Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Понимаю, непросто. Но уж сделай милость, тезка, попробуй еще раз. Вы с Ольгой были в квартире одни.

– Да.

– Собрался дождь, Оля предложила отцу отнести зонт.

– Да.

– И ты отправился, с зонтом, подошел к дороге, на той стороне его увидел. Он тебя увидел и, наверное, ускорил шаг?

– Так.

– В это время полил дождь.

– Верно.

– Потемнело.

– Так.

– Появилась машина. Она ехала с выключенными фарами?

– Да, наверное, поэтому отец поздно спохватился.

– Номер машины не видел?

– Видел. Я побежал за ней.

– Побежал. Зачем же?

– Не знаю, Николай Николаевич. Побежал – и все.

– Так, а номер?..

– Видел, товарищ капитан. Молния ударила, и я видел. Две цифры были заляпаны грязью, а две последние были восемь и семь.

– Поня-ятно, – протянул Сорокин, колеблясь, но все-таки спросил: – Ты точно видел или за Санькой повторяешь?

– Что повторяю?

– То, что Приходько сказал.

– Нет, я сам видел.

– А марка машины?

– «Победа».

– Уверен?

– Вот теперь точно, – твердо заявил Николай, – я ж на такой ездил.

Сорокин изобразил изумление:

– Когда успел, тезка?

Колька даже обиделся:

– Ну как же, на Кузнецовской «Победе»!

– Представь, я и забыл про твои связи в преступном мире. Значит, «Победа», а цвет?

– Вроде бы блестящая, серебристая.

– И подтверждаешь, что фары потушены, сигналов водитель не подавал, тормозить не пытался.

– Вот это точно так.

– Коля, а ты, значит, наперерез кинулся.

– Верно.

– И он тебя без труда объехал.

– Так. Автомобиль вильнул, потом поехал в сторону области, а я за ним кинулся.

Помолчали.

– Так, тезка, а не приметил, кто за рулем сидел? Ну, знаешь, могло броситься в глаза – одежда, может, волосы?

Парень подумал.

– Вроде кто-то в светлом. Точно! Точно! Потому и увидел, что в светлом! Белом. И вроде бы в очках. Блеснули стеклышки. И мне показалось… но не уверен.

– Говори, говори.

– Вы просто напишите, что в белом и очках. А то, может… нет, не стану зря говорить.

– Тезка, время.

И Колька решился:

– Мне кажется, что баба была за рулем, Николай Николаевич.

– Почему ты так решил?

– Ну… не воротник у нее был, а вырез эдакий. – Он провел треугольник от плеч к груди, довольно низко.

– В самом деле, мужики такое не носят, – согласился Сорокин и пообещал: – Будем искать, и найдем. Ты иди, иди, а то мать места себе не находит.

Колька улыбнулся, пусть и через силу, и сказал:

– Домашних Санька предупредил, его шофер на машине подбросил.

– А! Так это он, негодяй, угнал оперативный транспорт. Как же сговорился-то?

– Они знакомы, – пояснил Колька, – пересвистывались, наверное, голубятники. У них же братство.

– Ну, иди, иди.

Уже в дверях парень, вспомнив, повернулся:

– Николай Николаевич, а вот у бати портфель был, черный такой, пряжка золотая. Он где?

Сорокин поднял бровь:

– Что за портфель?

– У отца был портфель. Отлетел он… пряжка раскрылась, бумаги рассыпались.

– Что за бумаги?

– Я не знаю.

Трудно сказать, чего Колька ожидал от своего сообщения. Что сейчас капитан все бросит и побежит разыскивать пропавший портфель? Или, что скорее всего, извлечет пропажу из-под стола? Или сей же час расскажет, что делать, чтобы отец немедленно вернулся домой?

Чего-то подобного он ожидал. Чего угодно ожидал Колька, но не того, что Сорокин с полной рассеянностью, бездумно поддакнет, а потом продолжит, как последний подлец, перебирать собственные листы и листочки. Далее, точно спохватившись, напомнит: мол, возможно, понадобится еще раз явиться и дать показания… И попрощается.

Что ж, Колька и побрел домой, предвкушая все, что ждет его там, – заплаканная мама, опухшая от слез Наташка, Ольга, пытающаяся вести себя, как обычно, натянутая донельзя. Вздохнув, Пожарский-младший вышел на улицу и раскрыл ставший ненужным отцу зонт.

– Жив. Все хорошо, – твердо сказал он, распрямил плечи и зашагал по улице.

Капитан, проводив его взглядом, поднялся из-за стола, вышел в коридор.

Там сидели только Тихоновы. Евгений Петрович был мрачнее тучи, а Мурочка – что Мурочка? Было очевидно, что у нее только что закончилась истерика. Она уже подсохла, размокшие от дождя кудряшки черным облаком клубились вокруг лица. Приободрился, засиял антрацитом необычный, скорее всего, заграничный плащ-дождевик, темно-серый с бархатной вишневой подстежкой. Она довольно вульгарно закинула ногу за ногу, покачивая щеголеватой лаковой туфелькой на маленькой ступне.

«Царь-птица, да и только. Интересно, чего это обувь у нее такая чистая, когда на улицах грязь», – отметил капитан, и заботливо уточнил, опросили ли их уже.

Она разогнулась, как пружина, вздернула голову, уставила на него свои кошачьи глаза, возможно, желая нагрубить, но вовремя спохватилась и промолчала. Ответил Тихонов:

– Да, благодарю вас.

– А что же вы тут сидите, не идете домой?

– Мы дожидаемся Владимира Алексеевича.

– Простите, это я сплоховал. Куда ж он без вас, он же ваш гость?

– Товарищ Золотницкий в столице проездом, – пояснил Евгений Петрович, – не дождался свободного номера в гостинице, вот и мы его пригласили погостить.

– Часто он вас навещает?

– Как получается.

– Хорошо. Ну что же, граждане, спасибо за помощь. Помните: не исключено, что придется вас побеспокоить еще раз.

Тихонова вновь полыхнула:

– Совершенно не понимаю, зачем это надо! Неужели так трудно один раз все записать и больше никого не беспокоить?

Сорокин участливо спросил:

– Вы, простите, по какой причине так возмущаетесь? Вас же не было на месте несчастья, вас и не вызовут.

Тихонова подскочила со скамейки, как черт из табакерки, нервно сдернула перчатки, рванула пояс. И все-таки, откуда это она такая нарядная?

Юбка, вроде бы длинная, по щиколотки, скромная, но узкая до последней степени пристойности, а главное – белая блузка с довольно низким вырезом. Конечно, не таким низким, как Колька показал, но в глаза бросающимся. И очки вот, на ней. Сверкая ими, она булькала и кипела: