Библиотекарист
Шрифт:
– Как жизнь на старой планетке Земля, Боб? – осведомилась она, но не успел он ответить, как она произнесла в телефонную трубку: – Оператор? Да, доброе утро. Могу я спросить вас, как называется местная газета? – Подождала. – Их тут две, – сообщила она Иде, которая не слушала, занимаясь тем, что в настенное зеркало корчила злобные рожи. – Какая из двух понарядней? – спросила Джун телефонистку. – Ну, вы знаете: больше, лучше, сильнее. Которую из них больше читают, вот как, видимо, лучше спросить. Ага, вот и отлично. Будьте добры, соедините меня с редакцией. Благослови вас Господь. – Ожидая соединения, она наблюдала за Идой, погрузившейся в свое отражение. –
Между тем Джун глядела на Боба, который стоял там с барабаном в руках; прикрыв трубку, она прошептала:
– Ида, оторвись.
– Что? – Ида отвела взгляд от зеркала.
Джун мотнула головой на Боба и сразу затем сняла ладонь с трубки и произнесла в нее:
– Мне кажется, любой из репортеров годится. Но могу ли я попросить вас об одолжении, как женщина женщину? Соедините меня с тем из этих ублюдков, который слегка получше, идет?
Джун вытянула перед собой трубку: телефонистка хохотала так мощно, что слышно было в другом конце комнаты. Ида отвела Боба в ванную и закрыла за ними дверь.
– Ты практиковался?
– Да.
– Покажешь?
Опустив сиденье унитаза, она жестом предложила Бобу сесть, что он и сделал, уложив барабан на колени и взявши наизготовку палочки. Ида кивнула, Боб чуть склонился вперед и начал. В последние дни он столько минут и часов провел, стуча в барабан, что сейчас, снова вернувшись к этому, неким неуловимым образом ощутил знакомость происходящего, словно воссоздавал нечто, что уже было. Но в этот раз неразбериха со временем сбила ему координацию, и “ропот-гул” стал разваливаться на куски.
– Остановись, – сказала Ида. Боб остановился и уставился на нее. – Давай еще раз. – Он начал снова, сосредоточившись изо всех сил; Ида подняла руку, и Боб перестал стучать, а она сказала: – Я вижу, какая в тебе борьба.
– Спасибо, – сказал Боб, и Ида покачала головой.
– Это не комплимент. Мне нужно думать только о звуке, который барабан издает, а не об эмоциональном состоянии барабанщика. Ты меня понимаешь? Твои проблемы меня не касаются. Держи их при себе, спрячь поглубже. Сделай вдох и попробуй еще разок.
Боб попробовал еще раз и играл хорошо, но краем глаза заметил, что Ида отвлечена, тянется головой в сторону закрытой двери, и через некоторое время она подняла руку и снова сказала:
– Стоп.
Боб остановился.
– Ты звала? – спросила она через дверь.
– Да, причем не один раз, – отозвалась Джун.
– Хорошо, и в чем дело?
– Я просто не могла не отметить, до чего своевременно вы устроили этот тренировочный бой.
Ида устало посмотрела на Боба.
– Мы что, помешали твоим переговорам?
– Ну, не думаю, что вы им помогли. – Джун сделала паузу. – Угодно ли тебе знать, как прошла моя кампания по привлечению средств массовой информации?
– Угодно.
– Она прошла хорошо, несмотря на барабанную дробь Боба. Не то чтобы в этом был виноват Боб. Боб, слышишь? Это не твоя вина. Это вина Иды.
– Слышу, – выкликнул Боб.
Последовало молчание, а затем Джун сказала:
– Что ж, начну-ка я печатать наши афишки.
– Ну, спасибо, что
так упорно держишь нас в курсе своих дел. – Ида, покачав головой, переключила внимание на Боба. – Чего я добиваюсь, – сказала она ему, – так это десяти секунд чистой игры в среднем регистре. Вдохни-выдохни, глубоко, два раза, и повтори попытку.Боб подышал и выдал Иде двадцать секунд ровной, уверенной дроби. Она подняла руку, и Боб остановился.
– Отлично, – сказала она. – Как ты думаешь, сможешь ты повторить такое в присутствии зрителей? Ты будешь за сценой, за кулисами, но, знаешь ли, присутствие зрителей очень всегда чувствуется и может смутить. Подозреваю, что их будет немного, но часто небольшая аудитория еще заметней, еще значимей. Именно этого напряжения так недостает кинематографу, и именно по этой причине я ненавижу его так сильно, так рьяно, так…
Тут из соседней комнаты донеслись два необычных звука, один сразу после другого: первым был лязг и скрежет металла о металл; затем послышался лай собак, от которых Боб прежде лая не слышал, но теперь оба песика, отзываясь на лязг и скрежет, тявкали громко и самозабвенно. Ида и Боб, выйдя из ванной, увидели, что Джун крутит ручку маленькой печатной машинки, установленной на комоде, в воздухе порхают зигзагом, вылетая из машинки, голубые рекламные листовки, собаки скачут, захлебываются лаем и в целом полны эмоций, в то время как листовки, плавно снижаясь, ложатся на их тельца и на их черные островерхие шляпы. Перекрывая шум печатной машинки и лай собак, Джун крикнула Бобу:
– Только это способно вызвать у них такой порыв страсти.
Боб поднял с пола афишку:
ЧИСЛО МЕСТ ОГРАНИЧЕНО!
ТРИУМФАЛЬНОЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЮБИМЫХ ВЕТЕРАНОВ СЦЕНЫ!
ДЖУН И ИДА
И ИХ ДРЕССИРОВАННЫЕ СОБАКИ,
МАЛЫШ И ДРУЖОК,
ПОРАДУЮТ ВАС ЖИВЫМ И НЕВЕРОЯТНО ТОЧНЫМ АНАЛИЗОМ НАШЕЙ НЕПРОСТОЙ СИТУАЦИИ!
ДЖУН И ИДА ИСТОЛКУЮТ ТЕКУЩИЙ МОМЕНТ РЕЗОННО, ЛАКОНИЧНО И ИРОНИЧНО!
Ида взяла у Боба рекламный листок и прочла его.
– Тут есть намек на озорство и коварство, – признала она, а Джун все крутила ручку, и афишки кружились и падали, и собаки скакали и лаяли, а из прохудившегося реквизитного котла истекал якобы пар, испускаемый сухим льдом, сочился и кривым путем вился через комнату к открытому окну, в котором, заметил Боб, по прибрежной дороге тянулась на юг автомобильная колонна Нацгвардии.
Выдав Бобу его ежедневный доллар и пачку афишек, его послали прогуляться с собаками по городу, всем встречным подряд раздавать листовки, и вообще, насколько возможно это в рамках, как выразилась Ида, его склонной обособляться личности, всячески заманивать публику, побуждая людей прийти на предстоящее представление.
Перед уходом его попросили раздеть собак и привести их в порядок. Он заметил, что, напротив, такой собачий наряд не может не возбудить любопытства, что Ида и Джун признали верным и мудрым, и потому Дружок и Малыш всю прогулку пробегали в своих ведьмовских одежках.
Выйдя на крыльцо отеля, Боб увидел вторую колонну, которая, как и первая, двигалась по шоссе туда же, на юг; каждый из крытых грузовиков был плотно набит нацгвардейцами с мрачными лицами, а меж колен у них торчали винтовки. Человек пятьдесят горожан, выстроившись вдоль обочин, смотрели, как продвигается караван, и махали солдатам.