Библиотека

Пятая таблетка. Конечно, посочувствуют. Им же оставаться на этой земле, ходить по мокрым улицам, пачкать обувь в грязи. В грязи туфли, в грязи сапоги, плащ со спины. Ты не замечаешь, а другие косятся. Грязь ведь тоже всему основа. Человека создали из праха, из грязи. В неё и вернёмся. Из грязи в князи.... Это что-то не в тему.

Шестая таблетка, опять горькая. Сократу тоже не сладко было сок цикуты пить. Хотя нет, это была не цикута. Историки ошибались. Это был болиголов пятнистый. Им в древности лечились, им же и травились. Можно им и мне, как Сократу. Где его сейчас взять, этот болиголов? На даче, за забором он растёт. Но не ехать ради него на дачу, да и засох он уже.

Седьмая.... При чём здесь Сократ? К чему это он пришёл в голову? Ах, да, он отравился не в силах отмыться от грязного обвинения. Откуда про Сократа знаю - читала много, отличница. Очкастая, невзрачная отличница. Кому нужен твой огромный внутренний мир, когда рядом в коротких юбчонках ходят. Такие, как Ленка Самоха, подруженька бывшая. Не посовестилась парня увести, змеища. Увивалась всё рядом, чтоб контрольные списывать. К кому теперь подкатишься, троечница? Хотя, тебе ли не всё равно? Это мышкам серым учиться надо. Мышкам.... Кот из дома - мыши в пляс. К чему это? Ах, да, мама в театре, а таблетки её. Снотворное германское, другое на неё не действует. А это очень даже...

Вось... Восьмая. Ну, куда ты запрыгала? На пол, по полу. У... какая шустрая. И не догнать, и не поднять. Чёрт с тобой. Возьмём другую восьмую. К ней и девятая прилепилась. Знать подружка восьмой. И её тоже с водичкой, подружку. Всех подружек изничтожить. Всех. Особенно Ленку Самоху. Всех разлучниц туда же, в ад, в смолу, а смолу на ворота...

Десятая.... Голова что-то кружится. Как тогда, от слов, от поцелуев. Поверила, что можно полюбить за "две конопушки на носу, да завиток у виска". Так он говорил. Какая дура. Можно подумать, в зеркало не гляделась. Гляделась, да видеть не хотела.

Одиннадцатая.

Три-три-над-цата-ая.... Или пят-пятнадцатая? Опять упала, покатилась. Катитесь все к чёрту, и таблетки, и Самоха Ленка, дождь за окном. Или качайтесь, как шторы, шкаф и стол. Мама? Ты тоже качаешься! Правда, здорово? О чём ты кричишь? Не слышу. Это сон, забавный сон.... Забав...

Не надо будить, не надо-о-о! Сквозь сгущёнку сна дядька в голубом, с гибкой слушалкой на шее. Докторский гаджет. Как он называется? Забыла. Кончается на "скоп". "Фоноскоп"? Не то. "Чего-то скоп?" Дядька суетится, не даёт сосредоточиться. "Стетоскоп"? Близко, но, кажется не так. Не буди меня, дядя в голубом. Волшебники из голубого вертолёта дарят радость, а ты мешаешь спать, спать...

Зачем только будили? Никто же не просил. Проснуться в черноту. И пусть свет из окна, всё одно - чернота. Сгусток её затаился в районе живота, тягучий, мёртвый, отравляя собой всё вокруг.

Зачем будили? Мучить капельницами? Тоже мне, весну устроили, кап-кап. Организм чистят по капельке. А душу как вычистить? Безнадёга в ней разрослась борщевиком , придавив собой росточки Веры, Надежды и Любви. Не оклематься им больше, не расцвести. Приходил тут один из больницы, специалист. Этот не просил высунуть язык, не тыкал в грудь и спину фонендоскопом, всё говорил, говорил. Психиатр, он словно клизма, мозги промывает. Только глаза у него при этом пустые, глаза почасовика. С такими чужую душу не излечить. Пришлось терпеть, пока доктор-псих не убрался, чтобы снова отвернуться к стене.

Вот зачем разбудили? Теперь объясняй маме, объясняй папе. Что и как, и зачем? Вот можно бы пропустить это. Раз и заснула, а проснулась - уже всё в прошлом, забыто и быльём поросло. Словно и не было ничего. И, ещё неприятный момент - как вернуться в школу, где за спиной обязательно будут перешептываться: "Вон, вон самоубийца идёт". Вот вам, философам всех времён и народов, и ответ на вечный вопрос: "Есть ли жизнь после смерти?" Нет, потому, что с клеймом истеричной лузерши это не жизнь. И в родном городе от него не избавиться. Это тебе не в косметический кабинет заскочить, татушечку свести. Бежать отсюда и как можно скорее. Но как, пока аттестат ещё не на руках?

Благо никто не навещает. Избавлена читать сочувствие в чужих глазах и самой притворяться не надо. Заглянула тётка, посидела у постели несколько минут, поизвлекала из себя кое-какие звуки и на весь вечер заякорилась на кухне. Там курят, там сплетничают, на кухне с телевизором весь мир домохозяек, гавань большинства женщин. Или болото? Как на это посмотреть. Всегда так было - кому спасительный конец, кому начало петли.

Отец заглядывает утром, перед работой и вечером, после. Слава богу, ничего не говорит, хотя и от его взглядов сквозь землю готова провалиться. Не оправдала надежд доченька. Папочка, я не такая сильная. Прости, что слушала твоих предостережений. А ведь ты оказался прав - никому верить нельзя. Нашёл - молчи, потерял - тоже молчи. А я, дура, поверила....

Зашла соседка с пятого этажа Полина Исаковна, главврач психдиспансера. Не за солью, за нею она бы мужа отрядила, видимо папа попросил. Полина Исаковна не стала давить на мозги и насиловать совесть, посмотрела язык, глаза, задала несколько вопросов о самочувствии. Потом она неожиданно положила на кровать учебник Алгебры и попросила решить задачку.

– Заковыристая попалась, дочка никак не справляется, - объяснила она.

Во как! Дочка её на год моложе меня, учится в соседней школе. Мне налево из подъезда, ей направо. Какие у неё оценки, я не знаю. Мы почти не общаемся. "Привет-здорово", не более. С мальчиками она не ходит, такая же "красавица", как и я. Отчего ж в таком случае не подсобить товарке по цеху "неказистых". К тому же сама главврач "психушки" просит. Открываю учебник. Задачка и впрямь, с подвохом, и в лоб, и с боку не решается. Не помнится, чтобы в прошлом с ней проблемы возникали. Такие вещи запоминаются. А тут? Ещё и ещё раз перечитать условия. Чего-то здесь явно не хватает. Как не хотелось вставать с постели, пришлось выбираться из-под одеяла, лезть в книжный шкаф. Там учебники за прошлый год. Где ты тут, Алгебра? Ага! Страница там, страница здесь.... Вот и задачка! Так и есть, в учебнике, переизданном годом позже, не хватает одной величины. А без неё задача не решается. Указываю на опечатку Полине Исаковне. Та одобрительно покачивает головой:

– А ты молодец.

Пожимаю плечами, мол, дело обычное.

Полина Исаковна не соглашается:

– Не скажи. Не всякий бы догадался сравнить учебники. В этой головке что-то есть.

Улыбаясь, она пальчиком стучит мне по лбу.

– И что толку....

Её похвала неожиданно вызывает поток слёз. Будто плотину прорвало. Копилось, копилось и прорвало. Со слезами выливались обиды и оправдания, кем-то не до понятность очевидного, жестокость со стороны друзей и самое главное - неприятие вселенской несправедливости по отношению к себе. Окружающим природа от души отмеряла, а тут и глаза не выразительные, и нос не тот, волосики никакие вдобавок к нескладной фигуре. За что?

Полина Исаковна не перебивала слёзно-словесный водопад ни словом, ни жестом, ни взглядом. Вот, что называется профессионализмом - умение слушать. И сколько ещё она могла так просидеть - одному богу известно. Время в комнате остановилось вместе с будильником пару дней назад. Если отбросить всякую мистику, батарейка в нём села. Но как-то всё одно к одному. "... и батарейка эта..." Туда же, в копилку обид. Как ни много их оказалось, но и они начали повторяться. Вот тут Полина Исаковна и ожила:

– Быть некрасивой, это тоже в своём роде удача, - неожиданно выдает она.

Заявление, скажу я вам. Это уметь надо - одним предложением поставить в тупик. Даже слёзы моментально прекратились. На мой немой взгляд следуют разъяснения от неё:

– Что ты думаешь? Всё по законам. Если где-то убыло, в другом прибыло. В одном обделили, в другом наградили, да с избытком. Надо для себя определить, как к этому относиться? Как к счастью или как к проклятию...

– Быть некрасивой разве счастье?
– моё сомнение вполне оправдано.