Безжалостные клятвы
Шрифт:
Ужинали они в тишине. Айрис обнаружила, что брат вообще стал очень молчаливым. Собственно, они оба теперь часто молчали, погружаясь в свои мысли. Она даже удивилась, когда Форест резко нарушил эту неловкую тишину.
– Прости, что меня не было дома, когда ты пришла. – Он помолчал и смахнул крошки с рубашки. – Был на собеседовании, пытался найти работу.
Айрис удивленно вскинула брови.
– Форест, это же прекрасно. Хочешь вернуться в часовую мастерскую?
– Нет. – Он покачал головой. – Там будут задавать много вопросов. В мастерской знают, что я ушел добровольцем
Айрис все понимала. Но при этом ей не хотелось, чтобы брат скрывался и начинал все с чистого листа только потому, что Дакр вцепился в него и манипулировал, словно марионеткой.
Она хотела это сказать, но передумала.
Форест посмотрел на нее.
– Что такое?
– Ничего. Просто… горжусь тобой.
Лицо Фореста исказилось, словно он старался не заплакать, и Айрис поспешила легонько его пожурить:
– Но ты в следующий раз оставляй записку, что скоро придешь. Чтобы я не волновалась. Я сегодня пришла с работы пораньше… Хелена дала нам с Этти выходной, и…
– С чего это она дала вам выходной? – перебил Форест, предчувствуя надвигающуюся бурю.
Айрис прикусила язык. «Что ж, – подумала она. – Нет смысла оттягивать неизбежное».
– Айрис?
– Хелена попросила нас с Этти вернуться на фронт.
– Ну еще бы. – Форест положил сэндвич. – Ты всего две недели как дома, а она снова отправляет тебя на войну!
– Это моя работа, Форест.
– Ты моя сестра! Моя младшая сестренка, которую я должен был защищать! – Он провел рукой по мокрым волосам, сжав губы в тонкую линию. – Зря я бросил вас с мамой. Нужно было остаться дома, тогда бы ничего этого не случилось!
«Этого».
Фореста ранили, и Дакр исцелил его, чтобы он сражался на стороне врага. Мама запила и попала под трамвай, когда возвращалась домой пьяная. Айрис ушла на фронт военным корреспондентом, и во время обстрела ее едва не разорвало на куски взрывом гранаты.
Все так безнадежно запуталось, и одна нить переплеталась с другой.
– Зачем ты уходил? – спросила Айрис так тихо, что Форест мог и не услышать.
Отчасти она уже знала ответ: брат записался в армию, потому что однажды, возвращаясь домой с работы, услышал, как Энва играла на арфе. Ее песня донесла до него правду о войне и пронзила в самое сердце. Слушая ее, Форест видел перед собой окопы, словно сам был там. Видел, как Дакр оставлял за собой разрушения, уничтожая деревни. Видел дым, кровь и пепел, падающий как снег.
– Ты имеешь в виду, за что я сражался? – уточнил он.
Айрис кивнула.
Форест молчал, покусывая заусенец.
– Я сражался за нас, – наконец ответил он. – За твое будущее. И за мое. За людей на западе, которым нужна была помощь. Не за Энву. Она ни разу не появилась на поле сражения. Заставила записаться на фронт и ни разу не повела нас в бой.
– И я пишу ради того же, – сказала Айрис. – Зная об этом… ты все равно попытаешься удержать меня дома?
Форест вздохнул. Вид у него был измученный. Он потрогал живот. Айрис знала, что он коснулся шрама.
Болят ли его старые раны? В него попали три пули, две из которых задели жизненно важные органы.
«Он должен
был погибнуть, – подумала Айрис, чувствуя озноб. – Я не знаю, благодарить ли мне Дакра за то, что спас Фореста, или проклинать за то, что обрек жить с этими болезненными шрамами?»– Твои раны, Форест, – произнесла Айрис, поднимаясь из-за стола.
Она хотела облегчить его страдания, но не знала, что делать. Правда, Форест вообще не хотел, чтобы она знала о его шрамах.
– Все нормально. – Он откусил сэндвич, но лицо его побледнело. – Айрис, сядь и поешь.
– Ты не думал сходить к врачу? – предложила она. – Лишним не будет.
– Мне не нужен врач.
Айрис снова опустилась на стул. Эти две недели она старалась не давить на Фореста и придерживала большую часть вопросов при себе. Но теперь она собирается уехать, даст Форест ей добро или нет. Она отправится к Дакру – к Роману, – и ей нужно знать больше.
– Но шрамы все время болят? – спросила она.
– Нет. Не беспокойся обо мне.
Айрис ему не поверила. Она знала, что он часто себя плохо чувствует, и эта мысль причиняла ей боль.
– Форест, давай сходим к врачу вместе?
– И что мы ему скажем? Как объясним, что я выжил при таких смертельных ранениях? Как исцелился, когда должен был умереть?
Айрис отвернулась, чтобы скрыть подступившие слезы.
Форест замолчал. Его лицо вспыхнуло, словно ему стало стыдно за эту вспышку гнева.
– Посмотри на меня, Цветочек, – прошептал он.
Прикусив щеку, она подняла на него взгляд.
– Я знаю, что ты думаешь о Романе. – Он сменил тему разговора так резко, что удивил ее. – Знаю, что беспокоишься о нем. Но очень вероятно, что он у Дакра. Дакр исцеляет его раны, разрывает все его старые связи – с семьей, с жизнью в Оуте, с мечтами. С тобой. Со всем, что помешает Роману служить Дакру и что может побудить его сбежать, как это сделал я.
Айрис заморгала. По щеке покатилась слеза, и девушка поспешно смахнула ее, взглянув на шею брата. Он так и носил мамин медальон. Именно этот медальон придал ему сил и помог вырваться из хватки Дакра.
– Хочешь сказать, что Китт не вспомнит меня?
– Да.
У Айрис внутри все сжалось. Дышать стало больно, и она потерла ключицу.
– Я думаю, он не забудет.
– Слушай меня. – Форест наклонился к ней через стол. – Я знаю об этом больше тебя. Я знаю…
– Сколько можно это повторять?! – воскликнула она, не в силах сдержаться. – Говоришь, что больше знаешь, но ничего не рассказываешь. Только какие-то обрывки. Если бы ты просто был откровенен со мной – все без утайки рассказал, – тогда, может, я бы поняла!
Форест молчал, но взгляд не отводил. Гнев Айрис был подобен вспышке, яркой, но недолгой. Она ненавидела ссориться с ним. Она осела на стуле, словно у нее не осталось сил.
– Я не хочу, чтобы ты возвращалась на фронт, – наконец сказал Форест. – Там слишком опасно. Ты ничем не поможешь Роману. Лучше останься дома, в безопасности, как он бы того хотел. Он не вспомнит тебя – а если и вспомнит, то очень нескоро.
Брат завернул в газету остатки сэндвича и выбросил в мусорное ведро. Разговор был окончен.