Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)

Я поняла, что тут военный тыл организован еще строже, чем в Свердловске. И люди также готовят для фронта оборонную технику. И, наверное, у них такой же продолжительный, по двенадцать-четырнадцать часов, рабочий день и нет выходных. И, конечно, так же трудно и голодно в городе, как и в Сибири. Рабочим людям везде и всегда несладко живется. Но зачем тут нарком Берия? Неужели и в Куйбышеве что-то случилось, и беда будет оплачена чьей-то кровью?

На распечатанной от пломбы, нетопленой квартире в кирпичном двухэтажном доме полковник Саркисов оставил меня.

— Лучше будет, если не высовывать нос за дверь, — сказал он мне, проверяя пломбы на окнах и балконной двери.

Потом привезли в полуторке парикмахера-массажиста Вано. Он же оказался и завхозом. С ним прикатил в красноармейской форме повар, тоже кавказец и тоже ростом, как и все — небольшой, не выше Лаврентия Павловича. Весь штат подобран будто по одной мерке. С полуторки стали сгружать в коробках и мешках продукты. Все озябли. Саркисов, растирая себе красный нос, сказал:

— Русская зима совсем спятила с ума, даже уши вянут.

И командовал:

— Нужно привести все в порядок. Подключить тепло и приготовить хороший обед. Нарком после нервной работы придет сюда отдыхать.

— А что тут случилось? — спросил наивно Вано.

— Много будешь знать — скоро состаришься! — ответил полковник.

— А все-таки? — заупрямился Вано. Солдатская шапка на голове сидела боком. Полушубок не сходился в талии, и потому не застегивался.

— Сгубит тебя темперамент, Вано, — предупредил полковник Саркисов и почесал лоб. — Случилось то, чего не надо бы!

Он снял папаху, стряхнул с нее снег.

— Диверсия на железке. Какие-то твари отвинтили рельс. Паровоз и вагоны с рабочими завода упали с насыпи…

— Есть жертвы?

— А то нет!..

Полковник укатил на легковушке. А Вано разводным ключом подсоединил батареи к общей сети отопления, и они, потрескивая, начали наполняться паром. Комнаты постепенно прогревались. Холодные окна сразу запотели, и я не поспевала протирать их полотенцем. К тому же затопил голландку с плитой повар, натаскав откуда-то березовых дров. Я, подогрев воду, начала уборку: вымыла полы, протерла пыль на мебели, на вещах. Красноармеец-повар подглядывал за мной из кухни темными кавказскими глазами, довольно улыбался и торопливо чистил картошку, напевая что-то по-своему. На, плите в большом чугунке и в кастрюлях уже весело булькала вода, и вкусно пахло говядиной с приправой…

Вскоре приехал с Саркисовым Лаврентий Павлович. Он был очень злой, с серым волчьим лицом. Губы дергались. Глаза остро сверкали через стекла пенсне. Лучше бы не попадаться ему на глаза. Он прошагал грязными сапогами и вытоптал вымытый мною пол, даже не заметив чистоту и уют в комнатах. «Где он нашел грязь и глину — на улице зима и такой мороз?» — почему-то подумала я. А подчиненные и слуги в квартире молчали, словно набрали в рот воды. Даже полковник Саркисов молчал. Один Вано угодливо и проворно суетился возле наркома:

— Лаврентий, где так испачкался? — взялся он за сапоги. — Давай помоем! Пол чистый. Девочка навела порядок.

Взгляд Берия потеплел:

— А-а, — глянул на сапоги. — В бункер товарища Сталина ходил. Ни черта не готово! — закусил он губу, даже не заметив, что выдал сверхтайну.

Полковник Саркисов, насторожившись, смотрел на него.

— Обед подавать, Лаврентий? — спросил окончательно осмелевший Вано. — У нас нынче азу.

Берия отрицательно и грустно помотал головой.

— Нет.

И посмотрел на наручные немецкие часы. Одна бровь его поднялась.

— Верховный срочно вызвал в Москву. Зачем?! — озадаченно пожал он плечами. — Самолет уже готовят на заводском аэродроме.

— А мы как? — спросил полковник Саркисов.

— Ты полетишь со мной. Команда поедет поездом.

Потом он глянул на меня.

— Куколку, Вано, оставь тут. Так надо.

Нарком опять посмотрел на часы и стал одеваться.

Вот так неожиданно прояснилась моя судьба. Я даже не знаю, кого за это благодарить. Уже через день я жила в наркомовской квартире одна, с непривычки пугаясь тишины и просторов помещения.

Женщина наркома

После отъезда наркома в дом прибыла охрана: два рослых красноармейца НКВД с нашивками на рукаве и майор Самсонов, по-видимому, из местных тыловых органов. Лицо его не имело ни малейших признаков интеллекта, поросячьи глазки широко расставлены, брови и ресницы — белые. Алея румяными с мороза щеками и сняв шапку, как бы желая похвастаться лысиной с тремя волосинками на макушке, он многозначительно произнес:

— Та-ак!..

И стал выделывать около меня петушиные круги, слегка подталкивая меня плечом:

— Хэк!

И крутил удивленно головой.

Только эти два слова и запомнились мне. Естественно, майор сразу вызвал подозрения у Вано, и тот тихо сказал ему:

— Слушай, дарагой «хэк»! Эта женщина наркома… и можна пострадать даже за адно слово. Ты понял меня?

Майор Самсонов исчез как-то моментально, словно его прошиб понос. И с тех пор я не могу разобраться, кто же по званию старше — майор НКВД или парикмахер наркома?

Во второй половине дня опять произошло событие большой важности.

Старик Вано куда-то ушел, кажется, на базарную толкучку. Ему нужны были инструменты для стрижки и бритья. Вернувшись, он принес немецкую бритву «Золинген» и запасные части для машинки, которой стригут волосы на голове. Мне он принес комнатные тапочки.

Лицо у Вано после городской проулки было очень встревоженным. Он зашел в мою комнату и прикрыл за собой дверь.

— Ты тайну беречь умеешь? — спросил он.

— Умею, — твердо сказала я.

— Я тебе верю…

Он посмотрел мне в глаза тоскливым болезненным взглядом и вынул что-то из кармана.

— Я по-русски читаю плохо. Только печатный слово, — признался он. — А ты прочитай мне вот эту записку.

И подал смятый бумажный шарик.

Я расправила его и с трудом разобрала строчки. Они прыгали и наползали одна на другую. Записка писалась, наверное, на весу или на чьей-то спине. И писавший торопился. Некоторые буквы были продавлены, слова плохо разборчивы, вероятно, от сырых пятен на листочке. «Отец, — писал кто-то. — Нарком тут, и ты, наверное, тут. Вытащи меня из подземных работ. Может, у тебя получится? Скажи Лаврентию, буду молчать до гроба. Я же понимаю, бункер — это большая тайна. Если надо, буду немой. Слово мингрела! Жить охота, а мы тут все смертники».