Безвыходное пособие для демиурга

Но меня не мог создать этот мальчишка. Даже если он был тем самым вечным художником – он лишь мое отражение, он несет в себе вторую часть алмазного щита, и потому он, в любом случае, – не мой творец.

– Как тебя зовут? – с замиранием сердца я боялся услышать имя безумного поэта Абдулы Альхазреда. Я все еще не был окончательно уверен в том, что ко мне в руки попал не вожделенный первоисточник «Аль Азиф», а именно том исчезнувшей цивилизации.

Кажется, даже провалившись внутрь гримуара, я все еще не оставлял надежды, что происходящее – блестящая шутка великой книги. «Вой ночных демонов» так долго держал мои мысли в плену, что я сам скоро стану одержимым этой книгой.

– Я – Герман. – мальчишка осторожно протянул мне руку и прикоснулся к моей одежде. – А ты – Лев Григорьевич, попавший сюда в тот момент, когда на тебя напали наемные маги? Ты коснулся книги, и тебя втянуло в мою комнату?

Даже для вечного художника он знал слишком много.

– Ты же маг, ты возглавлял целый Орден? – Герман вопросительно заглядывал мне в глаза. Он не был напуган. Он хотел уйти отсюда. Возможно, не прямо сейчас. Ему хотелось во всем разобраться, но ему нужна была надежда, что он сможет вернуться в другой, более реальный и привычный для него мир. – Даже если ты не знаешь, где выход, ты ведь, наверняка, сможешь создать что-то вроде волшебных дверей?

Мне не хотелось его обманывать, но и правду говорить я не спешил.

– Знаешь. – Герман мучительно подбирал слова, точно боялся меня обидеть. – Меня втянуло сюда ночью, когда я обдумывал рассказ о тебе. И я не могу точно сказать: предугадал ли я твое существование или мне просто позволили прочитать где-то о твоей судьбе. Не думаю, что я тебя придумал. Но ты ведь тоже появился здесь не случайно. Мне кажется, что вместе мы можем сделать в этом месте что-то чрезвычайно важное.

– Не дать щиту соединиться? – я посмотрел Герману прямо в глаза.

– То есть уничтожить тот кусок, который выпал из тебя? – уточнил парень.

– И тот, который внутри тебя самого; и тот, который внутри книги.

– Ты хочешь сказать, что это сама книга затянула нас обоих в себя. – в глазах Германа метнулся ужас. – Меня, чтобы я написал сбывающийся в реальности текст, который привел бы тебя сюда, дабы мы все здесь умерли, дав жизнь какому-то зловещему порталу?

– Заметь, ты сам все это сказал.

– Так я же писатель. Почти профессиональный выдумщик. И я до сих пор не закончил ни одного рассказа. – Герман помолчал. – Но это все не может быть правдой, потому что я не художник, я просто Герка. И, потом, эту историю я не выдумывал, она не рождалась в моей голове, ее туда вложили. Это не плагиат, это подключение к банку ненаписанных, но уже придуманных сюжетов. Если тебя, и впрямь, оживил текст, то я почти не имею к этому отношения. Все претензии – к этой пещере, внутри которой мы сейчас и застряли.

– Мило. Ты мне все популярно объяснил. Ты баловался сочинительством и решил, что именно твое творчество выдернуло меня из реальности. Что ж, Герман, от скромности ты не умрешь… А ты не думал о том, что мы сейчас внутри магической книги, которая и вкладывает в твою голову образы? Нас втянула сюда одна и та же сила. И мы оба хотели оказаться здесь. Тебя здесь ждало вдохновение, меня здесь спасли от неминуемой гибели. Мы должны быть благодарными. Кстати, как именно ты оказался здесь?

– Ну, я провалился в пещеру с алтарем, выбрался оттуда, спустился со скалы, бродил, пока не нашел пещеру, охраняемую сидящей статуей. А весь этот город оказался внутри пещеры, и он – точная копия реального мира. Только Леры здесь нет. И здесь я почти написал настоящий роман о том, чего никогда не видел. Это сродни чуду.

И тут я не сдержался и захохотал.

Это гениально!

Волшебная книга выдавливала из этого мальчишки второй кусок щита так, что он испытывал при этом не муки, а наслаждение. Она создала ему идеальные условия для того, чтобы он писал то, что очень хотел, но не мог в силу молодости и неопытности.

Мальчишка самим актом созидания книги разделял свою душу на материальный обломок алмаза и духовную субстанцию всех своих, пока еще не осознанных, прошлых жизней.

Такое мог придумать только величайший и очень старый волшебник, который не хотел больше рисковать. Маг, сумевший обмануть Ра, перехитривший древнее проклятие, сумевший распутать нити самого могущественного заклинания. Ведь и я, помогая душе Великого Инквизитора отделить от себя кусок щита, испытывал ощущение гордости, что служу правому делу…

И манипулирует всем этим явно не сама книга, не третий кусок щита, а тот, кто в старые времена уже пользовался этим порталом.

В ответ на мой смех, комнату озарило голубое сияние. Перед нами появился старичок с козлиной бородкой. В его облике было что-то смутно знакомое. И вдруг я неожиданно понял, что это один из людей моего Ордена спустя лет двадцать пять – тридцать:

– Николай Петрович?

– Да, думаю, меня ты запомнил именно под этим именем.

Правь §7. Парадигма чудес

Я никогда не был настоящим писателем, создающим тексты настолько приближенные к реальности, что описываемые события могли бы где-нибудь произойти. Я всегда был просто Герой, увлекающимся парнем, пытающимся завершить хотя бы один из десятка своих рассказов. Порой я излишне верил чужим глупым сказкам, но зато я всегда умел вовремя остановиться и посмеяться над собой.

Это только чужие книги казались мне верхом совершенства. Собственное бессилие создать что-то своими руками часто приводило меня в отчаяние.

Иногда мне казалось, что никогда не удастся пробить этот лед самоедства, что я так и не глотну свежего воздуха, что задохнусь подо льдом собственного неверия в свои же силы.

Я боялся, что останусь человеком, который всю жизнь переводил бумагу, который лишь перед смертью издаст томик на собственные деньги тиражом в пятьдесят экземпляров…

Я все время пытался доказать самому себе, что чего-то стою, вместо того, чтобы просто купаться в волнах вдохновения, радоваться этому и не думать, что написанное мною – сущая ерунда.

Но все это осталось в прошлом.

Я стал человеком создающим тексты, который, балансируя на тонкой грани безумия, получает от этого и выброс адреналина в кровь, и ощущение истинного счастья.

Нет, я никуда не прорвался. Но теперь я больше не воевал сам с собой, я перестал что-либо доказывать себе и людям.

Если читатели повесят мне ярлык самого бездарного писателя во всей истории мировой литературы – так что с того?

Главное, что я получаю удовольствие от своего романа, такое же, как если бы эта книга была не моей, а я бы случайно ее купил в магазине, чтобы скоротать поездку в электричке.

Когда листаешь собственный томик и понимаешь, что это – очень даже прилично, что может быть лучше?

Я хотел написать роман, который был бы не просто модным или элитным, а который бы читали и, захлопнув последнюю страницу, требовали бы продолжения.

Наверное, это заветная мечта любого, кого заразили зубастым вирусом графоманства. Именно это прельщало меня: чтобы втягивались, пытались предугадать сюжетные линии, но чтобы я, непременно в самый последний миг, делал бы такой финт ушами, отчего читатель в изумлении понимал, что его специально запутали, для пущего интереса.