Безвыходное пособие для демиурга

– Я бы не был так категоричен. – призрачный старик прошелся по комнате. – Впрочем, Лера, наверное, в следующий раз ты, все-таки, поступишь более благоразумно.

Я пожала плечами, мол, сама не знаю, и ушла на кухню готовить мужикам чай.

Навь §6. Рождение мифа

Моя человеческая жизнь, пока во мне была только одна половина моей души, была сплошным гимном древним книгам. Я их не просто читал, я их боготворил. Иногда мне казалось, что герои романов могут ожить и поговорить со мной. Но я всегда понимал, что это – лишь буйство не в меру разыгравшейся фантазии.

Существование живых книг, которые сами обладают волей и разумом, которые могут не просто оживлять персонажей, но и менять судьбу своих героев, – такое мне раньше даже в голову не приходило!

Но с тех пор, как душа Великого Инквизитора растворилась во мне, многое изменилось. Я не просто верил, теперь я знал наверняка, что живые книги, так же, как и люди, всегда именно рождаются, а не создаются.

Более того, живые книги делятся на виды. Они отличаются друг от друга не столько тиснением на обложках или качеством пергамента, сколько своими магическими способностями. И все они воздействуют на живую и неживую природу.

Вне зависимости от того, волшебный ли это гримуар, описывающий как правильно варить зелья, или куртуазный роман; или детектив, в котором сыщики так же умны, как и сами преступники, – книга не всегда оживляет то содержание, которым ее наполнил автор. Она даже может презирать то, что в ней написано, или глубоко страдать оттого, что она толстая или слишком тонкая, что края обложки истрепались, что любимые страницы вырваны или залиты кетчупом.

Человеческая глупость и неконтролируемая страсть – это заразные болезни, они поражают не только домашних питомцев, но абсолютно все, чем окружают себя люди. Гордыней или самобичеванием переболели все великие фолианты мира, для них это как ветрянка или ОРЗ – неизбежный спутник их роста.

Некоторые книги оживают до того, как перо монаха или типографское тиснение коснется их страниц. Такие зазнайки не любят буквы, считая их уродскими татуировками, тавром, которым их заклеймили, точно рабов. Их идол – Черная книга, тот знаменитый гримуар, чьи листы – зеркало ночи. И страницы этого тома не обезображены буквами.

Бывает, книги рождаются после выхода из печати, и, соответственно, гордятся тем, что в них написано.

Иные, чаще всего гениальные тома, сливаются с сознанием автора на столько, что потом даже думать начинают, как их творец. Эти книги способны продлить жизнь своего писателя.

«Некрономикон» – это книга, которая родилась совершенно не в той форме, в которой она лежала передо мной на алтаре. Она ждала своего звездного часа в древних библиотеках исчезнувших цивилизаций. Она сама стерла надоевшие ей иероглифы и вписала новые, ожидая прихода того, кто мог бы создать нечто воистину бессмертное и дерзновенное. Она даже научилась менять свою физическую форму: из свитка превратилась в современный томик.

И она дождалась прихода и расцвета поэтического дара Абдула Альхазреда. Она не захотела нести в мир тексты Старого завета или Корана, ведь она могла ждать сколь угодно долго. Книги живут веками. Ей хотелось быть не просто носительницей священных знаний, но именно учений, недоступных простым смертным. Она мечтала быть простой и сложной, легкой и непостижимой. Она мечтала, чтобы ее не тиражировали, не посылали с ней апостолов во все веси и страны, чтобы встреча с ней была праздником для человека.

Она была кокеткой, как всякая женщина, и даже величайшему магу не открывала все свои секреты. Она хотела, чтобы во имя ее совершались подвиги и безумства. Но не ради того, что в ней написано, а именно ради обладания ей, как величайшим сокровищем мира. Она нуждалась в любви и поклонении. Видимо, поэтому она несла в себе столь смертоносный и разрушающий свет черного откровения.

Не секрет, что эта книга выбирала себе не любвеобильных и пылких Казанов, но именно души черные, сгораемые в пламени одной страсти: править миром.

Я стоял перед ней, точно школьник перед экзаменатором, ожидая ее вердикта. Настолько ли я тщеславен и самовлюблен, что меня удостоят приобщения великих тайн, или защитное покрывало книги сейчас падет, и меня пронзят магические лучи тех, кого уже ведет сюда Даниил Иванович.

Смерти я не боялся. Я страшился только того, что могу оказаться вовсе не тем избранным, кого ждала моя книга.

Теперь «Некрономикон», погубивший почти всех моих лучших людей, лежал передо мной на алтаре и ждал, когда я коснусь его, и открою ему свою душу.

Я и книга. Что в ней?

Действительно ли она поглотит душу Великого Инквизитора, сделав меня просто Левушкой – потерянным, пусть и величайшим колдуном во вселенной?

И оставит ли она, вообще, кого-нибудь в живых?

До сего момента все, кто касался ее, получали увечья разной степени, а кто осмеливался хранить ее и читать – все нашли мучительную смерть. Никого не признавал «Некрономикон» равным себе!

Более того, у непосвященных могло сложиться впечатление, что эта книга – просто мстительный и злобный садист, получающий удовольствие от чужих страданий. Вовсе нет! Просто «Некрономикон» не подпускает к себе тех, кто не готов впитать ее знания. Ученик должен быть достоин учителя!

Если меня тоже не признают равным, то здесь, у алтаря, остановится мое сердце.

Конечно, мне было страшно. Но назад пути нет!

Я положил руку на книгу.

Надо мной вспыхнул защитный купол.

Она приняла меня!

Там, по ту сторону купола, наверняка, уже появился двурушник Даниил Иванович. Он все правильно рассчитал: или меня убьет сама книга или те, кого он привел с собой к алтарю.

Но, в любом случае: предатель обычно всегда оказывается преданным. Каждый сам выбирает свою судьбу. Он выгадал время, теперь нужно дождаться, когда защитное поле падет. Собственно, это – приговор для меня. Я – действительно, избранный, но только не для миссии, а для жертвы, дабы другие пришли к власти по моей крови.

Я знал, что отсюда вместе с книгой мне уже не выйти. Вернее, в этом уверены заговорщики. Никто ведь всерьез не рассматривал вероятность того, что «Некрономикон» может сначала поглотить и мои души, и физическое тело, а потом, в безопасном месте, исторгнуть их наружу. И никто не верил, что, сняв защитный зонд, я перебью здесь всех магов. Такой силы не было никогда и ни у кого. Но если книга мне поможет, то вместе мы камня на камне не оставим!

Я открыл «Некрономикон».

И тут я испытал самый большой шок в своей жизни.

Я был абсолютно уверен, что нашелся один из неуничтожимых списков того самого «Некрономикона», игнорируя свидетельства очевидцев, думая, что книга просто водит всех за нос, защищаясь, таким образом, от глаз непосвященных. Это была магическая книга, верно, но совершенно не та, которую я ожидал увидеть. Она была написана на неизвестном мне языке.

Вот это был удар!

Мне было известно, что при первом открытии книги комнату обычно озаряло ледяное сияние. Изображение печатей и подписей всегда казались знакомыми. Сквозь них непременно проступала арабская вязь… А потом текст «Некрономикона» непременно расплывался, превращаясь в кириллицу. Это подтверждали и наши люди.