Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
Иван Харитонович вовремя вспомнил, что в соседнем кабинете, где работала оперативно-разыскная группа, занимавшаяся преступлениями на транспорте, висела огромная карта Москвы и области с обозначением дорог, мостов, маршрутов и остановок общественного транспорта, переездов, светофоров, ремонтных мастерских, автобаз, заправочных станций…
Взяв у дежурного ключ от кабинета, они вооружились блокнотами и через минуту уже изучали условные обозначения, пестревшие на огромной карте.
Если не брать в расчет черту города, то в радиусе тридцати километров от железнодорожной станции Одинцово нашлось всего четыре бензозаправки. Записав их местоположение, Старцев тотчас позвонил дежурному
— Аж четыре свободные машины! — возрадовался он, переговорив с дежурным механиком.
Егоров сладко зевнул:
— Это единственный плюс работы по ночам.
— Поехали, братцы-товарищи…
Первая заправочная станция располагалась в девятнадцати километрах к северу от Одинцово — в Нахабине. Туда с Петровки сразу и рванули.
— Это хорошо, товарищи офицеры, что по заправкам будем шастать, — бубнил густым басом старый водитель, знавший по именам всех оперов. — А то мой шарабан бензин-то живьем глотает и не давится. Заправок-то за городом раз-два и обчелся…
Признаться, оперативники тоже были обескуражены малым количеством бензозаправочных станций. На карте, которая висела в соседнем кабинете Управления, они обозначались черно-белым кружком на L-образной ножке. В Москве таких кружков насчитывалось несколько десятков, а за ее пределами сиротливо пестрело всего несколько штук. Это было связано с тем, что в начале войны из народного хозяйства СССР для нужд фронта изъяли около половины всех исправных автомобилей — 206 тысяч грузовиков, спецмашин и легковушек. Похожая ситуация сложилась и на Московском крекинг-заводе. За годы войны на его оборудовании переработали 2,8 миллиона тонн нефти. Разумеется, большая часть топлива отправлялась на фронт. В тылу оставалось мало автомобильного транспорта, мало топлива, и часть заправочных станций за ненадобностью закрыли либо демонтировали.
— Ничего, братцы-товарищи, и с этим делом разберемся, — покручивал зажатую меж коленок трость Старцев.
— А куда ж мы денемся, Иван Харитонович! — весело поддержал водитель. — С фашистом разобрались, и дома все наладим! Вона в Москве сколько машин-то развелось! В апреле-мае — накануне нашей Победы — почитай раз в пять транспорта меньше было. Ездили себе спокойно и в ус не дули. А сейчас глаз да глаз нужен…
Пожилого водителя звали Федор Андреевич, в Управлении его уважали. Сколько помнили ветераны угрозыска, он крутил баранку в муровском гараже. Сначала на допотопном шарабане — «АМО-Ф15», вмещавшем четырнадцать человек. Потом пересел на «ЗИС-8», позже обучился водить легковушки. В июне 1941-го ушел на фронт, где тоже служил шофером полуторки — возил на передовую боеприпасы и продукты, а с передовой раненых. Служил исправно, пока не попал под налет немецких штурмовиков. Был контужен и ранен осколком бомбы. После излечения на фронт врачи не допустили, да и возраст уже был не молодецкий. Вернулся в Москву, в МУР. С тех пор и работал тут шофером.
— …Нет, товарищи офицеры, самой холодной была зима 1940 года — это я точно помню, — басил Федор Андреевич. — До сорока градусов мороз опускался.
— А в 1941-м? — поинтересовался Бойко, которого в Москве в тот период не было.
— В 1941-м зима стояла помягче. Ноябрь, правда, выдался холодным. В январе жахнуло под сорок…
Разговор о холодных зимах зашел после чьей-то реплики о необычно жарком лете. Дескать, за каждым таким знойным летом обязательно следует морозная зима.
— …потом зимы были еще мягче, да только жителям легче от этого не было, — вздохнул водитель. — Помню, вернулся с фронта, малость оклемался, пошел в школу внучку забирать. Вхожу, а внутри — что на улице —
холодина такая, аж иней по стенам блестит. Вахтерша сидит вся закутанная, и детки такие же. Дров и угля нет, топить нечем, дети сидят в классах одетые. Чернил и тетрадок тоже нет — пишут карандашами на полях старых довоенных газет.— Да… хлебнули мы с этой войной, — покручивая трость, проговорил Иван Харитонович. — Ничего-ничего. Везде наведем порядок. Пройдет немного времени, и заживем лучше прежнего…
Сотрудница заправки в Нахабине — высокая девушка в платке и пропахшем бензином черном комбинезоне — долго рассматривала снимки Аристархова и его автомобиля.
— Нет, я такого не видела, — качнула она головой. — Мужик-то видный. На артиста похож. Если бы остановился на моей заправке, запомнила бы.
— А темно-серый «Опель» не заворачивал? — не отступал Старцев.
— И «Опеля» не встречала. По этой дороге одни грузовики ездят.
— Куда же они ездят? — теряя интерес, спросил Иван.
— В Истру.
— А чего там?
— Кирпичный завод, текстильный комбинат, прядильно-ткацкий…
Следующим объектом стала бензозаправочная станция на краю большого села Жаворонки. Ехать через Москву показалось слишком долго, старый водитель рискнул — повернул от Нахабино на юг, чтоб срезать путь.
Через Павловскую Слободу и Никольское промчались по асфальту, дальше верст пять тряслись по ухабам грунтовки. От Аксиньино снова выскочили на асфальт и вскоре, к своему удовольствию, въехали в Жаворонки. Отыскав станцию, водитель подкатил к колонке.
— Вы тут, товарищи офицеры, беседуйте по своим делам, а я своими займусь. — Вооружившись ветошью, он собрался наполнить бак бензином.
За маленьким окошечком сидела полная женщина лет сорока пяти. Треть ее лица занимали очки в роговой оправе с толстыми линзами. Она увлеченно читала журнал и очнулась, лишь когда Егоров постучал по стеклу.
— Что же вы такое интересное читаете? — с улыбкой спросил он. — Здравствуйте.
Улыбнувшись в ответ, женщина показала обложку журнала «Интернациональная литература» за 1934 год.
— Рассказы Хемингуэя.
— У вас хороший вкус. Нам бы заправиться, а заодно поговорить. — Он предъявил удостоверение.
Женщина торопливо поднялась и вышла из кирпичной будки.
— Слушаю вас, товарищи.
Егоров задал пару вопросов и показал фотоснимки. К немалому удивлению оперативников, работница станции сразу узнала в Аристархове водителя, часто заезжавшего заправляться.
— Зимой не видела, а летом раза по два в месяц наведывается, — сказала она.
Для проверки точности сведений Егоров не стал демонстрировать снимки «Опеля».
— А на какой машине заезжал, не припомните? — тонко поинтересовался он.
— На темно-сером «Опеле», — ответила женщина.
Поднапрягшись, она даже назвала примерную дату последней встречи:
— Числа 13–14 августа он заправлялся. А в кабине сидела молоденькая женщина — блондинка.
— Спасибо, вы очень внимательны, — похвалил ее Егоров.
Станция располагалась на Т-образном перекрестке; основное шоссе убегало дальше — в сторону Смоленска, а на юг, разрезая поселок надвое, уходила асфальтовая дорога.
Отметив выгодное положение заправки, Василий на всякий случай спросил:
— А не заметили, какой дорогой этот мужчина уезжал?
— Туда, — махнула в южном направлении любительница хорошей литературы. — Я не всегда обращала внимание. Но если замечала, то туда.
— Большое спасибо. Вы нам здорово помогли, — пожал ей руку Старцев. И задал последний вопрос: — Скажите, а телефона в вашей будке, случайно, нет?