Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

Александр тоже с виду оставался спокойным. На самом же деле на всем протяжении прогулки он ни на минуту не расслаблялся и контролировал обстановку вокруг: постоянно озирался по сторонам, через каждые полсотни метров незаметно оглядывался назад. Готовый к бою пистолет торчал за поясом и был прикрыт полой расстегнутого пиджака. Чтобы выхватить его свободной рукой и выстрелить, требовалась секунда.

На фронте Васильков научился одинаково хорошо стрелять с обеих рук, но Вале он подставил левый локоть и вел ее ближе к проезжей части, которая отлично просматривалась во все стороны. Сам же прикрывал супругу справа от лесистого и поросшего кустарником парка. Он опасался того, что открывший охоту тип при желании мог их подкараулить и неожиданно выскочить из находившихся поблизости зарослей.

Сокольнический вал вместе с парком остались позади. Парочка пересекла сеть железнодорожных путей и вскоре оказалась в оживленном районе южнее Марьиной Рощи.

Москва понемногу хорошела. Четыре долгих года все средства уходили на обеспечение армии. Теперь же, когда над страной снова синело мирное небо, то тут, то там появлялись новые стройки, пострадавшие от бомбардировок здания ремонтировались, улицы с тротуарами приводились в порядок. Повсюду обустраивались клумбы, открывались магазины, газетные киоски, ларьки с мороженым и газированной водой.

Пара медленно дошла до дома с огромным плакатом, висящим на его торцевой стене. На плакате вернувшийся с фронта солдат поднял к синему небу своего сынишку. Рядом с букетом цветов улыбалась жена солдата. Позади счастливой семьи мерцали всполохи праздничного салюта, а внизу крупными красными буквами было написано: «С ПОБЕДОЙ!»

— Мороженое, — остановившись, простонала Валя.

Впереди под зонтом белел большой деревянный ящик на колесиках, за которым стояла худая продавщица в таком же белом халате. Валентина всегда любила сладкое, а мороженое просто обожала.

— Аппетит перед ужином не испортишь? — засмеялся Александр.

— Не-ет.

— Тогда пошли скорее! А то вдруг закончится.

* * *

— Что же, видать, хитра оказалась вражина?

— Ты это про кого? — очнулся от раздумий Старцев.

Долгое время он глядел в окно на проплывавшие поля, перелески и почерневшие утлые домишки небольших деревень. На самом деле пейзажи его не интересовали. Мысли были заняты просчетом дальнейших следственных действий.

— Я про ту нелюдь, которая напала на отца Иллариона, — уточнил Сермягин. — Хитра, спрашиваю, оказалась сволочь, коли поймать никак не можете?

Сидевший рядом с водителем Старцев вздохнул и потянул из кармана пачку папирос.

— Хитра, Иван Лукич. Бродит, сука, где-то поблизости — то в одном месте всплывет, то в другом голову высунет. А мы никак не можем угадать и упредить, чтоб ухватить его за горло. Закуривайте…

Старцев тряхнул пачкой — из оторванного угла показались бумажные мундштуки, солдат и водитель взяли по папиросе. Закурили.

— Часы сгорают, как спички. Дни тлеют, как папиросы, — выдохнул Старцев. — А мы все топчемся на одном месте…

Автомобиль резво бежал по недавно отремонтированной дороге, соединявшей Мытищи с Правдинским. Дым в кабине моментально вытягивался потоком воздуха в открытые окна. Вечерняя духота была особенно невыносима. Врывавшийся в кабину ветер казался раскаленным; не верилось, что к ночи он станет прохладным и позволит отдохнуть от надоевшей жары.

— Да-а, непростая у вас работенка, — протянул Сермягин. — Вот взять, допустим, меня. Заступил с утра на дежурство и хожу себе охраняю вверенный объект. Триста пятнадцать шагов в длину и двести сорок в ширину. Все! Нет больше моей ответственности за этими пределами. А у вас вона как все серьезно!..

Похоже, слегка захмелевший Сермягин был не прочь пофилософствовать. Однако у Старцева имелись другие планы.

— Ты вот что, Ваня, — обернулся он к нему. — Нам минут двадцать осталось до «Заветов Ильича». Будь добр, расскажи до конца свою историю. Уж больно она меня заинтриговала. Ты же как-то сумел выбраться из оккупированного Смоленска…

— Сумел, — кивнул инвалид.

— Так как же? Что за чудо помогло? Ведь через линию фронта пришлось перебираться, а это ох как непросто! Я в разведке два года отпахал — знаю.

— Это верно — до наших добраться оказалось непросто. Только никаких чудес там не было. Спасли меня трое: отец Илларион, цыган Яшка Чернов да блаженный Акимушка.

— Что за блаженный Акимушка? Ты раньше про него не рассказывал.

— Послушником он служил при храме. Отец Илларион его из нищеты вытащил, обучил.

— Ясно. Так как же вы из Смоленска выбирались?

— А дело, значит, происходило так…

Глава девятая

Смоленск

Сентябрь 1941 года

Приближаясь к храму, отец Илларион тяжело дышал и держался за сердце, но шага не сбавлял. Перед глазами постоянно всплывала надменная ухмылка Грошева, произносящего странную фразу о «лежащих в овражке супротив храма».

Добравшись до конца свой улочки, старик не стал обходить овражек, чтобы попасть к стоявшему на берегу Днепра храму. Постояв на краю лощины, он немного отдышался и спустился на ее заросшее дно.

Продираясь через кусты, он прошел вдоль низины, но ничего, кроме старого мусора — корзинок, истлевших ведер, рваных сапожных голенищ и калош, — не обнаружил. Покрутившись на одном месте, стал взбираться по северному склону и… наткнулся на лежащие в густой траве окровавленные тела.

* * *

Глотая слезы и читая молитву, отец Илларион ходил среди истерзанных пулями тел. Всего он насчитал двенадцать человек. Среди них шестеро мужчин от тридцати до пятидесяти лет, два подростка лет по пятнадцать-шестнадцать, женщина средних лет, молодая цыганка и две маленькие девочки.

Кое-кого из погибших старик хорошо знал. Как минимум половина мужчин и женщина средних лет были в числе прихожан храма. Он даже помнил их имена, а с Федором Шестопалом каждый год занимался заготовкой дров для храма.

— Его-то за что? — качал головой священник. — Он же слова дурного за всю жизнь не произнес. Как же так?..

Обратив внимание на смуглую молодую женщину, Илларион вдруг замер и едва не перестал дышать. От страшной догадки спина покрылась холодным потом.

Перед ним лежала цыганка и две ее дочери — в этом сомнений не было: девочки как две капли воды походили на свою красивую мать. Одной было годика четыре, второй — примерно шесть.

— Это же они… — ошеломленно прошептал отец Илларион. — Жена и дочери Якова… А он с ног сбился, ищет…