Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Прошу прощения, вы меня испугали… – пробормотал мужской голос с небольшими картавыми нотками.

– Вы меня тоже, – признался Алексей. – Вы чего там прячетесь?

– Я прячусь? – изумился мужчина. – Я вас умоляю… Это мой балкон, зачем мне прятаться? Я здесь живу, а вот кто вы? Если вы вор, то это странно, когда домушники курят на балконах обчищаемых ими квартир.

– Самые хладнокровные могут себе это позволить, – Алексей рассмеялся. – Я не вор, я уже целых полчаса живу в этой квартире… не считая семнадцати лет, что прожил в ней с момента рождения.

– Вы серьезно? – удивился сосед. – А мы с Фимой совершенно не представляем, кто жил до нас в этом доме. В нашей квартире некогда проживала семья, но с ними что-то стряслось, и жилплощадь много лет пустовала… пока нам с Фимой не дали разрешение и ордер…

С семьей, проживавшей в шестой квартире, стряслось не что-то, а самое ужасное. Мама по секрету поделилась, когда он перед войной прибыл в краткосрочный отпуск. Соседа Аверина он помнил смутно – тот трудился в райисполкоме на неприметной должности. Учреждение в 38-м вычистили практически под ноль – обвинив всех сотрудников в причастности к право-троцкистскому блоку. Зачем понадобилось лишать целый город исполнительной власти – непонятно. Видимо, увлеклись, не смогли остановиться, дела пекли, как пирожки в раскаленной духовке. Возможно, здоровый состязательный дух с коллегами из других районов – кто больше выявит врагов… Тюрьма всегда под боком – в тупике Базарной улицы, и заведение с 17-го года ни разу не пустовало.

Ночью приехал «воронок», и Аверина забрали. У жены случился приступ, но она оклемалась. Обивала тюремные пороги, умоляла дать информацию о муже. Ей отвечали: не положено. Через месяц приехали и за ней и тоже забрали. Чудище репрессий никак не могло насытиться, ему постоянно требовались жертвы. Через два дня прибыли сотрудники социальной службы и увезли в неизвестном направлении 14-летнюю дочь Авериных, сказали, что в детдом.

С тех пор о них ни слуху ни духу. Вроде расстреливали кого-то в 41-м – перед тем, как немцы нагрянули, но история мутная, известная только компетентным товарищам. Была семья, и вдруг ее не стало – люди просто исчезли…

– Не возражаете, если я вас еще раз освещу? – спросил Алексей. Ждать разрешения он не стал, направил луч света на собеседника. Тот терпел, щурился. Мужчине было в районе сорока, не сказать, что заморыш, но и не былинный богатырь. На носу очки, на макушке лысина, обрамленная, словно рожками, пучками стриженых кудрявых волос.

– Курите? – спросил Алексей.

– Нет, не курю, – помотал головой сосед. – Это вредно для здоровья. А вот Фима курит. Ей кажется, что это полезно. Я устал с ней бороться. Знаете, следователю гестапо проще что-то объяснить, чем моей Фиме. Она упрямая, как самаркандский осел – а уж мы повидали этих достойных животных…

– Вам приходилось общаться со следователями гестапо?

– Ну, что вы, я фигурально, – нервно засмеялся сосед. – Посмотрите на меня – ну какой уважающий себя следователь гестапо станет со мной общаться? Кстати, спешу представиться – Чаплин Яков Моисеевич, уроженец города Бердянска. Моя супруга Фима… Дорогая, высунь, пожалуйста, голову, поздоровайся с соседом и не делай вид, что ты находишься в другом месте…

– А почему я должна с ним здороваться? – недовольно проворчал женский голос. – Может, я действительно нахожусь в другом месте. Он кто?

– Позвольте спросить, уважаемый, вы кем работаете в нашем городе? Фима хочет знать – это уважаемое учреждение?

– Уверен, что да, – подтвердил Алексей. – Я назначен начальником отдела уголовного розыска местного отделения милиции. Черкасов Алексей Макарович.

– Здравствуйте, – из-за простенка выбрался остренький женский носик и сразу спрятался. Чаплин нервно засмеялся. Скрипнула балконная дверь, стало тихо.

Алексей выключил фонарь. Можно сказать, познакомился. Он продолжал курить. На балконе справа что-то шевельнулось, голова соседа заткнула дыру. Он был еще здесь – в квартиру удалилась супруга.

– Это правда, Алексей Макарович?

– А для вас это проблема, Яков Моисеевич?

– О, что вы, никаких проблем, – зачастил сосед, – напротив, мы с Фимой очень польщены… Мы законопослушные граждане, полностью разделяем все идеалы, работаем, как и все трудящиеся, всенародно и люто ненавидим капитализм, так сказать…

– Да успокойтесь вы, Яков Моисеевич. – Алексей щелчком послал окурок за вал. – Я всего лишь ваш сосед, не больше. Или я от вас перепонками отличаюсь? Вас неплохо напугала жизнь? Оккупацию пережили в этом городе?

Сосед затрясся в беззвучном смехе, и Алексей сообразил, что сморозил глупость.

– Я вас умоляю, Алексей Макарович… Мы похожи на людей, способных пережить двухлетнюю оккупацию и при этом не умереть? Но жизнь пугала, и это мягко сказано. Не поверите, до сих пор бессонница мучает еженощно. Все, что пытаемся забыть днем, не дает уснуть ночью, так сказать… Хотя я преувеличиваю, не обращайте внимания. Мы живы, и это главное, чего нельзя сказать о миллионах евреев… Вам это не интересно, я не ваш клиент, и вам со мной будет скучно.

Алексей молча выудил из пачки новую папиросу, размял.

– Вы много курите, – подметил Чаплин. – Я уверен, что это вредно. Даже имея такую работу, как у вас… Я тружусь бухгалтером на пивзаводе. Фима работает в районной библиотеке – на литературном, с позволения сказать, фронте. С нами еще живет ее племянница Розочка. Девочке 13 лет, она учится в школе. Своих детей у нас нет… вернее, сейчас нет, но раньше был: Леве исполнилось 14 лет, когда в Бердянск вошли немцы. Его расстреляли у нас на глазах, когда он бежал через дорогу. Солдаты кричали: «Юде, юде, шизен!» А потом смеялись, когда прострелили ему голову… Фимочка чуть с ума не сошла, мы оба чуть не сошли… Она работала редактором в газете «Приазовский рабочий», а я преподавал основы социалистической экономики в местном институте. Вы не поверите, Алексей Макарович, у меня университетское образование…

– Но вы выжили.

– Да, мы бежали из города. Сестру Фимы тоже расстреляли немцы, и одну из ее дочерей… Розочка все эти годы с нами, стала как дочь, сейчас учится в школе, и ее почти не обижают… Нас схватили, когда мы пытались вырваться с колонной беженцев – пришли на станцию, а ее уже бомбили. А потом подтянулись танки с крестами и стали нас давить, словно мы какие-то сорняки… Они отсекли большую толпу, загнали на местную скотоферму, потому что им временно было не до нас… А я говорил Фимочке еще за несколько дней до того, что надо уходить из города, а она упрямилась, считала, что немцев остановят у Бердянска. Ведь что главное в нашей жизни? Успеть смыться, разве не так?

– Я считал, что вовремя остановиться, – усмехнулся Алексей.

– Это вариация, – отмахнулся Чаплин. – По сути то же самое. Ничего, что я так непатриотично? – спохватился сосед.

– Да нет, все в порядке, вы же не военный.

– Тогда уж заканчивайте: еще и еврей… Ночью советская часть выходила из окружения и зацепила флангом эту скотоферму. Народ и побежал, когда немецких пулеметчиков постреляли… Давка была, никакой организации, право слово. Многие погибли тогда – свои же передавили. Красноармейцам было не до нас, на них немцы наседали. А нам дали второй шанс, и мы им воспользовались. Бежали в лес, шли весь следующий день, пока не дошли до наших. Дальше был переезд в Самарканд, скитание по кишлакам… Мы не были под статьей, закон не нарушали, в июле 45-го нам разрешили вернуться в европейскую часть, но отправили почему-то в Смоленскую область, а не в Приазовье, где у нас все корни. Фимочка смеялась: мол, выбрали самый мудреный из неудачных вариантов… Не слушайте вы меня, – махнул рукой сосед. – Я спать не хочу и скоро вам все зубы заговорю. А вам нужно отдыхать – вы на ответственной работе.