BioShock: Восторг

– Не совсем, шеф…

– Смотри, во-первых, их привезли в Восторг. Как тебя. Как меня. После чего они узнали, что все здесь не совсем так, как обещано, если ты не один из богатеев. Тогда Фонтейн согнал их в свою маленькую «цепь». Они захотели выйти из нее, когда и это добром не обернулось, и что произошло? Некоторые из них начали погибать. Что же им оставалось? Приходилось продолжать работать на Фонтейна! И что происходит? Райан отправляет нас ловить их. Вешать за контрабанду! За то, что они вынуждены были делать!

– Не знаю, был ли это для них единственный вариант, шеф. Но я понял, о чем ты…

– И после всего этого «Персефона».

Билл вздохнул:

– Ненавижу даже думать об этом месте. Я боялся, что сам там окажусь.

– Лэмб захватила целую часть Восторга, основала там свою базу. Кто дал ей эту базу? Райан, кто ж еще. Пытать людей, чтобы выявить последователей Лэмб… это только привело к Лэмб больше последователей.

– Пытки? Я никогда не знал об этом…

– Он не хотел, чтобы ты узнал, Билл. Чтобы поймать красных «Персефоны» и контрабандистов Райан не просто разрешает пытки, он лично руководил как минимум одним таким допросом, когда Пат Кавендиш делал всю грязную работу.

– Пытки! – у Билла похолодело в животе от этой мысли. – Ты уверен, шеф?

– О да! Мне приходилось убирать за этим музор… мусор. Ладно, возможно, они вынуждены так поступать. Возможно. Но эта девушка, эта Калпеппер, все, что она делала – ныла и стонала. Или пела, если тебе угодно называть это так. Пела очередную смешную, глупую песенку об этом психе, Сандере Коэне. Хочешь знать, насколько он двинутый? Послушай…

Салливан вновь включил запись.

Голос Сандера Коэна начал отрывисто декламировать:

«Дикий заяц» Сандера Коэна. Хочу убрать я уши прочь. Но не могу. Я прыгаю, меня прыжок не отрывает от земли. Это мое проклятие, вечное проклятие! Хочу убрать я уши прочь, но не могу! Это мое проклятие, мое гребаное проклятие! Хочу убрать я уши прочь! Прошу! Уберите их! Прошу!…»

– Ну да, – сказал Билл, когда это прекратилось, – мы же знаем, что этот тип эксцентричен, шеф…

– Эксцентричен? Он убийца! Поехал на АДАМе. Убивает людей ради забавы в «Форте Веселом». Обмазывает их тела цементом, делает статуи и выставляет в своей подсобке.

Билл уставился на него:

– Шеф, ты меня разыгрываешь.

– Нет. Не разыгрываю. Хочу закрыть его. Но Райан настаивает, что это союзник… – он с отчаянием покачал головой.

– Райан защищает его?

– Коэн разнылся, что песня Калпеппер выставила его посмешищем. Сказал, что там и над Райаном заодно потешались. Прислал записи всего этого. Райан и сам немного умом тронулся…

– Он же не принимал АДАМ, да?

– Райан? Нет. Ему и джина хватает. Иногда он спокоен. А все остальное время его сжирает паранойя. Два дня трезвый, один день – полупьяный. Не очень хорошая картина вырисовывается. Я-то это отлично знаю.

Билл облизнул губы. В горле неожиданно стало так сухо.

– Не может быть никаких оправданий для защиты Коэна, если он убийца…. – он сделал долгий глоток виски, которое ему налил Салливан, но вкуса не почувствовал.

– Так что мне пришлось защищать это мелкое ничтожество, Коэна, – прорычал Салливан, – который предложил Райану приказать мне… – шеф замолк на полуслове, взял красно-черное одеяло. Сжал его у груди: – Красивое, правда же? Когда я с ней покончил, то оставил ее как есть, голой в ванне…

Билл уставился на него:

– О чем ты? Что ты с ней сделал?

Салливан закрыл глаза и прижал одеяло к себе, пролив этим резким движением выпивку на колени.

– Я увидел у нее на постели недовязанное черно-красное одеяло. Оно было красивым. Знаешь, черное и красное, очень симпатичное. Так что я забрал его. Как-то это было неправильно, оставлять это одеяло лежать там…

Билл допил виски. Может быть, стоило постараться уйти сейчас, пока Салливан ему еще позволял это. Но он все-таки спросил:

– Шеф, ты хочешь сказать, что Райан отправил тебя убить Анну Калпеппер?

Салливан все смотрел на одеяло. После долгого молчания он наконец-то ответил:

– В ее ванной. Опустил под воду… Ее глаза, Билл, ее глаза смотрели на меня из-под воды… когда я держал… Когда поднимались пузыри, я думал: «Вот оно! Это уходит ее жизнь!» Ты знаешь? Ее жизнь уходила из ее рта пузырями! Прямо как вон те пузыри за окном... видишь их?

– Господи Иисусе, шеф, это… – Билл глубоко вздохнул. Он не знал, что сказать. Чувствовал, будто должен утешить Салливана. «Мне жаль, что ты прошел через подобное». Но такое нельзя сказать убийце. – Шеф, я должен возвращаться к жене. Уже… слишком поздно, чтобы что-то с этим поделать. Мы должны просто… отпустить это. И я хочу, чтобы ты знал, все останется между нами. Все, что ты рассказал.

– Ох, я не могу отпустить это, – Салливан закрыл глаза, его голос был едва различим. – Пойду в «Дары Нептуна». Найду теплое местечко и…

Билл встал, пятясь от него, поспешил к двери. И ушел, не проронив больше ни слова.

«Плазмиды Райана» 1959

Бриджит Тененбаум лежала на своей кровати. Она была полностью одета и неотрывно смотрела на металлическую стену, зная, что не будет спать этой ночью. Перед ее взглядом все еще стояли их лица… с обожанием смотрящие на металлических людей.

Маленькие Сестрички. Их огромные, темные, доверчивые глаза… Она не сможет больше выносить этого. То, как они будут карабкаться на ее колени, жестокие в своей невинности.

Она должна действовать, обрести утешение. Можно было просто убежать, спрятаться в одиночку в каком-нибудь уголке Восторга. Была в городе одна заброшенная жилая подсобка, которую нашла Бриджит. Но отправиться туда одной не вариант – это не поможет. Их глаза, их лица будут преследовать ее. От них нигде не спрячешься.

Нет. Единственный способ – освободить их отсюда. Тогда она перестанет чувствовать их боль, их освобождение станет и ее освобождением…

Сейчас для этого было столько же подходящее время, как и любое другое. Была поздняя ночь, почти все караульные собрались снаружи, надо будет отключить камеры и ботов, Но она знала, как это сделать, да и позже найдет способ, как пройти мимо четвертого охранника. Возможно, его придется убить.

Бриджит протянула руку и достала из-под кровати бутылку водки, которую купила у Карлоского. Алкоголь оказался плохим средством от появившегося у нее нестерпимого чувства, подталкивавшего к заботе о детях. Она сдалась после половины бутылки.