Беззвучная нота

Наши глаза встретились под палящим солнцем.

Огонь горел, молния сверкала.

Время остановилось.

Теперь я понимаю.

Что чувствовал поэт, когда писал это. Что он видел.

Огонь.

Молнию.

Время…сломанное.

Потому что прямо сейчас все в мире исчезает, кроме присутствия Грейс.

Глядя на нее — моего любимого человека в моем любимом месте — я хотел бы быть художником другого типа. Хотел бы я нарисовать картину или сделать фотографию, которая бы передала ее суть.

Я заворожен тем, как закат сияет на ее коже, превращая в богиню света. Как ветерок заставляет танцевать ее локоны. Как ее губы подрагивают, словно она ждала меня. Как будто она ждала моего появления.

— Я не буду спрашивать, как ты меня нашел, — мягко говорит Грейс.

— Я не буду спрашивать, почему ты не позвонила.

Одно плечо поднимается в усталом пожатии.

— Удивительно, что я вспомнила, как сюда добраться.

— А я удивлен, что ты добралась сюда раньше меня.

Я встаю у нее за спиной.

Ее глаза встречаются с моими, усталые и измученные.

— Зейн.

— Я знаю.

— Ты, твой отец и Финн, он…это все…

— Я знаю. — Мое сердце дрожит, как подставка без ног. Я обнимаю ее, внезапно испытывая страх, хотя всю свою жизнь я ничего не боялся. — Тебе не стоит сидеть на краю.

Это вызывает крошечную улыбку на ее темных губах.

— Серьезно?

— А что, если ты упадешь? — беспокоюсь я.

— А что, если я буду сидеть здесь и доказывать, что не боюсь упасть? — Ее глаза, горящие решимостью, ищут мои. — Что, если я буду сидеть здесь и доказывать, что не боюсь упасть вместе с тобой?

Мой взгляд перехватывает ее. Я понимаю, что она хочет сказать, но этого недостаточно, чтобы отвлечь меня от вполне реальной угрозы ее падения с обрыва.

— Ты слишком ценна для меня, тигренок. Ты слишком ценна, чтобы упасть. Этот дурацкий утес может забрать меня, но не тебя. Так что отойди от края, пожалуйста, пока у меня не случился сердечный приступ.

Грейс улыбается.

— Зейн Кросс действительно чего-то боится?

— Смейся сколько хочешь, но «безопасно» начинает казаться мне очень сексуальным.

Она позволяет мне помочь ей встать. Я веду ее ближе к мотоциклу, подальше от края. В багажнике под сиденьем лежит одеяло, которое я припрятал еще тогда, когда планировал взять Грейс на пикник.

Сначала я опускаюсь на одеяло, чтобы убедиться, что там нет острых камней, которые могут поранить Грейс, когда она сядет. Пока я похлопываю вокруг, она смеется.

— Что смешного? — спрашиваю я, усаживая ее рядом с собой.

— Ты.

— Я?

— Я была измотана, когда приехала сюда. Я имею в виду, глубокое, умопомрачительное изнеможение. Но ты как будто отдал мне всю свою энергию, и теперь я могу пробежать милю.

— Хочешь пробежаться?

Я скольжу взглядом по ее телу до туфель на каблуках. Они черные и сексуальные, обхватывают ее лодыжки так, как я хочу, чтобы ее ноги обхватывали мою талию.

Она гримасничает.

— Я имела в виду это в переносном смысле.

Знаю, но чем больше я ее дразню, тем менее усталой она кажется.

— Давай. Возьми больше моей энергии. — Я взмахиваю руками, словно собираю ветер. — Этого достаточно?

Она наклоняется и закрывает мое лицо своими маленькими ладошками. Сердце гулко бьется в груди, когда меня окутывает ее сладкий аромат. Я скучал по ее запаху, пока ее не было. Я даже отправился на поиски толстовки, которую она носила, и был в бешенстве, когда узнал, что Мартина ее постирала.

— Я знаю, что ты делаешь, — говорит она.

— Что я делаю?

— Ты пытаешься заставить меня улыбнуться.

— И получается?

Она смотрит на меня с торжественным выражением лица.

— Думаю, нет…

Ее губы касаются моих, прерывая мои слова. Глаза закрываются и остаются закрытыми, даже когда она отстраняется. Наши дыхания смешиваются, когда солнце делает последний вдох и посылает яркие цвета по небу.

— Спасибо, — шепчет Грейс.

— За что?

— За то, что ты одержим моим счастьем больше, чем я сама.

Все дыхание покидает мое тело. Грейс только что вложила в мои руки свое сердце, и его тяжесть застает меня врасплох.

Я не эмоциональный человек, но слезы наворачиваются на глаза. Я нежно целую ее, пока она не заметила, что заставила меня плакать.

Ее губы прижимаются к моим, мягкие и податливые. Я наклоняю ее голову, чтобы увеличить интенсивность поцелуя, и чувствую шевеление в нижней части живота.

Поцелуй идеален.

Она идеальна.

Нежно поглаживая, скольжу одной рукой по ее шее, а другой провожу по позвоночнику. Опустив ее на одеяло, смотрю на нее сверху вниз. Ни один из нас не двигается, пока мы принимаем друг друга.

Черт, я люблю эту женщину. Я могу потеряться в мелких деталях ее лица. Например, бесконечные шоколадные лужицы ее глаз, медовые кольца прямо за радужкой, маленькие родинки в форме сердца на ее щеке.

Грейс бросает на меня озорной взгляд, и я понимаю, что влип.

— О чем ты думаешь? — спрашивает она.

— О том, что ты красивая.

— Ты тоже.

— Ты считаешь меня красивым?

— У тебя ужасающе голубые глаза.

Я улыбаюсь.

— Ты все усложняешь, Грейс.

— Что?

— Я сказал себе не торопиться, чтобы не перегружать тебя, — признаюсь я.

Она напряженно моргает.

— Но я не могу этого сделать. Я едва выжил без тебя. — Я провожу рукой по шраму на ее лбу. — Я думал, что умру.

Она смеется.

— Я серьезно.

— Я знаю. Мне нравится, что ты драматичный.

— Драматичный? Это не похоже на комплимент.

— Тогда выразительный.

— Лучше.

Ее улыбка медленно исчезает, когда она проводит пальцами по моим волосам. Это потрясающее ощущение.

— Я тоже скучала по тебе, — признается она.

Моя рука скользит по ее грудной клетке. Я знаю ее тело, как свои пять пальцев, но что-то изменилось.

— Почему ты такая худая? Ты ела? Ты голодна?

— Зейн. — Ее тон и выражение лица серьезны. — Финн рассказал мне все. О коробках. О сделке с якудзой. О работе с твоим отцом. Все ради меня. Пропуск нескольких приемов пищи не идет ни в какое сравнение с тем, что сделал ты. Если кому-то и стоит сейчас волноваться, так это не тебе.