Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Что случилось? С вами все в порядке, товарищ Душенин?

– А, это вы… Прошу простить, не знаю вашего имени-отчества…

– Павел Андреевич Горин, уголовный розыск… пока на стажировке.

– Не так уж вы молоды, чтобы быть стажером… Ладно, не мое это дело… Все в порядке, царапины, напрасно вас Мария потревожила. Она просто испугалась, накрутила…

Из спальни, где лежала больная супруга, донесся душераздирающий вой. Маша втянула голову в плечи, ее глаза забегали. Игорь Леонидович досадливо крякнул.

– Не берите в голову, Павел Андреевич, ситуация под контролем. Самолеты виноваты, разлетались тут…

– А подробнее, Игорь Леонидович? Вы же понимаете, что просто так я не уеду? Вам надо в больницу.

– Не надо мне ни в какую больницу… Говорю же, все в порядке, это просто порезы… – Природная интеллигентность не позволяла мужчине крепко выругаться.

– Меня зовут Зоя Афанасьевна Горчинская. – Женщина закончила перевязку, повернула голову. – До пенсии я работала в местной больнице, сейчас ухаживаю за Еленой Витальевной в отсутствие домочадцев. Уверяю вас, никогда прежде такого не было, супруга Игоря Леонидовича тихая, покорная женщина. Иногда улыбается, кое-что понимает из сказанного. Читаю ей вслух, она слушает… Но сегодня… Это гром какой-то небесный, мы просто потрясены.

Никогда над городом не летали самолеты. Здесь не проходят гражданские трассы, отсутствуют военные аэродромы. Обострение произошло после того, как пролетел самолет. Обычно вялая, безжизненная, Елена Витальевна вдруг соскочила с кровати, с криком заметалась по комнате, лицо ее исказилось, в глазах плескался ужас. Зоя Афанасьевна окаменела. С подобными концертами она никогда не сталкивалась. Потом опомнилась, попыталась успокоить больную. Пролетел второй самолет. Больная заорала как резаная, и в какой-то момент пенсионерке показалось, что сейчас она бросится на нее. Это было цунами! Зоя Афанасьевна выбежала из комнаты, закрыла дверь на задвижку. О морали и этике как-то не думалось, просто перепугалась. Елена Витальевна билась в дверь, кричала на своем непереводимом языке. Женщина побежала к телефону, позвонила Душенину. Тот бросил работу, помчался домой. Пока он бежал, Зоя Афанасьевна позвонила Маше, запустив тем самым цепную реакцию. Первым прибыл Игорь Леонидович, не разобрался в ситуации, вбежал в спальню к супруге. Что там происходило, доподлинно неизвестно, но процесс успокоения пошел не туда. Больная выбежала, бросилась на кухню, где мгновенно вооружилась ножом. Душенин пытался его отобрать. Больная махала холодным оружием, он защищался, выставив руки, отсюда и порезы. Когда прибежала Мария Игоревна, в гостиной творился бедлам, голосила, вжавшись в угол, Зоя Афанасьевна, а по воздуху летели брызги крови. Обомлевшая Мария, пришла в себя, бросилась матери под ноги. Та упала, ударившись головой о ножку кресла, выронила нож. Женщину отнесли в спальню, надеялись, что успокоится. Но Елена Витальевна снова завелась, пыталась выцарапать глаза супругу. Пришлось опять закрыть. Маша позвонила в милицию, Зоя Афанасьевна побежала искать аптечку…

– И все из-за какого-то самолета? – не поверил Павел.

– Представьте себе, – проворчал Душенин. – Позвольте не объяснять, почему такое произошло.

Через пять минут прибыли санитары из психиатрической лечебницы. С невозмутимыми минами они прошествовали в спальню.

– Зачем вы их вызвали? – схватился за голову Душенин. – Мы бы сами справились – мирно, по-домашнему. Это исключительный случай, он не повторится…

– Я не вызывал, – отрезал Горин. – Думаю, это сделал дежурный по отделению. – Он покосился на Машу. У девушки дрожали губы, она опустила голову. Похоже, в больницу позвонила она. – И дежурный сделал правильно. Не хочу показаться циничным, сожалею о случившемся. Но вы и дальше собираетесь жить на пороховой бочке? Прошлое не вернется, произошел срыв, и дальше будет только хуже. Пожалейте свою дочь, если себя не жалко. А также супругу – она ведь может навредить себе…

– Да, я все понимаю… Но вы не представляете, что такое наши психиатрические лечебницы…

Санитары вывели из спальни женщину в смирительной рубашке. Ей ввели успокоительное – больная висела на руках, глаза у нее помутнели. Санитары имели неплохую мышечную массу, их каменные лица ничего не выражали.

– Иван Валентинович в курсе, куда мы поехали, – произнес один из прибывших. – Нам очень жаль. Но держать больную дома уже нельзя, вы должны это понимать. Ей требуется хотя бы обследование.

– Да, знаю, – простонал Душенин. – С ней же будут хорошо обращаться?

– Не сомневайтесь. – Санитары вели себя не грубо (что было бы странно в присутствии мужа – не последнего человека в городе).

Женщину вывели из квартиры – фактически вынесли на руках.

– Я должен ехать с ней, – заволновался Душенин. – Я должен поговорить с доктором Мясницким…

– Нам жаль, – донесся из коридора голос, – но перевозить посторонних спецтранспортом запрещено.

– Я все равно должен ехать… – Душенин начал подниматься.

– Папа, уймись, ты никуда не поедешь, ты весь в бинтах… – Маша подскочила. – Оставайся дома, я сама съезжу, поговорю с Иваном Валентиновичем… Вы же на машине, Павел Андреевич? – Она с мольбой уставилась на Горина. – Прошу вас, довезите до больницы – это на улице Комбинатской, в южной части города. Пешком за час не дойду. Хотя бы до больницы, пожалуйста. А назад я сама доберусь…

– Да, конечно, – кивнул Горин. – Машина в вашем распоряжении, Мария Игоревна.

– Вот спасибо… Папа, не смотри на меня как голодный волк! – рассердилась девушка. – Сиди дома! Не забывай о своем больном сердце! Пусть Зоя Афанасьевна за тобой присмотрит, а я справлюсь, уже взрослая! Едем, Павел Андреевич?

Она сидела рядом, съежившись в комочек, показывала дорогу. Непроизвольно прикрыла рукой шрам на левой скуле – движение рефлекторное. Девушка волновалась, на ее виске дрожала жилка. Машина с санитарами ушла вперед, пропала из вида. Маша что-то напутала, спохватилась: мы же дальней дорогой едем! Но возвращаться было поздно. На перекрестке образовался затор – дорожные рабочие засыпали гравием выбоины в проезжей части, и машины тянулись как черепахи. Девушка дрожала от нетерпения, вскидывала зачем-то руку с часами.

– Не волнуйтесь, Мария, некуда спешить, – успокаивал ее Павел. – Все равно придется ждать – уж лучше здесь, чем в больнице. Доктор Мясницкий, как понимаю, главврач и ваш добрый знакомый?

– От этого не легче. – Мария шумно выдохнула. – Это не значит, что он бросит все дела и станет заниматься только моей мамой. Да, создаст ей условия, насколько это возможно… Он хороший знакомый, но вряд ли теперь разрешит ухаживать за ней дома.

– И это правильно, разве нет? – Павел осторожно покосился на спутницу. Она не сорвалась, только закусила губу и в глазах заблестели слезы. – Вы уверены, что такой приступ происходит впервые? Простите за вопрос, не мое, конечно, дело…

– Все в порядке. Случались срывы и раньше, только давно. И чтобы с такой разрушительной яростью… Я испугалась – вы не представляете как… Иван Валентинович предупреждал: такое может случиться в любую минуту и «спусковым крючком», как он выразился, может послужить даже незначительное событие… Мы, естественно, оказались не готовы, все случилось так внезапно…

– Можете рассказать, что случилось с вашей мамой? Вряд ли это наследственное, верно?

– Вы правы, это не наследственное… – Маша застыла, глядя в одну точку. – Сейчас поверните направо, поедем вдоль больничной ограды.

– Понял вас. – Павел сделал вираж, перепугав бродячую собаку, мирно трусившую по своим делам. – Удивительно, что в маленьком городе есть своя психиатрическая лечебница.

– Просто повезло. – Мария невесело усмехнулась. – Если можно так выразиться. Это психиатрическое отделение районной больницы – не более того. Но отделение крупное, занимает большую площадь. Для многих это удобно – не надо везти пациентов в соседние города. Приехали, Павел Андреевич, заезжайте в ворота…

В этом было что-то символическое. Утром – воровская малина, днем – психбольница. Первое, если честно, понравилось больше. И обитатели кремлевских подвалов – вполне милые люди… Последующие полтора часа он недоумевал: откуда в городе столько душевнобольных? Их прятали за забором, со стороны – все пристойно, но стоило оказаться внутри, как волосы вставали дыбом. Этот послевоенный феномен был страшным и пока оставался неизученным. По садику слонялись люди в больничных пижамах, некоторые сидели на скамейках. На вид – обычные люди, молодые, пожилые, но у большинства из них пустые глаза. На крыльце дежурили санитары, которые наблюдали за подопечными. Машина, на которой привезли Елену Витальевну, стояла на стоянке за беседкой. В здание пропустили – стоило лишь назвать пару фамилий. По больничному коридору тоже сновали люди. За дверью кто-то смеялся. Скороговоркой частила растрепанная женщина – видимо, сама с собой: Сенечка завтра вернется с войны, она это точно знает, уже отбил телеграмму со станции, осталось только сбегать на базар, купить что-нибудь к столу… «Семеновна, ты дура! – рассмеялся растрепанный юродивый. – Твоего Сенечку бомбой убило на Висле. Об этом вся округа знает, а ты – нет!» Дорогу заступила молодая женщина со взглядом принципиального партработника, вытянула шею, стала пристально разглядывать. Неприятно зачесалось под лопаткой. Пациентку тактично обошли, она исподлобья смотрела вслед – словно тигрица, приготовившаяся к прыжку. Маша невольно прижалась к плечу Горина, сжала локоть.