Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

– «Весна» – магазин для новобрачных, – пояснил Некрасов, – товары для брачующихся, одежда, посуда, всякая мелочь, часто выбрасывают дефицит. Счастливые влюбленные подают заявление в загс, там им выдают талоны в «Весну» – и можно отовариваться. Людям с улицы ничего не продадут. Но народ выкручивается. Подают заявление: мол, хотим жениться. А сами почти незнакомы. Получают талоны, а на регистрацию, понятно, не являются. Бегут в «Весну», чтобы прикупить дефицит, а там, как правило, пусто, потому что такие же до них все выгребли…

– А что, нормальная схема, – оценил Москвин, – главное, ненаказуемая. Как докажешь? Ну, не явились на регистрацию – может, любовь прошла.

– По Лазаренко, – подал голос капитан Некрасов. – Субъект видный, женщины оборачиваются. И одет неплохо, лучше, чем основная масса. На женщин не смотрит, семья превыше всего. Живет на Зыряновской, за шоколадной фабрикой – путь неблизкий, только на трамвае можно добраться. Трамвай – на Оперном или на Серебрянниковской. По дороге на остановку зашел за хлебом, ирисок детям купил. Стояла очередь, но продавщица его узнала, без очереди отоварила. Видно, постоянный клиент. Народ, понятно, в крик, но народ в таких ситуациях ничего не решает. В общем, накупил всего, побежал на трамвай – тот как раз подходил к остановке. Проехал две остановки и вышел.

– Зачем? – спросил Кольцов.

– Вот и я подумал – зачем? До дома – четыре остановки. Но не спрашивать же у него? Тоже вышел. Лазаренко был какой-то дерганый, кусал губы. На остановке стояла единственная будка таксофона, он вошел, стал звонить. Что-то не сработало, вышел раздраженный, попросил у меня двухкопеечную монету…

– У тебя, Виктор Алексеевич? – на всякий случай уточнил Кольцов.

– У меня, – подтвердил Некрасов, – я рядом стоял, хотел подглядеть, какой он номер набирать будет. Не волнуйтесь, товарищ майор, он меня не знает. Дал ему монету: не жалко, он поблагодарил, сунул мне две копейки копейками – и снова в будку. Набранный номер, к сожалению, я не разглядел: он спиной повернулся. Разговаривал минуты четыре, а когда вышел, словно гора у человека с плеч свалилась. Дышал ровно, улыбался. Подошел трамвай, мы сели – он в переднюю дверь, я сзади. Больше ни с кем в контакт не вступал. Семья встретила радостно, дети кричали наперебой – похоже, девочки; в общем, с семейной жизнью у человека полный порядок…

– Странно, – пожал плечами Кольцов, – зачем выходил-то? Дотерпеть не мог? Автоматы везде. Не слышал, о чем он говорил?

– Не слышал, – признался Некрасов. – Наши будки, когда не надо, герметичнее подводных лодок. У двери постоял: жена кричала, что пришла сегодня раньше, ужин уже готов, можно лечь пораньше – хоть выспаться.

– Завтра, кстати, похороны Запольского, – напомнил Швец, – от института поедет делегация, Лазаренко ее представляет.

– Скучный тип, – заключил Некрасов. – Но иногда совершает необъяснимые поступки.

– Нужно выяснить, кому звонил с остановки Лазаренко, – поставил задачу Кольцов. – Технически это возможно – нужно лишь навестить АТС и показать служебный документ. Остальное они сделают сами. Уточнить номер таксофона. Время звонка нам известно… Нам же известно время совершения звонка? – он пристально посмотрел на Некрасова. Тот замялся. – Понятно, – вздохнул Михаил.

– Да нет, товарищ майор, попробуем. С секундомером, понятно, не стоял, но приблизительное время помню – плюс-минус пять минут…

– За это время таксофоном могли воспользоваться несколько раз. Ладно, выясняйте, это лучше, чем ничего.

– Поведение Погодиной тоже вызывает вопросы, – произнес Алексей Швец. – С виду тихоня, но ведет себя странно. Живет на Ленина – в доме, где расположен магазин «Орбита»… – Швец усмехнулся. – В слове «Телевизоры», что горит аршинными буквами на крыше здания, отпала первая буква. Не пойму, это недосмотр персонала или скрытая характеристика продаваемой техники… Но – к делу. Погодина также игнорировала общественный транспорт, пошла пешком. Сделала крюк – через площадь Ленина, где зашла в Центральный дом книги. Слонялась по залам подозрительно долго, переходила из отдела в отдел, листала какие-то атласы, справочники. Словно ждала кого-то. В контакт ни с кем не вступала. Посмотрела на часы, спохватилась, покинула здание. Перебежала на улицу Ленина и заспешила домой. Остановилась только раз – напротив кинотеатра «Победа», изучила афиши – и снова в путь. Через десять минут была дома – это кирпичное 9-этажное здание. Поднялась на лифте на пятый этаж, вошла в квартиру. Через три минуты оттуда вышла пожилая женщина, судя по сопроводительным репликам, – мать. Видимо, сидела с ребенком. За женщиной я не следил – она отправилась к домам на Комсомольском проспекте. В последующие полчаса Погодина квартиру не покидала.

– А мне пришлось полетать по городу, – вздохнул Вадик Москвин. – Мышковец Галина Сергеевна – та еще штучка. Только свернула на проспект – ее словно подменили. Стала нервной, беспокойной. Кинулась к телефонной будке. Там занято. Вышла на проспект, подняла руку, остановилось такси. Уехала, в общем. Я давай метаться. Хорошо, пустая машина шла – сунул водителю корки, и давай пасти Галину Сергеевну. Она проследовала мимо автовокзала, выехала на Большевистскую. Зачем-то свернула на Добролюбова, остановилась. Постояла несколько минут, потом – на Кирова, то есть в обратную сторону, там плутала по частному сектору. Можно представить, как измучила своего водителя… Тот со злости развернулся под носом у трамвая – и снова в центр. Похоже, передумала ехать по адресу. Вышла на улице Восход – и домой. Там идеальный ориентир – двухэтажный пивной бар. За баром – ее дом, живет на восьмом этаже. Вышла из такси сама не своя – терзало что-то. Чуть не плакала. Помялась у подъезда, вытащила шпильку из волос – и в дом. Я проследил – она действительно добралась до квартиры и заперлась…

– Завидую, – усмехнулся Швец, – мне бы так по лестницам бегать. Восьмой этаж – не шутка.

– Пробежался, – согласился Москвин, – лифт неспешный, а то оторвалась бы.

– Такси, в которое она села, стояло или ехало? – уточнил Кольцов.

– Ехало, товарищ майор. По левой полосе двигалось – резко свернуло к обочине, когда она руку подняла.

– Понятно. – Михаил сделал пометку в блокноте. – Ну, что ж, провел время, город посмотрел… Надеюсь, таксисту не платил?

– Я что, больной? – обиделся Вадим. – На это никакой зарплаты не хватит. Таксист и не пикнул, только вздыхал всю дорогу.

– И только у меня все серо и неинтересно, – сообщил Григорий Вишневский. – Голубева покинула институт ровно в 18 часов. На крыльце встретилась с мужем: он работает в том же учреждении, но двумя этажами выше и к нашему проекту отношения не имеет. Пешком отправились домой: по Советской, мимо памятника Глинке у консерватории, через Главпочтамт, зашли в универсам. Магазин огромный… только брать нечего. Молоко, сок в трехлитровых банках, солянка, хлеб – пожалуй, и все. Продавали колбасу с тележек у служебных выходов: в одном конце по 2.20, в другом – по 2.70. Две очереди. Подумали и встали туда, где по 2.70.

– Растет благосостояние наших людей, – подметил Москвин.

– Лучший магазин когда-то был, – пояснил Некрасов. – «Универсам» на Ленина, единственный магазин самообслуживания. И товары водились, и столы заказов работали. Можно было позвонить, тебе отложат товар – придешь в удобное время, как белый человек, рассчитаешься, заберешь… Сейчас столы заказов только в обкоме и горкоме остались, а ассортимент продуктов – сами знаете.

– Отстояли очередь, покинули магазин, – невозмутимо продолжал Вишневский. – Твоя Погодина, Алексей, как раз стояла спиной к универсаму и глазела на афиши, как на новые ворота. А ты ее пас – метрах в двадцати. Понравилась гражданка?

– Ладно, утер, – хмыкнул Швец. – Не заметил тебя.

– Немудрено. Фигуранты тоже друг друга не заметили – разошлись правыми бортами, как корабли британского флота. Голубевы двинулись домой – по Урицкого, мимо ЦУМа. Проживают в обычной «хрущевке» на проспекте Димитрова, четвертый этаж. Только поднялись, из квартиры выскочил отрок с сетками, набитыми молочными бутылками, побежал сдавать. Так спешил, что меня чуть с лестницы не сбросил…

– Нормальная статья дохода, – пробормотал Кольцов. – Мелочь, а приятно. Это, видимо, тот самый отрок, что оканчивает школу.