Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

«Ну что же… отказ от действия – это тоже решение. Ждать, а там видно будет».

* * *

Рвануло на этот раз быстро.

В ожидании служебной площади (правда, без особых перспектив) Сергей квартировал фактически между двух огней. Он занимал серединную, то есть проходную, комнату в кирпичном доме с прорубленным вторым входом. В левом «крыле» обитала тетка Валя – хозяйственная, крепкая бабка откуда-то «с-под» Ростова. У нее все всегда было: мешки, полные снеди, заранее прикупленные дрова, варенья-соленья из всего, из чего только можно. Болтали, что она из кулаков. Так или иначе, со своего клочочка земли в палисаднике она выжимала столько, что невольно думалось, что этой тетке место в начальстве сельского хозяйства. На самом деле тетка Валя была безобидная и щедрая, постоянно стремилась откормить «худобу»-соседа и смертельно обижалась, когда тот отказывался.

В правом «крыле» обитала Лия Аркадьевна, переписчица нот, с которой можно было писать московскую интеллигенцию «из бывших», – тихая дама с музыкальными пальцами и в сильных очках. Эта была полная противоположность тетке Вале, чем она жила – при том, что у нее в палисаднике росли лишь лопухи да сныть, – никто не ведал. Судя по ней – святым духом и манной небесной.

Ну, жила и жила. «Кулачка» Валя Аркадьевну ненавидела, та не отвечала – точнее, отвечала, но не ей, а всем, кто был готов остановиться и посочувствовать. А кто, как не товарищ лейтенант Акимов, известный своей чуткостью и деликатностью, подходил для слушанья и сочувствия?

Таким образом, чтобы выйти из дому, Сергею оставалось два пути – в окно или мимо одной их этих двух соседок, причем так, чтобы вторая ни в коем случае не видела, иначе скандала не избежать. И, чтобы войти в дом, приходилось принимать одно из непростых решений, ибо тетка Валя спала очень чутко, а Аркадьевна вообще работала по ночам. Оставалось еще окно, куда Акимов в итоге и полез.

Все сложилось удачно: ничего нигде не грохнуло, не скрипнуло, и лейтенант, разоблачившись, завалился в койку и моментально уснул.

Грохнуло знатно, как на фронте. Акимов, спросонья не сообразив, прямо в исподнем метнулся на звук, вышиб дверь – и с ужасом увидел Аркадьевну. Она лежала перед печкой, вцепившись в поленце. В глазах запрыгало: открытая топка, из которой валит дым, спавшие с носу очки – одно стекло выбито.

Сзади затопала слонихой, заматерилась тетка Валя. Без церемоний отодвинув Сергея, будто шкаф, она разжала стиснутые соседкины зубы и влила ей какой-то вонючей жидкости.

– Бог – он все видит, – назидательно приговаривала она, лупя Аркадьевну по щекам, да так, что у той голова перекатывалась, как на ниточке, из стороны в сторону. – Не воруй дрова, крыса язвенная…

– Валентина Ивановна, вы что? Она у вас дрова воровала?

Тетка Валя аж руками всплеснула:

– Господи, Сережа! Я же тебе русским языком сто раз жалилась, ты что, не слышал? Вот сейчас сова эта проспится – так ты спроси ее, когда она последний раз дрова покупала, а? И не вспомнит! А чем топит?..

– …тем, что в дровнице, – тихим, богобоязненным голоском отозвалась Аркадьевна. Она пришла в себя, с помощью Сергея приняла сидячее положение и теперь ошалело – действительно, как сова днем, – водила головой и хлопала глазами.

– Так когда ты дрова-то покупала, а? – немедленно привязалась к ней тетка Валя.

– Я… не помню, – лепетала та, – я только поленце подкинула – и вот…

– Они что, сами в твоей дровнице-то появляются? К тебе от меня переползают, ага?

И пошла-поехала. Сергей безжалостно бросил Аркадьевну на съедение, а сам, поддернув рукава рубахи и вооружившись кочергой, полез в топку.

Ф-фух – оттуда в комнату налетело жирной черной сажи.

– Ты что творишь, ирод! – немедленно набросилась на него тетка Валя. – Криворукая сто лет дымоход не чистила, и ты еще тут пылишь!

– Надо же глянуть, что жахнуло, – пояснил Сергей, шаря вслепую.

– Мозги вон у нее жахнули, до сих пор трясется. – Тетка Валя принялась поднимать ненавистную соседку. – Иди, недотыка, у меня в светелке поспишь, тут дышать нечем.

Ворча и ругаясь, она увела Аркадьевну на свою половину. Было слышно, как она ворочает ее и скандалит, укладывая.

«А ведь права тетка-то, я и не помню, когда Аркадьевна последний раз дрова покупала, – думал Акимов, продолжая орудовать в жерле потухшего вулкана. – Она же странненькая: выйдет на улицу, поморгает на солнце, полешко схватит – и снова в нору, крючки свои переписывать. И что же это так знатно грохнуло, вся сажа с дымохода осыпалась… и как бы не трещина вот».

Ему послышался какой-то металлический звук, он осторожно подвинул кочергу на прежнее место, ощупывая содержимое топки. И снова скрежет. Оглядевшись, Сергей завладел хозяйской керосинкой, затеплил ее, поднес к открытой дверце и вскоре, орудуя кочергой, вытащил к свету развороченную взрывом жестянку, выкрашенную в красный цвет. От жара краска оплавилась, но все-таки можно было разглядеть трафаретные буковки: «ПСЖ» и «НКПС».

«Петарда сигнальная, железнодорожная, Народный комиссариат путей сообщения… Лиза! Лизаветой Денискину зазнобу звали… при чем тут Лиза? Да петарда железнодорожная, вот при чем. На ремне у Дениски пустая коробка осталась, и ни одной петардочки… вот это номер, блин горелый. Но что за детская выходка? Петарда в дровах?»

И снова, как с именем Денискиной Лизы, внезапно в памяти вспыхнуло: с месяц, чтобы не соврать, назад тетка Валя отстегала крапивой по ногам Светку Приходько, когда она, не удержавшись, порядочно погрызла-пощипала ей красную смородину. А потом надавала по шее Саньке, который пришел за сестру скандалить, а потом грозился, что она попомнит еще.

Сергей, укладывая в голове масштаб произошедшего, вытирал руки подобранным у печки листком бумаги. И снова как ошпарило: в глаза бросилась знакомая галка, криво начерченная химическим карандашом поперек листка, целая галчиха – жирная, наглая. Он, едва сдержавшись, смял листок и бросил в печь.

Ну, довольно, товарищи. Шутки кончились.

* * *

Письменная по математике: скрипят перья, ерзают задницы. Санька напортачил что-то в задачке, ответ никак не сходился, а тут еще, как назло, шнурок поганый развязался на ботинке. Приходько нервно дергался и сучил ногой, пытаясь выловить ошибку, и тут в коридоре послышались быстрые, решительные, незнакомые шаги.

Дверь распахнулась, все встали, грохнув партами – вошел непривычно суровый директор Петр Николаевич, а с ним – с каменным лицом – лейтенант Акимов.

Директор лязгнул:

– Приходько, на выход.

Санька растерянно встал, бестолково завозился с тетрадями, перьями, линейками. Петр Николаевич поторопил:

– Поворачивайся. И учебники бери с собой.

Все задергались: что случилось? С вещами на выход?

Акимов молчал, глядя в сторону, катая желваки. Санька, сдерживая трясущиеся руки, собрал учебники, сложил в ранец и побрел, волоча по полу развязавшиеся шнурки, к двери. Учительница Софья Павловна ошеломленно протирала стекла пенсне.