху монаха, но заметил, что никто не работает. Иноки замерли, прислушиваясь. Вор выпрямился.
— Вас учили, что подслушивать нехорошо? — спросил он, обводя братию грозным взором.
— Да брось, брат! — ответствовал монах, заросший до ушей бородой, тот самый,
— Я уже слышал это. И вот что скажу! Видимо, у Господа работа такая — подслушивать и подглядывать! — отпарировал послушник. — Но какое отношение вы имеете к его работе? Я хочу сказать брату Серёге глубоко личную вещь, которая касается только меня!
Бородач пожал плечами, развернулся и понёс дрова в чулан, другие тоже принялись за работу.
Из жилого помещения показался настоятель, направился к дровосекам.
— Его только не хватало, — проворчал Саня. — Позже поговорим, — произнёс, обращаясь к Сергию, и снова взялся за топор.
Был вечер. Все, как обычно, собрались за трапезой. Сквозь окна столовой-кухни проникал мягкий свет, окрашенный в красное. Два десятка монахов заворожено наблюдали, как настоятель хлебает гороховый суп с лапшой. Саня сидел напротив Трифона, время от времени с задумчивым видом кидая в рот маленькие кусочки хлеба.
Игумен отложил ложку, допил остатки бульона, отставил тарелку. Затем чинно, не спеша, выпил молоко. Как по команде, с тяжким вздохом, монахи поднялись.
— Спасибо Господу, который нас поит и кормит! — нараспев возгласил Феофил. — Да святится имя его ныне и присно и во веки веков! Благослови братию, Иисус!
— Аллилуйя! — грянуло 20 глоток.
— Детки мои! — возвышенно сказал игумен. — На повестке вечера один важный вопрос! Нужно отнести брату Сергию его порцию супа и молока на пост к воротам! Кто желает это сделать?
— Яяяяя! — одновременно крикнуло 20 голосов.
Настоятель обвёл глазами стол, увидел полную тарелку, стоявшую перед послушником, поднял на него взор:
— Ты, почему не ешь, брат Александр? Нет аппетита?
— Типа того, — ответил Сидоркин. — Очищаю душу…
— Послушник Александр отнесёт брату Сергию суп и молоко! — объявил игумен. — Все свободны, можете заняться личными делами… Александр, отнесёшь пищу, и придёшь ко мне, не запамятуй!
Сидоркин молча кивнул, собрал нехитрые яства и вышел из трапезной. В правой руке он нёс небольшой тазик, накрытый листом бумаги. В левой держал литровую кружку молока, сверху неё покоилась тарелка с хлебом. Подошел к кирпичному флигельку возле ворот. Ударил ногой в дверь. Она, скрипя петлями, отворилась. Сидоркин вошёл. Побелённые стены были чисты, без обоев и картинок.
В углу, на тумбочке, стояла икона. Ещё были стол под клеёнкой, коричневый диван и два стула — убранство флигелька не отличалось оригинальностью.
На этом самом коричневом диване и возлежал брат Сергий. Увидев Саню, сразу вскочил.
— Вот твоя жратва! — сказал Сидоркин, ставя посуду на стол. — И моя порция, как и обещал.
— Спасибо, брат Александр! — инок присел на стул, достал из
ящика стола алюминиевую ложку, и — придирчиво ощупав глазами тазик — принялся, жадно чавкая, поглощать похлёбку.— Слушай, Серёга, я хочу тебе помочь… — начал Саня, опускаясь на диван.
Монах на секунду оторвался от еды, посмотрел на вора, показывая, что слушает, и вновь погрузился в чавканье.
— Я вижу, что ты здесь постоянно голодаешь, — продолжал карманник, закидывая ногу за ногу. — Мало того, кормят всякой дрянью… Я смогу тебя выручить. Как думаешь, почему я ничего не трескаю?
Инок недоумённо подвигал плечами, промычал с набитым ртом:
— У-у-у?..
— У меня был с собой запас хавки, — пояснил ворюга. — Я пронёс её в карманах штанов и за поясом. Как понимаешь, много я пронести не мог, и еда уже закончилась. Но сегодня мне привезут из города уже много. Я желаю поделиться с тобой.
— А что тебе привезут? — Сергий, наконец, смог сказать.
— Что привезут? — повторил послушник. — Гм… Ну, колбасу, всякие там паштеты… курицу…
— До воскресенья Великий пост, мясного нельзя! — возразил монах, жуя слова. Рот был забит супом.
— Ты, главное, не грузись постом! — осадил Сидоркин. — Господь, думаю, не обидится, если мы немного потешим плоть.
— Ты уве-ерен? — спросил инок.
Он вытянул губами из тазика остатки жидкости, проглотил. Взялся за кружку.
— Конечно! Ты ведь хочешь курицу?
— Хочу! — согласился Сергий, потупив глаза.
Затем он, громко булькая, в несколько глотков, опорожнил кружку с молоком.
— Ну и классно! Сегодня ночью я стукну в окно, отопрёшь ворота. Возьму продукты и сразу назад. Поделим их по-братски! — Саня встал, собираясь уходить. — Жди!
— Почему ты заботишься обо мне? — Сергий также поднялся.
— Нравишься ты мне, Серёга! — подмигнул ворик. — В тебе есть что-то такое… э-э-э… — он щёлкнул пальцами, огляделся, упёрся взглядом в икону и неожиданно выпалил. — От Бога!
Монах хлопнул ресницами.
— Нет, точно! — развивал мысль Сидоркин. Он подошёл к лику Спасителя, взял иконку в руки, посмотрел на толстяка. — Ты и этот Парень сильно похожи!
Сергий, заворожено глядя на собеседника, провёл пальцами по щеке, ощупал подбородок, нос.
— Посмотри в зеркало, увидишь!
— В обители нет зеркал… — грустно констатировал монах. — Это дьявольское изобретение…
— Ну, я тебе говорю, — не отставал карманник, ставя икону назад. — Те же глаза, губы… — Он приблизился к иноку, хлопнул по плечу. — Ты, случайно, не в родстве с ним, явно далёкий потомок.
— У меня в Израиле дядя жил! — сообщил Сергий, зардевшись.
— Ну, вот видишь! Бог, кажется, был евреем?
— Иудеем! — поправил монах. — Что, в принципе, одно и то же!
— А я что говорю! До ночи, Серёга, — усмехнулся Сидоркин. — Пойду, приготовлю мешок побольше для еды. — Саня вышел.
14. Чистый четверг
Сидоркин потянул дверь игуменского кабинета и очутился внутри. Феофил сидел за столом, глубоко погружённый в чтение. Он был так увлечён процессом, что даже не слышал, как Саня зашёл.