Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– Я же не знал, что они убивать будут! – вещал он. – Так, думал, попугают попов немного. Все равно их богатство у трудового народа обманом отнято. Народу и должно вернуться.

– Ты, что ли, народ? – засмеялся местный опер.

– Я тоже народ!

– В рясе?

– Ну, это маскировка. А так я в Бога не верю. Даже на иконы втихаря плевался.

– Ну, ты молодец! – всплеснул руками Васин. – Рассказывай, что дальше было. Это все лирика. И, главное, куда денежки складывал.

Тут Дионисий совсем затосковал. Боль его пронзила совершенно невыносимая от одной только мысли расстаться с честно наворованным. Он тут же воскликнул:

– Так нет же ничего! Все потратил. Да немного мне и платили-то. Я больше за обманутый народ мстил. Чтобы попам тем…

– Да неужели? А это у нас что? – прервал его Васин, извлекая из изъятого портмоне квитанцию.

По этой квитанции оперативники в тот же день нашли в камере хранения на городском вокзале в Воронеже запертый на ключ коричневый чемодан с золотыми уголками. А в нем – сберкнижки на имя Дионисия и на предъявителя, а также несколько пачек денег. Ну, прямо герой небезызвестного романа, Корейко. Хотя вряд ли здесь было все. Кое-что, наверное, Дионисий прикопал на каком-нибудь болоте. Но на эту тему он говорить не желал и уперся намертво.

Ну и ладно. Главное, банда была нейтрализована…

Глава 54

Васин дорабатывал в УР Заозерного района последние дни. Ломов все же перетянул его к себе в подчинение в областное управление.

Лейтенант некоторое время поупирался:

– На кого я район оставлю?

– А на кого нам всю область оставить? – возражал Ломов.

Был в этих словах резон. Тем более и зарплата там побольше. И потолок в звании. И учиться дальше можно. Наметился Васин на высшее образование. И знал, что рано или поздно его получит.

В восемь утра Васин появился в областном управлении. Вошел в кабинет к Ломову доложить, что готов приступать к выполнению своих обязанностей и ждет поручений.

Ломов был задумчивый. Увидев своего ученика на пороге, протянул ему телетайпограмму, отметив:

– Разбой в Псковской области. Опять священнослужители.

– Что, опять цыгане? – нахмурился Васин.

– Они.

– Получается, не всех взяли?

– Национальный промысел, – заметил Ломов. – Помнишь того родственника Копача из Лунево, которого тот на работу отправил?

– Милош Макаенок?

– Ну да. Может, он пристроился в такую же шайку по протекции атамана. А может, и сам Копач ее создал.

– Когда же мы их всех вычистим?

– Ну, студент, это подвиг Геракла. А мы с тобой обыкновенные опера уголовного розыска.

– Обыкновенные опера, – повторил Васин.

Почему-то это прозвучало для него сейчас куда более почетно, чем какой-то там древний Геракл, который и неизвестно еще был или не был. А простой опер он был всегда и будет вовеки…

Валерий Георгиевич Шарапов Тайна центрального района

Скверный город! Холодно, сыро, до костей пробирает мороз, а уж мостовые — прямое убийство: щербатые, скользкие, подметки горят. И так осталась на троих одна-единственная пара опорок, и та дышит на ладан.

Она с наслаждением разогнулась, вытерла с лица черный жирный пот, машинально отряхнула ладони, невольно рассмеялась — глупая. Эту угольную пыль и мылом не выведешь, только если с наждаком.

Кругом пыль, грязь. Как же так все получилось? Ведь полугода не прошло, как текла совершенно иная жизнь — спокойная, красивая. Она наконец-то защитила кандидатскую, свершился первый в ее жизни образцово-показательный выпуск учеников, блестяще доказавший на практике эффективность ее подхода к детям, построенного на единственно верной форме индивидуального воздействия на воспитуемого — беседа с ним.

Ребята получились великолепные, восприимчивые, их не надо было тянуть на аркане к знаниям. Она умела создать в процессе обучения атмосферу светлой, радостной, волнующей тайны, стремясь узнать которую, ребята легко, играючи одолевали любые высоты в знаниях. Пять круглых отличников! Пять!

Она в легком строгом платье, пошитом на заказ, в туфельках, такая вся молоденькая, казалась не старше выпускниц, горделиво сияя, принимает заслуженные поздравления. Все тогда было по-иному: притихшие пустые классы с распахнутыми окнами, сирень бушует, залиты светом школьные дворы, и букеты, букеты, букеты! А сколько угощений, сколько еды. Какими они были тогда расточительными, когда было что расточать. Сверкающей и легкой была жизнь, как золотистые пылинки в солнечных лучах, а впереди — только долгие, счастливые три месяца отпуска.

Мужа ожидал перевод в Ленинград, на новый, перспективный участок государственного значения — поступили новые экспериментальные образцы картофеля, который, как полагали, можно «приучить» расти и обильно плодоносить при экстремально низких температурах и скудном освещении.

И в преддверии серьезной, напряженной работы супругу с семейством выделили драгоценную путевку. Правда, по окончании отпуска придется покинуть родную столицу. Было немного жаль, но и Ленинград ничуть не хуже. К тому же это будет потом, в сентябре. А пока ничего впереди не омрачает горизонты. Дети — старшая Идочка, младший Сима, — впервые увидев теплое, огромное вздыхающее море, были в восторге. Ни родная Яуза, ни Сокольнические пруды ни в какое сравнение не идут. Идочка, правда, сначала немного побаивалась моря, беспокоясь о том, что не видно другого берега. Однако, очень скоро выяснив, что тут проще плавать, чем в Оленьих прудах, так же, как и брат, уже не вылезала из воды. Папа шутил, что у них вот-вот прорежутся жабры.

И как гром среди ясного неба — эта телеграмма. Срочный вызов в Ленинград.

Муж быстро собрался, поцеловал, на все вопросы отшутился, пообещал с улыбкой, что скоро все «устроится», и уже строго-настрого предписал не волноваться. Таким он навсегда остался в памяти: высокий, большерукий, большеногий, с такими искрящимися, хулиганскими синими глазами.

Где же он теперь? Жив ли? Как же не хватает его уверенности, спокойствия… Эгоизм, конечно, с ее стороны, но она так привыкла к тому, что он всегда рядом с ней, что он старше и умнее ее, что он всем всегда доволен. Он неизменно призывал никогда не задумываться над тем, что же случится завтра. «Живи по писаному, — смеялся супруг, — будет день, и будет пища».

Знакомые шутили, что они друг друга дополняют. Она всегда хлопотала, во всем находила повод для беспокойства и готовилась к худшему. Даже уходя гулять по любимым Сокольникам, хлеба с собой набирала, как в тайгу, — так уж привыкла с детства.

Оказалось, что ни она, никто иной не был готов к тому, что в разгар легкой, яркой жизни начнется война, померкнет мирное небо, и его будут рвать огненные всполохи. И всем, даже ей, сильфиде [493] бесплотной, придется браться за лопаты, и вместе с целой толпой незнакомых людей, со всем городом, рыть траншеи, возводить какие-то варварские ловушки, точно на мамонтов.

493

Сильфида — ы; ж. [франц. sylphide]. Трад. — поэт. В кельтской и германской мифологии, в средневековом фольклоре многих европейских народов: бесплотное существо в образе женщины, олицетворяющее стихию воздуха.

Спина ныла, нежные руки немедленно стерлись, мозоли с великой скоростью набухли, тотчас порвались, загрязнились — в первый вечер она с ужасом рассматривала свои ладони, чужие, страшные, с чернющей кромкой под обломанными ногтями. Во второй вечер уже стало не до того, на третий — не было времени ужасаться.

Из Москвы — ни весточки. От мужа — ни слова.

Дети, воспитанные, не выказывая ни тени испуга, сидя на чужой кровати, никаких вопросов не задавали, но было видно, как ужасно они боятся. Вставать лишний раз не решались с кроватей, вздрагивали и тряслись, прислушиваясь к пока еще далеким взрывам.