Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Уже выяснили, – отмахнулся Черепанов. – Машину угнали ночью с проходной хлебозавода. Это служебный транспорт директора Ильинского. Руководство завода работало всю ночь – по сорванным годовым планам и по аварии, приведшей к обесточиванию предприятия. Люди разошлись, а Ильинский лег спать в рабочем кабинете, чтобы не тратить время на поездку домой… В общем, пропажу государственной собственности обнаружили только после обеда.

– Замечательно! – восхитился Алексей. – Опять вопиющая халатность – теперь уже работников проходной и водителя. Их мы тоже не подвергнем разносу, Виктор Андреевич? Я бы проверил и их, и директора Ильинского. Причастность сомнительна, но убедиться надо. Поговорите с военными, Виктор Андреевич, у вас же есть на них выходы? Пусть прочешут местность вокруг леса, поработают с жителями окрестных деревень. Мы могли бы и сами, но штат отдела, мягко говоря, маловат.

– Представляю их реакцию… – усмехнулся Черепанов. – Ладно, капитан, за «поговорить» в лоб не дадут.

Лишь в десятом часу вечера Алексей задворками выбрался на Базарную улицу, обошел 60-й дом, отчаянно сопротивляясь нахлынувшим воспоминаниям.

Еще не стемнело – сумерки сгущались медленно, зловеще. В некоторых окнах горел тусклый свет. На электричестве экономили, использовались маломощные осветительные приборы. Фонарей на улице и вовсе не было – не дошли еще до них руки. Детская площадка была пуста, на лавочке сидел старый дед, переживший две мировые войны и все, что между ними. Алексей, хоть тресни, не мог вспомнить, как его зовут. Такое ощущение, что старик не постарел – некуда дальше. Он с трудом поворачивал голову. Алексей поздоровался, но тот его не видел и не слышал.

А вот старушка, с которой он столкнулся на первом этаже, его узнала. Она смотрелась неважно, опиралась на палочку, но имела ясный ум и хорошее зрение.

– Прасковья Семеновна? – Черкасов учтиво склонил голову. Удивительна память человеческая – сколько воды утекло, а ведь приходят на ум правильные слова.

– Постой-ка, – скрипнула старушка. – Ты же Алексей, сын Макара Андреевича и Тамары Ульяновны, царствие им небесное…

– У вас прекрасная память, – похвалил Алексей. – Да, выжил, вернулся в родные пенаты. У вас-то как?

Пришлось задержаться – глаза женщины наполнились слезами, ее прорвало. Она всхлипывала, ощупывала Алексея, проверяя на подлинность, и говорила, говорила, а ему было неловко прерывать женщину.

Квартал построили в 24-м – с тех пор и живет здесь, как переехала из частного дома, всех пережила – большинство соседей, двух мужей, обоих деток и даже одного внука, скончавшегося от туберкулеза. Первый муж погиб на Первой мировой – пал за Отечество и царя-батюшку во время знаменитого Брусиловского прорыва. Двое детей остались. Уже в годах была, когда вторично сошлась с мужчиной – военный был, герой Гражданской войны, детей уже поздно было рожать, да и сгинул благоверный в хаосе Антоновского мятежа на Тамбовщине, где командовал красным эскадроном. Ходили слухи, что попал в плен к мятежникам, умирал мучительно и долго – за то, что жег их проклятые мятежные деревни без страха и упрека… Сын погиб на фронте в июне 41-го – только принесли похоронку, а через пару дней уже немцы в Уварове хозяйничали. Дочь умерла от легочной болезни в эвакуации на Урале – туда вывезли всех специалистов химзавода плюс часть оборудования. Неразбериха была страшная, немцы наседали, важнее было вывезти станки, чем членов семей, да и заупрямилась Прасковья Семеновна – давай, мол, одна, ничего со мной не сделается, немцев скоро выгонят, снова встретимся. Так и есть, ничего с ней не сделалось, а о том, что дочь умерла в 43-м, узнала только в 45-м, когда Победу отметили. Всю оккупацию здесь провела, выжила – немцы не шибко пенсионеров доставали, если те не якшались с партизанами и евреев не прятали…

– Что с квартирой, Прасковья Семеновна? – спросил Алексей, едва иссяк поток ее словесности. – Мы в пятой жили. Поселили туда кого или как?

– Да вроде никого там нет, – сообщила соседка. – В четвертой живут, в шестой живут, а вот в вашей… Взламывали ее квартирные воры, потом приходили люди из жилконторы с участковым, замок опять повесили…

Он распрощался с соседкой, заспешил наверх. Три квартиры на последнем этаже, забитый люк на чердак. Его дверь – по центру, разбухшая от старости и сырости, все еще обитая дерматином. Две скобы, ржавый замок – еще бы доски крест-накрест набили и эпитафию написали!

Набора отмычек при себе не было, но трофейный перочинный нож с отверткой имелся. Он выкручивал шурупы из скобы – они не успели проржаветь и намертво врезаться в дерево, аккуратно снял ее вместе с замком. Скрипнула дверь, впуская в нутро квартиры, где он не был много лет. Пахнуло плесенью, сгнившей мебелью, давно забытым детством.

Он стоял посреди затхлого пространства и мысленно уносился сквозь толщу времени. Это было так давно, и уже казалось, не с ним…

Из полумрака выплывали стены со старыми обоями – выцветшими, пузырящимися. Проявлялись очертания буфета, старого серванта, стулья, составленные друг на друга. Жесткая софа, платяной шкаф в смежной комнате, которая когда-то считалась его.

На кухне уцелели неработающая плита, покосившийся настенный шкаф. Из крана капала ржавая вода, и он обрадовался – значит, проявив толику смекалки, можно помыться. Вода была и в туалете, но чтобы выпустить ее на волю, пришлось поколдовать ржавыми отцовскими плоскогубцами, найденными на антресолях.

Квартира находилась в полном запустении. И воры побывали – сервант с буфетом нараспашку, под ногами хрустело стекло, ящики комода выдвинуты, содержимое разбросано. Вещей осталось – с гулькин нос. В период оккупации здесь никто не жил – он бы почувствовал чужой дух. Электричество отсутствовало – надо пожаловаться руководству милиции. На окне в родительской комнате сохранились шторы – настолько «суровые», что на них никто не позарился. В зале балкон – небольшой, заваленный многолетним хламом. Пришлось включить фонарь – за окном стемнело.

Он рылся в буфете, в комоде, отыскивал полезное для быта. Старые родительские вещи убрал подальше – чтобы сердце не сжималось. В деревянном ящике под сливным бачком обнаружились инструменты, ржавое железо, гвозди. Там же – примитивный накидной замок с набором ключей.

Он выбрался в полутемный подъезд, вновь поорудовал отверткой и стамеской, прикручивая накидные скобы. Теперь, покидая дом, он мог запирать квартиру на «новый» замок. Внутри было сложнее, но, поработав головой, он приспособил гвоздодер в качестве запирающего устройства – просунутый сквозь дверную ручку, он намертво прижимал дверь к косяку.

В доме нашлись свечи. Он зажег их на столе и стал озирать в мерклом свете свои владения. Он не был уверен, что задержится здесь, но возможны всякие зигзаги – при таком раскладе, хочешь не хочешь, придется затевать ремонт.

Ложиться спать было рано, ощущалось смутное беспокойство. Алексей переложил пистолет поближе, отомкнул проржавевший шпингалет и высунулся на балкон.

На улице становилось свежо. Темнота сгустилась. Балкон выходил на противоположную от улицы сторону. Здесь росли клены, за ними выстроились дощатые сараи – в них раньше горожане хранили свое ценное барахло, не влезающее в квартиры.

За сараями – два жилых строения в глубине квартала, там жили люди, отблески света блуждали по занавескам. Он настороженно проницал вечерний воздух, всматривался. Безотчетное беспокойство продолжало присутствовать. Среди деревьев никого не было. Он вышел на балкон с фонарем, прикрыл дверь. Перила прогибались, но не производили впечатления аварийных. Он вытянул шею, глянул вниз. Высота потолков в старом доме, мягко говоря, небольшая. Это не барак, что в изобилии виднелись в округе, но и не дворец. Под балконом вдоль дома тянулся земляной вал, заросший сорной всячиной. Окна первого этажа находились как бы в яме. С вала, обладая хорошей формой, можно допрыгнуть до балкона. Он постоял несколько минут, достал папиросу, закурил.

Волнение оставалось – но он не собирался прятаться и бояться в родном городе! Соседние балконы – четвертой и шестой квартир – отделяло расстояние и боковые кирпичные простенки – впрочем, фактически развалившиеся.

Он осветил фонарем балкон четвертой квартиры – там было прибрано, никакого мусора. На балконе справа громоздились мешки. В простенке зияла внушительная дыра – и балкон соседа неплохо просматривался. В дыре мелькнул испуганный глаз. Алексей вздрогнул, машинально сжал рукоятку пистолета. Там кто-то был, тоже дышал вечерним воздухом…