Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья
Шрифт:
– Да нет же! – вскричала женщина. – Мне это не интересно… Он просил никому не говорить, мол, это связано с его работой, он просто хочет дать мне возможность заработать… Под почтовой упаковкой, которую я снимала, была обертка из темного целлофана, перетянутая изолентой. Перед тем как отнести Владлену бандероль, я заворачивала ее в газету. Однажды мне стало любопытно, попыталась отогнуть край пленки, но ничего не вышло – изолента была намотана туго. Поверьте, да, это странно, но ничего такого я не подумала. Я даже не знаю, где работает Владлен, какой-то закрытый «ящик»…
– Вы близки со своим кузеном?
– Вовсе нет. Пока он не пришел ко мне со своей просьбой, мы виделись редко, только иногда созванивались…
Обыск проводили деликатно, вещи по квартире не разбрасывали. Осматривали
«Третий том «Мертвых душ» нашел?» – раздраженно подумал Михаил.
Григорий спохватился, захлопнул книжку, чихнул, в нос ударила пыль.
– Когда в последний раз вы отвозили бандероль Владлену, Татьяна Сергеевна? Прошу не юлить, принимается только правдивый ответ.
– Господи, не помню… Два или три дня назад… наверное, три, не скажу точно, в голове такой сумбур…
– Вы не волнуйтесь, соберитесь, раньше надо было волноваться.
Кухня, как и вся квартира, не блистала чистотой. В раковине посуда, на плите – засохшие пятна от «сбежавшего» кофе. Михаил приоткрыл покосившийся шкафчик под раковиной, поморщился. Мусорное ведро было переполнено, испускало неприятные запахи.
– Когда в последний раз вы выносили мусор, Татьяна Сергеевна?
– Давно, – вздохнула женщина. – Вы не подумайте, что я такая неряха. Давно обещают поставить мусорные баки, но так и не поставили. Машина с мусором приходит в половине седьмого вечера, стоит всего десять минут, а я в последнее время поздно прихожу домой, просто не успеваю вынести. А когда мы выставляем мешки с мусором на улицу, дворники поднимают дикий крик…
– Понятно. Подойдите, Татьяна Сергеевна. Вас не затруднит постелить на пол газету и высыпать на нее содержимое ведра?
Копаться в пищевых отходах было то еще удовольствие. Мусор Татьяна Сергеевна не просто копила, а еще и утрамбовывала. Вишневский и Швец пришли на помощь, заткнули носы, перебрали отходы скрученными газетками.
Внимание привлекла скомканная бумага. Есть контакт! Швец взял находку двумя пальцами, развернул. Это было именно то, что нужно, – почтовый конверт для бандеролей из грубой бумаги. Его осторожно расправили, вынесли на свет, жадно разглядывали, словно карту пиратских сокровищ. Данные отправителя и получателя были заполнены явно женской рукой. Почерк размашистый, но аккуратный, буквы не плясали. Получатель – Татьяна Суровцева, город Москва, отправитель – некая Горобец Олеся Владимировна (персонаж явно вымышленный). Адрес – БССР, город Речица Гомельской области, улица Танкистов, дом 4, квартира 12. Внешне все нормально, не подкопаешься. Очевидно, есть такая улица в славном городе Речица, и дом, и квартира…
– Понятно, – встрепенулся Михаил. – Конверт упаковать, берем с собой. Пусть фотограф сделает четкие снимки с увеличением. Не таскать же с собой эту вонючку. Можете убирать свой мусор, Татьяна Сергеевна. И сами собирайтесь, поедете с нами. И не делайте такое трагическое лицо – следствие определит степень вашей вины.
Вадик Москвин находился дома, с трудом добрел до входной двери, чтобы открыть. Грудь безжалостно забинтовали – не вздохнуть. Каждый шаг давался с болью.
– Лежать, боец, – приказал Михаил, – и не шевелиться. Теперь ты узнаешь, что такое ничегонеделание и как от него лезут на стенку. В принципе, сам виноват. Наши машины оборудованы ремнями безопасности, который ты поленился пристегнуть.
– Я поленился? – пострадавший чуть не плакал. – Да я хотел его пристегнуть, а этот гонщик сказал, не надо, ремни лишают подвижности, он водитель-ас, довезет в лучшем виде… Остальные целы, а со мной вот такая ерунда…
– Держи, – Михаил поставил на тумбочку сетку. – Тут яблоки и апельсины. Дефицитные, между прочим. Чтобы не было так больно за бесцельно прожитую неделю. Справишься? А мы поработаем за себя и за того парня. Может, медсестру прислать – чтобы веселее было?
– Да есть уже
одна, придет вечером, – фыркнул Вадик. – И медсестра, и кухарка, и уборщица, и замуж за меня хочет…– Но тебе нельзя, мама не разрешает, – хихикнул Вишневский и спрятался за дверью, чтобы не попало ложкой от обуви.
– Ладно, проходите, чаем угощу, – проворчал Москвин.
– Нет уж, извини, некогда нам, работать надо.
Полковник Рылеев, получив подробный отчет, впал в задумчивость. Потом зашевелился, отыскал глазами сидящего на стуле майора. Словно удивился: кто еще такой?
– Насчет этого не обольщайся, Кольцов, – ткнул он пальцем в фотографию 12x15, запечатлевшую добытый из мусора конверт. – Баба может и не знать, на кого работает. Если в Белоруссии такие же цепочки передачи информации… – он не стал продолжать.
– Не обольщаюсь, товарищ полковник. Но найти особу, подписывающую конверты, мы обязаны.
– Ладно, что имеем, – крякнул полковник. – Как всегда, ничего хорошего. Все рассекреченные шпионы в Москве – и живые, и мертвые – лишь часть шпионской сети, посягнувшей на нашу ядерную безопасность. Еще один «крот», а может, и не один, – полковник покосился на фото, – обосновался на закрытом объекте в Гомельской области. Гомель-39, воинская часть… как там ее… – Рылеев посмотрел в бумажку: – 42600. Где-то в задней части мира, в Беловежской Пуще…
– В Белорусском Полесье, – поправил Михаил.
– Да какая разница? – фыркнул Рылеев. – Наведу справки об этом объекте. Вернее, ты наведешь.
– Уже навел, товарищ полковник. Двадцать километров от Речицы, непроходимая лесисто-болотистая глушь. Передвигаться можно только дорогами, которых там кот наплакал. В/ч обнесена колючей проволокой со всеми примочками, есть только выезд через КПП на асфальтовую дорогу до Речицы. На объекте – жилой городок для персонала и офицеров части, автобаза, ГСМ, узел связи, ж/д площадка и батальон – там проходят службу срочники, занимаются караульной деятельностью. Техническая территория занимает внушительную часть объекта. Она дополнительно обнесена ограждением. Под землей – завод и арсеналы. Строгая система безопасности, постоянная проверка уровня радиации. Система пропусков и допусков – как на любом режимном объекте. Персонал объекта – в основном офицеры и прапорщики, проживают здесь же, в городке, который местные жители называют Заречье. Это десяток пятиэтажек на компактной территории, штаб части, Дом культуры, магазины, больница, прочие объекты жизнеобеспечения. Несколько домов для командного состава части. Выехать можно только в Речицу плюс несколько деревень на пути. Пришлых работников немного – уборщики, грузчики, подсобные рабочие. Костяк коллектива – военнослужащие на инженерных должностях. Утром их привозят автобусами из Заречья, вечером увозят. Покидать воинскую часть разрешается, это не тюрьма. Формальный досмотр на КПП – и гуляй. «Крот» – офицер в звании от майора до полковника с первой формой допуска – другого быть не может. Он владеет не только данными о производстве секретной продукции, но и имеет сведения, куда и в каких количествах вывозят изделия. Поставки в части осуществляются постоянно – вагонами, закамуфлированными под почтовые или багажные. Их везут тепловозами до Речицы или Гомеля, где цепляют к пассажирским или грузовым составам. При каждом вагоне – караул.
– Вижу, владеешь темой, – хмыкнул Рылеев. – Ну что ж, Кольцов, ты влез в это дело, тебе и заканчивать. Возможно, я несколько оптимистичен, м-да… Чем-то недоволен, майор?
– Показалось, товарищ полковник. Подумаешь, Полесье. Нам любые дороги дороги.
– Правильный ответ, – кивнул Рылеев. – Готовься к командировке. Кто там у тебя остался в строю? Сам разберешься. Я свяжусь с Беликовым, он в свою очередь свяжется с конторой товарища Бойчука. Думаю, препятствий не возникнет, никому не нужны «кроты», подрывающие нашу безопасность. Первый отдел объекта будет предупрежден, тебе окажут содействие и выдадут допуск. Не мне тебя учить, как проводить подобные расследования, ты на них собаку съел. Работать будете в форме – получите ее на месте, дабы не выглядеть белыми воронами. С женой-то уладишь вопрос? – полковник сменил тон, сразу как-то подобрел, мол, и нам не чуждо все человеческое…