Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Ходики на стене все тикали и тикали, вроде бы так легко, а все равно как молотом по наковальне. Как же тянется время.

И наконец хлопнула входная дверь, послышались знакомые шаги. Колька.

Стоило ему показаться на пороге – мокрому, как мышь, усталому, скукоженному, как сгоревшая спичка, как почему-то слезы хлынули градом, и Оля бросилась к нему на шею.

– Что ты, – приговаривал Колька, гладя ее по волосам, целуя, – все будет хорошо, обязательно откачают.

– Как же так, Коля? За что? Как получилось?

– Миленькая, ты-то такие вопросы оставь. Давай лучше выпьем компоту… а хочешь, вина?

– Что ты!

– Тогда вот тебе компот и утри нос. Какая-то пьяная сволочь за руль влезла, занесло машину на скользкой дороге. Бывает. Найдут и навтыкают ему полный воротник. А что же, мамы с Наташкой нет еще?

– Еще нет, – чуть гнусавым от слез голосом отозвалась Оля.

– Вот еще номер. Что, и их идти встречать?

– Нет! – вскрикнула она. – Или я с тобой! Ой, Коля, а вдруг и с ними что-то случилось?

– А ну прекрати! Что за глупые предположения? Эдак до чего хочешь додуматься можно.

– Тихо! – Оля подняла палец. – Ой, беда.

Со двора был слышен пронзительный голос, встревоженно задающий вопросы, потом, взвизгнув, заплакала Наташка.

– Да. Не уберегли мать от тетки Аньки, – с деланым спокойствием сказал Колька и, скрепя зубами, отправился вниз.

…Мама, конечно, плакала, рвалась куда-то бежать, ехать, дежурить, и Ольге, которая немедленно стала спокойной и рассудительной, – это же просто, когда кто-то при тебе страдает, а ты уже свыкся с бедой, – увещевала:

– Вас все равно туда не пустят, сейчас вы ничем не поможете. Я вам сейчас валерьянки накапаю, хотите?

– Да-да, Оленька, ты права. Что это я, в самом деле, как маленькая… ох ты, боже мой. А мы так с Наташей спешили.

Она принялась рассказывать о том, что в дежурной стоматологии было много народу, что пришлось ждать, а на выходе оказалось, что можно было просто дверью вырвать этот молочный зуб, и незачем было тащиться на край географии.

Постепенно, по мере того как велись такие обычные разговоры, произносились простенькие слова, и как-то легче становилось дышать, и на душе становилось спокойнее. Колька сурово предписал:

– Давайте-ка за стол.

– Кусок в горло не лезет, – пожаловалась мама.

– А вот завтра-послезавтра придется ехать ухаживать – откуда силы возьмешь? – строго спросил сын. – Эх ты, а еще медичка!

И семейное застолье все-таки состоялось, пусть и не такое радостное, как ожидалось. Папино место пустовало, и никакие мудрые, успокоительные речи не могли этого исправить.

Колька, проводив Ольгу, уже на выходе из подъезда столкнулся с Акимовым, который шел домой. Тот, ни слова не сказав, протянул папиросы и кивнул: пошли, мол. Они стояли, курили, время шло, и Акимов никак не мог подобрать слова для начала разговора. Колька заговорил сам, спросил с деланой сдержанностью:

– Что, как там?

Лейтенант признался:

– Там сплошные неувязочки. Давай еще раз: ты точно видел, что машина была «Победа»?

– Совершенно, с ручательством. «Победа». Почему вы сомневаетесь? Ведь не только я, и Санька видел.

– Он со своей колокольни мог не разглядеть.

– Голубятня прямо впритык к месту, и высокая. Все оттуда видно. Или кто-то ближе нас оказался?

– Понимаешь, Тихонов и его друг утверждают, что это была не «Победа», а «эмка».

Колька решительно заявил:

– Тут что-то не то. Что я, «Победу» с «эмкой» спутаю?

– Если сбоку…

– Да хоть и сбоку.

– Ну а цвет? Точно серебристый?

– Да вроде…

– Вот теперь ты говоришь – вроде. И заметь, именно Санька первым сказал, что машина была серебристая.

– Ну и что?

Сергей потер подбородок:

– То, например, что по своему опыту могу сказать: при резкой, сильной вспышке света любой полированный металл может показаться сверкающим. Особенно если запыленная поверхность. Частицы твердые преломляют свет, так получается. А тут как раз было сначала темно, потом молния ударила…

Колька нетерпеливо кивнул:

– Да пес с ней, пусть не серебряная! Номер-то есть! Что ж, неужто так много в Москве машин, одну-единственную не найти?

– Найдем. Обязательно. Только надо уяснить, что искать, ведь времени на это уйдет немало. Это ведь разные машины – серебристая «Победа», серая «Победа» и таких же цветов «эмки».

– «Победа» это была, – упрямо повторил парень, – я видел.

Акимов успокоил:

– Ничего. Сейчас орудовцы уже тормозят и проверяют все «Победы» и «эмки» с окончанием номера восемьдесят семь или восемьдесят один.

Колька потерял терпение, возмутился:

– Ну единица-то откуда! Мы же сказали с Санькой!

– Вы сказали – семь, а другие утверждают, что единица.

Пожарский сплюнул, коротко, зло:

– Что за черт! Никого ж вокруг не было – и тут понабежало свидетелей! И каждый талдычит свое! Я бежал за машиной…

– Не хорохорься. Смысл в том, что ты в любом случае человек заинтересованный, родственник, и если двое-трое других свидетелей утверждают противоположное, то и их показания надо проверять. И зубами не скрипи на власть.

Колька уже взял себя в руки, остыл, проворчал:

– Больно надо.

Акимов похлопал его по плечу:

– Не серчай. Я ж понимаю, каково тебе. Потому и специально все решил растолковать. Найдем гада. Пусть ОРУД ничего не отыщет, я лично завтра отправлюсь в городскую автоинспекцию, буду рыть по учету, потом отправлюсь по всем адресам, гаражам, где они зарегистрированы.

– Я могу пособить.

– Коль, ты в наших делах человек грамотный, должен понимать, что даже если ты что и увидишь – веры тебе будет мало. И в суде неглупый адвокат все доказательства, полученные детективным порядком, отметет поганой метлой. Уловил?

– Да понял я, понял.

– Ничего-то ты не понял. Но, прости, больше ничем порадовать не могу, что знал – выложил. Вали-ка ты домой, спать.

– Я иду, иду, – заверил Колька, и как бы невзначай спросил: – Портфель-то нашли?

«Тяжело с ним», – подумал Акимов и утомленно осведомился:

– Какой портфель?

– Черный портфель был у отца, – начал было Колька, но лейтенант прервал:

– Если был – значит, есть. Может, изъяли, как вещдок. Все, иди. Долгий и трудный был день.