Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Через пару верст Анна съехала с шоссе на примыкающую второстепенную дорогу. Фонарей здесь не было, только возвышались деревья. Слева возникла кучка строений – заброшенный монастырь. С приличной грунтовки съехали на колдобистую – этой дорогой никто не пользовался. Фары озарили разрушенные стены из красного кирпича. Строительный вагончик без колес, груды мусора. Приземистые строения за оградой, чернели глазницы. Объект явно не состоял под эгидой ЮНЕСКО – и строился отнюдь не в Средние века. Анна ввела машину в проезд между руинами. Виднелись покосившиеся строительные леса, горы мусора. Чернел провал под выступающим арочным фасадом. Анна подъехала к груде битого кирпича, заглушила двигатель. Открыли окна, стали слушать. Стояла тишина – какая-то надрывная, звенящая.
– Подвал проверили, – глухо вымолвила Анна. – Вниз ведут ступени, разрушения умеренные. Небольшая анфилада, в дальнем конце – выход во двор. Могут быть дополнительные лазейки – досконально не проверяли.
– Можем остаться в машине, – предложил Никита. – В случае опасности резво делаем ноги.
– Куда? – вздохнула Анна. – Сомневаюсь, что есть второй
– Хочу предупредить, Анна… Это место найдут. Не могут не найти. Может, ночью, может, утром, как повезет. Пойдут по следу, найдут «Пежо», уже, поди, нашли. Станут опрашивать народ, отыщутся те, кто видел «Ситроен» или даже запомнил его номер. Рано или поздно проведут беседу с дорожной полицией, а мы по крайней мере раз проехали мимо поста. Машину вспомнят, направление движения – тоже. На следующем посту нас не видели, значит, мы свернули раньше. Определят квадрат, будут обследовать все места, куда мы могли поехать, и рано или поздно появятся здесь. Машину придется загнать за угол, но это вряд ли поможет…
– Ты обрисовал самый скверный сценарий, – подметила Анна. – Но есть и другие, в них не все так плохо. Надеюсь, к тому времени, когда сюда придут, нас уже не будет…
Снова неловко молчали, витая в своих эмпиреях.
– Бедный Лукас… – пробормотала Анна. – Это тяжело, невозможно осознать… Что теперь будет с его телом? Его не вывезти на родину, захоронят среди бездомных… Ты же понимаешь, наши дипломаты не могут такое ляпнуть: выдайте нам тело нашего разведчика… То, что Лукас – наш, будут отрицать до последнего. Кому нужен новый виток антисоветской истерии? Человеком просто пожертвуют ввиду политической целесообразности… Отчасти это правильно, Лукаса никак не привязать к нашей стране, документов при себе у него не было, «пальчики» нигде не засвечены. В гостинице найдут брюссельский паспорт, а дальше – тупик, можно рыть хоть до центра Земли, никуда не выйдешь. Мы – призраки, люди, которых нет. Такая вот «брюссельская капуста»…
– Мне жаль, что так произошло, Анна… Ты его любила?
– Что? – Она вздрогнула, невесело усмехнулась. – Нет, ты не о том, Никита. У нас не было отношений в этом смысле, мы вместе не спали. Познакомились полгода назад на выполнении задания, затем его отправили в Брюссель, следом – меня. В гостинице жили в разных комнатах, хотя на людях изображали пару. Как женщина я его не интересовала, однолюбом был наш Пашка, бывает же такое… Жена у него в Сестрорецке, рассчитывал закончить дела в Европе и вернуться в Союз на постоянную основу. И вроде начальство не возражало…
– Ладно, пойдем работать, – вздохнул Никита, открывая дверцу. – Подведем нашего друга, так сказать, под монастырь…
Старчоус, косящий под болезного, только того и ждал! Он распахнул дверцу с обратной стороны, колобком выкатился наружу! Анна возмущенно вскрикнула. Никита не сразу разобрался в ситуации, ахнул, бросился огибать капот. Старчоус действовал коротким путем – черный провал находился совсем рядом: смело кинулся в темноту, покатился, вереща, по ступеням. Видимо, услышал, что из подвала есть второй выход. Падали кирпичи, зазвенело что-то металлическое. Он мог сломать себе позвоночник, но оказался ловок, несмотря на почтенные годы, – было слышно, как он поднимается, убегает – тяжело, припадая на ногу. Подбежала Анна, одновременно включили фонари. Яркие лучи озарили треснувшие ступени, кучи мусора, пыль, кирпичи, огрызки досок. Хрустела каменная крошка под ногами убегающего преступника.
– Свети! – крикнул Никита, бросаясь в погоню. Колотилось в голове: только не оступиться! Поскользнулся, но как-то устоял, камни выстреливали из-под ног. Рассчитывать на свой фонарь было бессмысленно – только не на лестнице. Анна освещала дорогу, пока он неуклюже топал вниз, потом перемахнула лестницу в три прыжка, обогнала майора. На полу валялся мусор, торчали штыри арматуры. Как Старчоусу удавалось всего этого избегать, уму непостижимо! Лучи света вырывали из мрака убегающую фигуру. Теснились мрачные каменные стены, проход, арочные перекрытия над головой. Что-то свисало с потолка, словно сталактиты в пещерах, – провода, обросшие плесенью, лохмотья штукатурки. Преступник бежал прямо, остальные пути вели в тупик. Поздно дошло, что фонари освещают и ему дорогу! Анна с каким-то надрывным воем ушла вперед, передернула затвор. Некогда думать, откуда у нее пистолет.
– Не стреляй! – крикнул Никита. – Ранишь – мы не сможем его перевязать…
Он ускорял движение, ведь бегал же когда-то кроссы по пересеченной местности. Балансировал, перепрыгивал через препятствия. Пространство мельтешило, пот щипал глаза. Старчоус карабкался на какую-то гору, съезжал обратно, снова лез. Хороша, однако, лесенка… Ее завалило кирпичами, ступени переломались. Ругнулась Анна – оступилась, неловко завалилась набок. Та самая старуха с прорухой… Она ворочалась, неловко обнимала сумку, висящую на боку, чтобы не пострадало ее содержимое… Никита промчался мимо, схватил ускользающего преступника за ногу. Тот лягнулся. Удар пришелся в грудь. Майор от неожиданности выронил фонарь, полез наверх, хватаясь за торчащие прутья арматуры. Лестница была, конечно, бесподобной… Он выбрался наверх, задыхаясь, хватая ртом холодный воздух. Бросился догонять беглеца. Размытый силуэт колебался перед глазами. Никита спотыкался, отчаянно не хватало фонаря. Из темноты выплывали сумрачные силуэты обветшалых строений. Анна опять оказалась рядом! Обогнала, словно стоящего, что-то швырнула. Это оказался стержень арматуры, он понесся, кувыркаясь, ударил преступника по спине. Старчоус споткнулся, покатился по земле. Никита подбежал, схватил его за шиворот. Тот выл от бессилия, отбивался. Он уже все понял, использовал любую возможность, чтобы спастись. Сокрушительный
удар в челюсть опрокинул злодея на спину. Что-то трещало, крошилось во рту.– Эй, давай нежнее, – предупредила Анна. – Ему еще лекцию читать благодарным слушателям. Неприятно, если будет шепелявить.
Никита не видел в этом ничего неприятного. Давно забыто про чистые руки и холодный разум. Этот змей, как угорь, постоянно ускользал. Но сегодня все – отговорила роща золотая. Он толкал в спину пойманного негодяя.
– Слезай, – сказала Анна, наставив на него пистолет. – И без глупостей. Или пуля в позвоночнике – твоя.
Старчоус обессилел, с трудом волочил ноги. Нормально спуститься не удалось, сорвался, покатился, воя от боли и страха. Его зафиксировали в одном из каменных мешков в стороне от прохода, привязали запястье к ржавой трубе. Пленник извивался из последних сил, но подняться уже не мог.
– Что ты хочешь, Платов? – демонстрировал он свою полную осведомленность в том, кто есть кто. – Тебя возьмут уже сегодня, остаток жизни проведешь за решеткой… Суки, как же я вас ненавижу, поганое большевистское племя… Хочешь денег, Платов? Скажи, сколько хочешь? Все отдам… Что же вы делаете, вурдалаки краснопузые… Платов, как ты можешь, у меня же дети, внуки… Убери свою прошмондовку от меня, Платов, что она делает?
Вступать в пререкания было излишним. Усталость тянула к земле. О чем тут спорить, когда все ясно? Никита сидел на обломке кирпичной кладки, курил сигарету за сигаретой – давно он этим не занимался, надо наверстать. Анна отогнала за угол машину, вернулась. Фонарь, пристроенный на кирпиче, озарял извивающееся на полу тело. Анна извлекла из сумки кассетный магнитофон, отложила в сторону. Сделала преступнику инъекцию, да так, что он поздно спохватился, отчаянно взвыл. Вскоре спонтанные движения стали слабеть, дыхание участилось, закатились глаза, морщинистое лицо врага заблестело от пота. Анна посмотрела на часы и пересела к Платову. Стали ждать, впадая в какую-то неуместную меланхолию. Он чувствовал ее плечо.
– Слушай, – сказала Анна, – а приговоренным к смертельной инъекции дезинфицируют место укола?
– Не знаю. Наверное.
– Зачем?
– Чтобы инфекция в кровь не попала.
– А-а… – Анна понятливо кивнула.
Снова ждали, молчали. Смотреть на то, что происходило дальше, было противно. Старчоус что-то хрипел, пускал слюни, иногда истерично смеялся. Говорил много, охотно, глотал слова. Про жену – дочку полковника деникинской армии, чудесную женщину, патологически ненавидящую все советское; про дочерей, владеющих небольшим типографским бизнесом; про очаровательных внуков (которым и впрямь ничто не мешало быть очаровательными). Анна тактично подталкивала в нужное русло, включила магнитофон. Никита намеренно предоставил это удовольствие Анне – человеку постороннему. В затуманенном мозгу Старчоуса она пока не отпечаталась. Присутствие Платова могло повлечь отрицательную реакцию. Голос Анны обволакивал, звучал как голос гипнотизера, сотрудница знала свое ремесло. Старчоус отвечал на вопросы, сначала вяло, потом увлекся, вываливал информацию, иногда спотыкался – что-то мог подзабыть. Шуршала в кассетнике лента. Никита сидел на камне, равнодушно слушал откровения этой мрази, ничего не чувствуя. Анна сидела на корточках, делала свою работу. Старчоус перечислял учебные заведения, которые курировал в период Второй мировой войны – в Восточной и Западной Галиции, на Волыни, во Львове, в Белостоке. Руководство абверштелле – штурмбанфюрер Нитке, оберштурмбанфюрер Кацлер – последний, кстати, жив и также сотрудничает с британцами, собирающими информацию о группе советских войск в Германии. Звучали фамилии братьев-славян, наравне со Старчоусом предавших Родину и сделавших карьеру в немецкой разведке. Многие из них до сих пор здравствовали, плодотворно трудились – на других, разумеется, господ. Семен Гнатюк, Никола Бубенный, Георгий Панкратов… Где их найти? Предоставлялась подробная информация – иных уж нет, зато отдельные господа имеют конкретные адреса и новые фамилии… Нынешнее руководство разведцентра, компетентные лица в Лондоне, выдающие задания: мистер Гарри Стоун, шеф «восточного бюро», сэр Генри Лауди, специалисты по Советскому Союзу Роберт Шерман, Питер Андервуд… Явки, телефоны в Советском Союзе. Завербованная в 44-м году агентура – не все, в отличие от известной троицы, плетут интриги и пытаются убить посланца с Запада, – большинство соглашается работать, и ручеек секретных сведений стабильно утекает… На этом месте Никита насторожился, стал слушать. Вербовке подлежали лица, сделавшие карьеру в партийных и советских органах, работающие в оборонной отрасли, в атомной промышленности, имеющие отношение к авиации, флоту, энергетике… НИИ «Буревестник» в Горьком – учреждение, тесно связанное с уральскими производителями танков и другой бронетехники: Цвигун Федор Макарович… Новосибирский «Гипромашпром» – ведущий специалист Лапин, настолько компетентный, что его никак не хотят отпускать на пенсию… НПО «Техномаш» – главный инженер Лазаренко, Челябинский тракторный завод (тракторы он тоже производит) – замдиректора по производству Никитин… Оружейный завод имени Дегтярева, производственный гигант «Южмаш»… Заместитель председателя керченского горисполкома Олещенко, второй секретарь куйбышевского обкома партии Нагибин. Доктор Ткачук, старший анестезиолог, место работы – спецотдел по обслуживанию высших государственных и партийных руководителей, в просторечии – «Кремлевская больница»…
Лучше бы не слышать всего этого… Информация была бесценной, возможно, сами кураторы не представляли объем знаний, бывший в голове своего работника. Анна перевернула кассету. Запись признаний преступника продолжалась не меньше часа. Голос Старчоуса начал слабеть, спотыкаться, он невнятно произносил слова, жевал согласные. Туманился взор. Как-то ненавязчиво он начал нести бессвязный вздор.
– Это все, – обернулась Анна, – продолжения не будет. Доза была увеличена. Если ввести еще, он умрет. Но мне кажется, что все основное он сообщил.