Билет на всю вечность : Повесть об Эрмитаже. В трех частях. Часть третья

— Ночью.

— Вот. А на следующий день уже вся округа знала.

— Быстро здесь слухи расползаются, — вздохнул Иван, расстегивая верхнюю пуговицу рубахи. Глянув на телефонный аппарат, спросил: — Работает?

— Работает.

— Позвоню?

— Конечно.

Дозвонившись до управления, Старцев попросил телефониста соединить его с отделом.

— Да, слушаю, — поднял трубку Егоров.

— Вася, это я, Старцев. Как продвигается работа?

— Хорошо, что позвонил, Харитоныч! Тут такое дело, — начал заместитель без долгих предисловий. — Комиссар Урусов связался с начальником Главного архивного управления НКВД СССР.

— Знаю такое. Что он ответил? Дела предателей для изучения даст?

— Даст, но вопрос в другом.

— В чем же?

— Всего по Смоленску полицаев получается многовато — около четырехсот человек.

— Да ты что? Неужели около четырехсот? — не поверил своим ушам Старцев.

— Да ты не пугайся, — поспешил успокоить его Егоров. — Во-первых, это за весь период оккупации: с сентября сорок первого по октябрь сорок третьего. Во-вторых, в этом списке шестьдесят процентов — не местные, не смоляне, а с других регионов или же бывшие военнопленные, давшие согласие сотрудничать с немецкой военной администрацией. И, наконец, в-третьих, половины из составленного мной списка уже нет в живых.

Иван поскреб пятерней голову и молниеносно принял решение.

— Значит, так, Вася, выбери из этого списка только тех, кто, во-первых, до сих пор жив. Во-вторых, меня интересуют те, кто добровольно подался к немцам и стал полицаем в первые дни оккупации, то есть чтобы на момент прихода в Смоленск немецких войск эти люди проживали в городе. Ясно?

— Яснее не бывает. Сделаем.

— Все, давай работай. В двадцать сорок пять я буду в отделе…

Судаков заварил свежий чай, поставил перед гостем кружку. Разложил на газете нарезанный хлеб, поставил рядом бидончик с медом.

— Угощайся.

Старцев зачерпнул столовой ложкой ароматный янтарный мед и дал ему растечься по ломтю хлеба. С удовольствием откусив, покачал головой:

— Вкуснотища!..

— Свежий, липовый. Сегодня у нашего пасечника Алексея Даниловича купил.

— Павел Андреевич, а что интересного в поселке говорили про убийство священника?

— Интересного?.. — задумался тот. — Поговаривали, будто за полгода до убийства его помощник пропал, живший при церкви. Послушник.

Иван хотел отхлебнуть чаю, да так и застыл с кружкой в руке.

— Послушник? При церкви в Челобитьеве жил послушник?

— Вроде жил. Да я не знаю толком, Иван Харитоныч. Это ж все слухи, сам понимаешь. Я и не был ни разу в том селе. Все мимо да мимо.

— Странно. — Старцев поставил кружку на стол. — Почему же нам раньше никто о нем не рассказал?

Поднявшись со стула, он сгреб фуражку, взял тросточку и начал прощаться.

— Спасибо за угощение, Павел Андреевич. В другой раз обязательно посижу подольше. А сейчас извиняй — дела…

* * *

По дороге в Москву Иван приказал водителю завернуть к участковому инспектору, отвечавшему за порядок в селе Челобитьево.

Автомобиль затормозил у скромного домишки. Фамилию участкового Иван припомнить не смог, зато вспомнил краткую характеристику, выданную на него Егоровым: «Смышленый молодой парень. Младший лейтенант. Повоевать не успел, но дело знает и к обязанностям относится ответственно».

— Девятнадцать тридцать. Надеюсь, лейтенант закончил свои дела и уже дома. — Старцев оставил фуражку на заднем сиденье и выбрался из машины.

Поднявшись по скрипучему крыльцу, он трижды постучал тростью в дверь. Открыли быстро. В проеме показался коротко стриженный парень лет двадцати — среднего роста, крепкого телосложения и довольно приятной наружности. Вот только говорить он не мог, поскольку интенсивно что-то жевал.

— Старший следователь Московского уголовного розыска майор Старцев. — Иван показал удостоверение.

Участковый быстро дожевал и внятно представился:

— Младший лейтенант Фролов. Местный участковый инспектор.

— Нужно поговорить, Фролов.

— Проходите.

— В доме кто есть?

— Жена и теща.

— Тогда лучше здесь, на воздухе. Куришь?

— Да, пристрастился недавно…

— Догадываешься, по какому я делу? — чиркнул спичкой Иван.

— По поводу убийства нашего священника?

— Именно. Ты чего же промолчал о пропавшем послушнике, когда водил моих сотрудников на осмотр места преступления?

Вопрос прозвучал строго. Парень переменился в лице и едва не поперхнулся дымом.

— Так я это… не знал… — запинаясь, начал он, — не знал я, товарищ майор, что вас события такой давности интересуют.

— Запомни раз и навсегда, Фролов: следствие интересуют любые подробности, так или иначе связанные с преступлением. Даже самая мелочь может стать ключиком к его разгадке. Рассказывай.

— Так это… Ну да, жил при церкви послушник… странный такой… плохо говорил…

— Хватит мямлить, лейтенант! — гаркнул майор. — Ну-ка, соберись и докладывай по существу! Возраст, имя, особые приметы?

— Документов у него не было — об этом меня сразу предупредили, когда принимал должность. Выглядит лет на тридцать — тридцать пять. Имя… не помню, товарищ майор. Из особых примет только то, что странный. Про таких говорят — «блаженный».

— Соображает и говорит плохо, зовут Аким, верно?

— Точно — Аким! — обрадовался инспектор. — Но большинство сельчан называли его ласково — Акимушкой. А вот про то, что соображает и говорит плохо, утверждать не стану. Дважды с ним беседовал и не заметил таких недостатков.

Старцев вскинул на лейтенанта удивленный взгляд:

— Не заметил, говоришь?

— Нет.

— И когда же он исчез?

— Точно сказать не могу. Он же при церкви жил, на людях не появлялся. Народ поговаривает, что пропал он месяца за три до смерти отца Иллариона.

— Не раньше? По моим сведениям, за полгода.

— Нет, товарищ майор, — уверенно мотнул Фролов головой. — Я его последний раз на День Победы видел, Девятого мая, тогда еще все население у сельсовета собралось, репродуктор слушали. Так что месяца за три — три с половиной — это точно.