Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– Шире шаг, легавый! – дернул его за руку родственник Сафрона. И, оскалив блестящие фиксы, показал свободное запястье: – Видал, мусорок? Часики твои теперь у меня! Тебе-то они больше не пригодятся. Так-то!..
Демонстрация не произвела ожидаемого эффекта. Наручные часы, конечно, были неплохие, но к их наличию Васильков относился спокойно. Сегодня они есть, завтра нет. За одну только войну пришлось поменять штук пять или шесть. Одни приказали долго жить после вынужденного купания в зимней реке. Вторые подарил старшине Петренко, когда дивизионное начальство обделило того заслуженной наградой. Двое часов потерял, уходя с «языком» от немцев.
Финт не удался. От досады Лаврушка плюнул на ходу сквозь зубы, с полсотни метров шел молча, потом вдруг о чем-то вспомнил и полез в карман. Пошерудив там, выудил сложенную вчетверо пожелтевшую бумажку.
Сашка обомлел: «Это же листок Юрки Белого с древней молитвой на старославянском языке!»
И тут Лавр просиял, смекнув, что пленнику эта вещица не безразлична. Злорадно посмеиваясь, он выдавил:
– Что, легавый, остался без заветной молитвы? Думал, я не догадаюсь, что написано на листочке? Догадался. Не глупее тебя. В Глотовом переулке она тебя уберегла, а теперь все, тю-тю!
С этими словами он демонстративно скомкал листок и швырнул его на асфальт…
Пройдя переулками, они вышли к зеленому бульвару. По его извилистым аллеям добрались до афишной тумбы. Остановились. Лавр проверил веревку на руках пленника и стал по одну сторону. Кашевар расположился по другую.
Вокруг было уютно, спокойно и тихо: асфальтовые дорожки с удобными лавочками, газоны, деревья, ровные кусты. В ветвях деревьев щебечут птицы. И, как назло, ни души. Только вдали на одной из лавочек Александр приметил пожилую пару, отдыхавшую под сенью лип.
Крутить головой и смотреть по сторонам не давал противный юнец. Чуть что, сразу сжимал ладонью локоть или дергал за рукав. Майору пришлось делать вид, что он рассматривает обклеенную афишами тумбу.
Чего на ней только не было. Афиши на круглые бока, вероятно, клеились очень давно, и слой бумаги стал довольно толстым. Слева, на самом верху, висела простенькая афиша, объявлявшая о гастролях Читинского областного драмтеатра. Взыскательной московской публике предлагалось посмотреть спектакли «На бойком месте», «Так и будет», «Маскарад»… Рядом красовался цветной плакат «С Победой!». А под ним афиша нового художественного фильма Тбилисской киностудии «Золотая тропа». Васильков беззвучно вздохнул: «Обязательно сходим с супругой на этот фильм».
Он все чаще косился на Кашевара, пытаясь понять его настроение. Вблизи тот оказался старше, потемневшее от солнца лицо было испещрено мелкими морщинами и такими же мелкими шрамами. Десятки шрамов! Видать, на фронте он был танкистом.
Сашка встречал по госпиталям танкистов с такими обезображенными лицами. Подобное случалось, если снаряд ударял по броне, но не пробивал ее. От жуткого по силе удара танковая броня деформировалась, изрыгая во внутреннее пространство сотни крохотных частиц-осколков. Бывало, члены экипажа погибали, но чаще лишались глаз или оставались с обезображенными лицами.
Кашевар глядел куда-то в сторону или опускал глаза вниз, не желая встречаться с пленником взглядом.
Шедшие навстречу две пожилые женщины остановились, поглазели на вывеску и юркнули в галантерейный магазин. На весь квартал – от Делегатской до Волконского переулка – магазин был единственным местом, где теплилась жизнь и происходило какое-то движение. Удивительно, но даже сегодня, в хорошую погоду, прохожих на Самотечной и на аллеях бульвара было
немного.Семечки в кармане заканчивались. Сначала Валька подивился, как быстро их не стало, но потом дошло, что он уже в третий раз проходит мимо галантерейного магазина. Три раза смотался туда-обратно и не заметил.
Зато заметил, что ладони высохли, а волнение поутихло.
«Видать, привык. Оно и вправду, чего трястись? – поглядел он в сторону бульвара. – Вон мои старшие кореша, им хоть бы хны. Базарят о марухах [153] , о погоде, словно не будет сейчас нападения на броневик, не будет перестрелки…»
153
Маруха – любовница из преступной среды.
Наблюдая за главарями, оголец вдруг поймал себя на мысли, что ощущает себя гораздо увереннее, чем раньше. От старой банды Беспалого почти никого не осталось, а пребывание в ней запомнилось разве что первыми впечатлениями. Ведь он начинал в ней свои блатные похождения. Впечатления от Сафроновского хоровода были куда сильнее, и если бы сегодня ему предложили выбрать главаря, Валька без раздумий отдал бы свой голос за Деда.
Похожие ощущения появились не у него одного. После того как жалкие остатки беспаловских влились в многочисленный хоровод Сафрона, жизнь этих остатков резко поменялась.
В новой банде все было по-другому, или, как говаривал Косой, «по-взаправдошному». Взять хотя бы транспорт. У Сафрона имелась «полуторка», две легковушки, хорошие водители и знакомый автомеханик, чинивший сломанные машины и поставлявший запасные части. У Беспалого такой роскоши отродясь не бывало.
Но самым главным козырем, конечно же, была хата. Далеко за городом, в тихом уютном местечке на лесистой окраине села Медведково, стояла большая усадьба, к которой вела обособленная дорога через лес. Никто из беспаловских о таком раньше не мечтал.
Чаще перебивались по притонам да городским квартирам, где особо не разгуляешься. А на загородной хате можно было нормально подготовиться к любому делу. А после отдохнуть, попариться в баньке, попить-поесть, отоспаться на настоящих перьевых подушках.
Хозяин усадьбы – дед Митрич – когда-то состоял в банде, но в долгой колымской отсидке потерял здоровье и от рисковых дел отошел. Однако связи с блатными не потерял, чекистов и легавых люто ненавидел и помогал бандитам, чем мог, предоставляя кров и припасы. Блатные не оставались в долгу – поддерживали его монетой, продуктами, вещами.
Да, за все эти блага приходилось платить. Сафрон был строг и непреклонен по части порядка, который держался на почти что военной дисциплине. На каждые сутки из авторитетных назначался дежурный бугор [154] , следивший за всем. Он отвечал за распорядок дня и охрану хаты, за чистоту помещений и обеспечение братвы всем необходимым – продуктами, алкоголем, дровишками… При острой надобности он рисовал левые накладные для шофера и отправлял в магазин или на базар «полуторку».
154
Бугор – бригадир на принудительных работах, старший в камере, авторитет в блатной среде.