Библиотекарист
Шрифт:
В общем, Боб Комет там обжился, нимало не недовольный тем, что так получилось. Северо-западный филиал публичной библиотеки – именно то место, где Боб Комет стал самим собой. Там же он познакомился с Конни и Итаном. Конни явилась первой, но как Конни возникла лишь после Итана, так что на деле первей оказался он.
Конни явилась первой, но ее заслонил отец. Об отце в округе ходили легенды, не заметить его и впрямь было трудно: он носил самострочную накидку с капюшоном и демонстрировал склонность к вспышкам публичного красноречия. Его разум кишел видениями бед и угрозами, проницательности, как сам он считал, непревзойденной, так что для общего блага желательно, чтобы они были услышаны. Однако ж вещать на площадях с каких попало трибун вышло из моды; за неимением
Водители автобусов не одобряли выступлений отца Конни, некоторые попросту выгоняли его, но попадались и те, кто, стесняясь или робея, позволяли ему ехать дальше и дальше. Один водитель даже подбадривал его по звуковой связи, подначивал чем-то вроде “Не могли бы вы повторить это, сэр?”, или “У вас что, есть подтверждающие документы?”, или “Похоже, он это всерьез, ребята”, или “Давайте же поаплодируем этому славному парню в сандаликах”.
За спиной этого рьяного изобличителя крылся некто, и то была Конни. Какое-то время Боб не замечал ее, так как она пряталась под собственной накидкой, снабженной вместительным капюшоном, не позволяющим разглядеть не только ее лицо, но и какого она пола. Она не говорила ни слова и не делала резких движений; она следовала за отцом или сидела в кресле при входе в библиотеку, ожидая его, иногда с час, очень прямо, сложив на коленях руки, уперев взгляд в пол.
В библиотеке отец Конни вел себя поприличней. Конечно, он был, как всегда, резок, но сдержанно резок. Когда Боб обращался к нему с вопросом, отец Конни не скрывал своего презрения, но и не бранил Боба, что наверняка сделал бы, столкнись они на тротуаре. Что до тематики чтения, в сферу интересов отца Конни входила американская история, начиная с зарождения страны и вплоть до текущего 1958 года. Молодые сотрудники библиотеки вовлеклись во что-то вроде игры с целью раскрыть тайны этого человека; однажды утром у стойки Боб спросил его:
– А европейская история вас совсем не интересует, сэр?
Отец Конни вздохнул при мысли о том, сколько сил ему придется потратить, чтобы ответить на этот вопрос, и сказал:
– Европа осталась в прошлом, она умерла, и не это моя забота. Опасность грозит Америке, и почти наверняка Америка последует за Европой, но пока мы еще не пали, пока мы здесь, в то время, что еще нам осталось, мы обязаны приложить все силы.
– Я и не знал, что с Европой так плохо, – сказал Боб.
– А ты попробуй открыть глаза. Попробуй открыть газету.
– Непременно, сэр. Хорошего вам дня.
Отец Конни отошел, а на его месте оказалась Конни, которая из-под капюшона хитро смотрела на Боба, и во взгляде ее читалось, что она знает, что отец ее – полоумный, и знает, что Бобу это тоже известно, и что она рада, что по этому поводу расхождений во мнениях у них нет. С этого момента и впредь, когда Конни появлялась в библиотеке, они с Бобом изучающе посматривали друг на друга, пусть и сдержанно, не обмениваясь ни словом.
Время шло, и неделя за неделей отец Конни вел себя сносно; но и Боба, и Конни не отпускало ощущение шаткости ситуации, опаска, что наступит момент, когда отец Конни утратит контроль над собой, сорвется. Стрястись это могло в любой день, когда угодно и вообще без причины, но стряслось летом и спровоцировано было присутствием двух священников.
Ничего необычного не было в том, чтобы застать в библиотеке священника или, чаще всего, пару священников. В нескольких милях отсюда, в Форест-Парке, располагалась семинария, так что Боб регулярно общался с семинаристами. Спрашивали они неизменно о чем-то неинтересном, беседы заводили неинтересные, поражали своей однотипностью и, по опыту Боба, все как один стремились войти в контакт с миром за пределами их собственного. У них и в заводе не было получить на стойке книгу и просто уйти; нет, обсудят того и этого автора, спросят совета, поговорят о погоде: как она, правда же, получше вчерашней? Предпочтение отдавали современной беллетристике с динамичным
сюжетом: уютным детективам, шпионским историям, приключениям военного времени – при условии, что повествование развивается в темпе, лишено стилистических изысков и не касается секса и прочих пороков. В общем, Боб не слишком ценил литературные вкусы священников. Когда они заговаривали с ним, он улавливал наигранное смирение, проистекавшее, полагал он, из убежденности в том, что на земле они представительствуют за Бога. Как неверующий, Боб находил это утомительным, но настраивался на то, чтобы видеть в священниках скорей чудаков, чем невеж.Тех двоих, что пришли в тот день, когда отцу Конни запретили посещать библиотеку, Боб хорошо знал. Один из служителей божиих был полнолицый, румяный, приземистый, лет тридцати с небольшим; второй – постарше, классического ирландского образца: высокий, поджарый, с кустистыми бровями и густой, зачесанной назад седой шевелюрой. Они ходили между стеллажами, седовласый указывал на ту или иную книгу, в то время как румяный слушал его с преувеличенным, льстивым вниманием.
Боб, поглядывая на перемещения этих двоих, заметил, как с волчьей ухмылкой на физиономии к ним подкрадывается отец Конни. Сама Конни держалась у него за спиной; из-за капюшона Боб не мог видеть, что у нее на лице, но в целом ее фигура выражала тревогу: стиснув перед собой руки, она прокрадывалась вперед: шажок, другой – а затем замирала. Будто знала, что что-то произойдет, и не просто что-то, а неприятность, и ей оставалось только выжидать, наблюдать… И вот оно началось: седовласый священник читал текст на задней обложке, когда отец Конни приблизился и выхватил у него книгу из рук.
– Простите, – сказал священник, – но я просматривал эту книгу.
– Да, и заляпал ее всю своими грязными отпечатками! – сказал отец Конни. – Как не стыдно, явиться сюда с немытыми руками!
Священника до того поразила эта атака, что он не смог подобрать слов; с недоумением, написанном на лице, он повернулся к своему собрату, призывая того вступиться. Румяный пришел на помощь, обратившись к отцу Конни:
– Слушайте, с чего это вы, а? Что вам нужно?
Отец Конни развернулся к нему.
– И ты! – сказал он. – Разгуливаешь тут, а у самого грязища на морде. Да как ты смеешь обращаться к приличным людям, рожа немытая!
И он двинул румяному в нос. Удар был не такой уж и сильный, ничего не сломалось, но священник, ошарашенный нападением, отскочил и вскинул руку к лицу, защищаясь, чтобы не досталось еще.
Отец Конни, весьма довольный собой, похоже, считал, что его вмешательство пошло этим двоим на пользу.
– Что такое, водопровода там нет, что ли, в вашей убогой академии? Или вы оба такие лентяи, что не соблюдаете самые элементарные правила гигиены?
Мисс Огилви и Боб, стоявшие бок о бок у стойки книговыдачи, явились свидетелями этого эпизода. Боб собирался вмешаться, когда мисс Огилви придержала его за предплечье. Искоса, жутковато посверкивая глазом, как будто в трансе, она обошла стойку, двинулась к отцу Конни и, дойдя, длинным пальцем коснулась его плеча:
– Прошу прощенья, могу я взглянуть на ваш читательский билет?
Отец Конни отвлекся от священников, чтобы рассмотреть мисс Огилви.
Они примеривались друг к другу уже не один месяц, каждый из них знал, что поединка не избежать, и вот момент настал, и невыносимо долго, как показалось Бобу, они стояли, упершись взором друг в друга. Уж какой там информацией на уровне эмоций они обменивались, неведомо; но очевидно, что некие военные действия в сфере психики состоялись. Корона победительницы в итоге досталась мисс Огилви: на глазах у Боба рука отца Конни задвигалась, как бы сама собой, помимо воли владельца, вынула и протянула читательский билет.
Мисс Огилви взяла билет, подняла повыше и с великолепной медлительностью разорвала пополам. Засунув два обрывка в карман своего кардигана, она сказала отцу Конни:
– Вы безвозвратно утратили право на доступ к системе публичных библиотек штата Орегон. Данное решение вступает в силу незамедлительно. Если вы когда-либо переступите порог этого или любого другого из библиотечных филиалов штата, вы будете немедленно арестованы и привлечены к ответственности как злостный нарушитель. А теперь я попрошу вас пройти сюда.