Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Веретено, – прогрохотал Косьма басом на всю комнату так, что даже обширное помещение показалось всем присутствующим маленьким, – ставь свою музыку, все веселее будет. А я пока кружечку Нориного самогона наверну. Гулять так гулять.

Веретено поставил заезженную пластинку всем известного «Полуночного вальса». Мерно закрутился виниловый диск, и мягкая приятная музыка наполнила своим звучанием весь объем замкнутого пространства.

Музыка была настолько одухотворенная, что присутствующие замерли, невольно прислушиваясь к щемящим ноткам музыкальных инструментов, и даже пожелавший незамедлительно выпить Косьма, и тот вдруг пустил скупую мутную слезу. Она медленно выжалась из его морщинистого глаза, почти не видного за волосатыми бровями, скатилась по обветренной тугой щеке и тотчас пропала в неряшливой бороде. Косьма звучно шмыгнул носом, рукавом пиджака вытер глаза, и собрался было что-то по такому случаю произнести, как вдруг дверь распахнулась, и в комнату дружной толпой ввалились другие бандиты: Чуня, Дохлый, Чалый, Рохля, Рында и Лиходей, ближайшие сподвижники Ливера. Косьме стало не до того, чтобы что-то сказать, да и продолжать слушать растрогавший его до слез вальс не было уже времени, он только крякнул и, сокрушенно махнув рукой, отправился на кухню осуществлять свою задумку.

– Здорово, вольные люди! – заорал дурным голосом Лиходей, жадно шаря глазами по столу, выискивая бутылки с выпивкой и игнорируя полные тарелки с закуской. – Вот это я понимаю, поляна! Постарался Ливер для нашего брата разбойничка! А где же он сам? – озаботился вдруг Лиходей, не обнаружив виновника торжества и, скрывая готовую вырваться наружу досаду, сдержанно произнес: – Что-то задерживается наш многоуважаемый атаман.

В эту минуту в горнице послышались торопливые шаги и в комнату, пригнувшись под притолокой, вошел рослый Ливер, неожиданно одетый в голубую свободного кроя шелковую рубаху, очень похожую на цыганскую, если бы не ее однотонный цвет. Цыгане все-таки больше любят все цветное и цветастое. Щегольские, в светлую и коричневую клетку брюки были по-пижонски коротковаты и едва доходили до щиколоток, синие носки виднелись узкой полоской и далее скрывались внутри модных желтых туфель.

– Здорово, братья! – глухо проговорил он, и его вечно хмурые глаза на миг вспыхнули благодарным огнем. – Прошу всех к столу.

Бандиты оживились, стали быстро рассаживаться вокруг ломившегося от яств стола, по-праздничному застеленного не простенькой клеенкой, а дорогой трофейной скатертью с заморскими золотистыми вышивками.

– Не вижу Норы, – разочарованно вскинул брови Ливер, когда все немного угомонились и теперь с нетерпением ждали команды приступить к выпивке. – Нора, – внезапно рявкнул главарь шайки, – подь сюда! Я долго буду ждать?!

– Иду-у! – до приторности милым сладостным голоском отозвалась за перегородкой девушка, и Илья невольно поморщился, с неприязнью подумал: «Лебезит перед своим ухажером… сучка крашеная». А вскоре и она сама появилась в дверях, глядя на него влюбленными глазами в обрамлении черных густо накрашенных ресниц, улыбаясь алыми губами в виде сердечка.

– Соскучился? – кокетливо поинтересовалась девушка и, чрезмерно вихляя бедрами, не спеша направилась к столу, расточая очаровательные улыбки присутствующим господам.

На ней было розовое платье с рукавами «фонарик» на ладонь выше колен и бежевые туфли на высоком каблуке. В таком наряде девушка выглядела умопомрачительно, и бандиты, знавшие ее, очевидно, не первый год, но впервые увидевшие Нору в таком виде, на минуту стихли, пораженные ее вызывающей красотой, а потом комната внезапно огласилась ревом десяти глоток, поднялся неимоверный шум.

– За Ливера! До дна! – от натуги синея лицом, старался перекричать гвалт Рохля, неожиданно проникнувшись к нему почтением, как видно, за то, что тот мог спать с такой прекрасной леди, и через стол потянул к нему свой полный граненый стакан, желая стукнуться. – Отец родной!

– Пейте, братцы! – истошно заорал плюгавенький бандит по кличке Дохлый. – Сегодня сам бог… нет, сам Ливер велел пить.

– За его здоровье! – влез со своим тостом Чуня и, не стукаясь, начал нудно тянуть коньяк, как видно, еще не приученный к такому благородному алкоголю. Но вытянул и, глядя осоловелыми глазами вокруг, принялся с видимым удовольствием грызть кусок копченой свинины.

Не прошло и часа, а бандиты уже были изрядно выпивши, разговор стал намного оживленнее. Нора со своего стула пересела на колени к Ливеру. Сидевший неподалеку Илья, заметив у нее гранатовые сережки старинной работы, под действием алкоголя решил незамедлительно прощупать почву, тем более причина была веская. Он не видел, как за ним исподтишка наблюдал Лиходей. Судя по его раскрасневшемуся лицу, по желвакам, заметно ходившим на острых скулах, и пульсирующим венам на висках, бандит о чем-то усиленно размышлял, но выпитая водка, ударившая в голову, очевидно, никак не давала ему принять окончательного решения.

– Иван Горыныч, – обратился Журавлев к Ливеру с почтительным уважением, все же беспокоясь о том, чтобы не вызвать у него необоснованной ярости, – сережки-то, должно быть, ваш подарок. Красивые, – проглотил он вздох восхищения. – Умеете вы подарки выбирать.

– Ты че, дурила, – осклабился Ливер, – рехнулся, что ль? Буду я какие-то дрянные цацки дарить своей прынцессе… эту вот ерунду. Да я ей подарю такую вещь, что сама королева англицкая позавидует. Понял?

Илья заметил, как у Норы на секунду в глубине темных зрачков проскользнули испуг и растерянность, но она быстро взяла себя в руки и принужденно засмеялась. Затем порывисто обняла могучую шею своего любовника и, вызывающе кося краем глаза в сторону Ильи, приникла своими губами к губам Ливера долгим и страстным поцелуем. Так прошло несколько минут, и Нора, должно быть, задохнувшись от недостатка воздуха, наконец-то оторвалась от его обслюнявленных губ, сказала выдохнув.

– Так-то, родной!

К кому относились ее слова, было непонятно, но Ливер принял их на свой счет и вдруг громко объявил:

– Ша, парни!

Он ссадил со своих колен Нору, грузно поднялся, – высокий, широкоплечий, – повел вокруг суровым взглядом, и все притихли.

– Наливаем, браты, по последней чарке и на этом на сегодня все. Дельце нам завтра в ночь предстоит дюже стоящее.

Он немного плеснул себе в стакан и лихо опрокинул в рот, с грохотом вернул порожний стакан на стол и вновь суровым взглядом оглядел присутствующих. Дождался, когда все выпьют, потом повел своей ручищей перед собой, приглашая подвыпивших гостей угомониться, и стал внушительно говорить, клонясь туловищем над столом, упираясь широкими ладонями в его поверхность:

– Слухайте сюда. Имеется у меня одна дюже интересная наколочка, птичка в клюве принесла…

Тут не ко времени Рохля чему-то беспечно ухмыльнулся и потянулся за бутылкой, но Ливер так грохнул по столу кулачищем, что бутылка с водкой опрокинулась, а несколько тарелок с остатками закуски попадали на пол. Подавившись смешком, Рохля выпучил глаза, испуганно вжал голову в плечи, и другие бандиты уже притихли по-настоящему, куда-то и гонор пьяный пропал.

– Удавлю, паскуды! – зловеще пообещал Ливер, не на шутку разъярившись. – Языки поотрезаю, если кто-нибудь еще пикнет! Ясно?

Увидев, как дружно все, соглашаясь, замотали головами, пыл с главаря немного спал, он сел на свое место; злобно щуря колючие глаза, поминутно сжимая и разжимая короткие пальцы в кулаки, лежавшие на мокрой скатерти, начал хрипло говорить:

– Свой человек из ментовки весточку мне интересную принес. На запасных путях стоит вагон из Сибири, в нем соболиные меха. Послезавтра он отбудет в город Верный на меховой комбинат в Казахстане, это возле Алма-Аты. Как вы понимаете, жизнь налаживается, и это первая партия ценных шкурок… чтобы, значит, изготовить модные дорогие шубы для биксов и других сучек. В годы войны на фабрике изготовляли тулупы, шинели, шапки, ремни, кобуры и всякую необходимую для фронта амуницию. Теперь вот хотят шить шубы… Но нам это только на руку. Вагон охраняют двое легавых, поэтому ничего сложного нет. Ментов к ногтю, ценные меха с собой – и все дела. Завтра в полночь необходимо срочно провернуть это дельце, потому как, я уже сказал, послезавтра вагон уйдет в Казахстан. Я тоже буду участвовать в налете… Надо же как-то посерьезней отметить свое поганое рождение. А потом знакомый портной еврейчик пошьет из шкурок шубы, оптом скинем, и тогда денег будет у нас много. Каждый может позволить себе побывать на Черном море. Чем не житуха, а, братуха? – Ливер, воодушевленный перспективой в ближайшее время озолотиться, порывисто обнял Веретено и так прижал его к себе, что тот сдавленно захрипел, испуганно вылупив мутные от алкоголя глаза. Затем резко оттолкнул его и всем корпусом повернулся вбок, ища повеселевшим взглядом любовницу. – Норка! – с ухмылкой крикнул Ливер, – слышь, дура, я тогда к твоим прекрасным ногам хоть пять шуб брошу, а не как тут Илюха подумал об этих чертовых цацках. Дешевка ты, раз их носишь.

– Вань, ты чего говоришь? – залепетала девушка, подошла и опустилась перед ним на колени, поймала его руку и прижала к своей маленькой острой груди. – Я же люблю тебя… – и произнесла еще что-то невнятное, но Илье показалось, что она сказала «сволочь неблагодарная».

– То-то, – самодовольно сказал Ливер и вдруг вырвал руку, опять поднялся, вперив свой пронзительный хмурый взгляд в икону в красном углу, наряженную вышитым рушником. От ветхости уже было не разобрать святого лика, да, видно, главному бандиту это и не особенно требовалось, судя по тому, как он громогласно объявил: