Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
— Благодарю васъ. Такъ я ставлю за него на даму полторы тысячи.
Свтлйшій хозяинъ молчалъ до сихъ поръ съ видомъ затаенной злобы. Сослаться на «статутъ» своего дома передъ первымъ кабинетъ–министромъ ему было уже неудобно, тмъ боле, что и нкоторые изъ его сановныхъ партнеровъ играли уже на млокъ.
— А я ставлю столько же и одинъ рубль, — объявилъ онъ, высокомрно пріосанясь.
— Дв тысячи, — по–прежнему не возвышая голоса, сказалъ Волынскій.
— И рубль! — выкрикнулъ не своимъ голосомъ Биронъ.
— Три тысячи.
—
— Четыре тысячи.
Хмуро–багровое лицо курляндца исказилось безсильною ненавистью.
— Infamer Mensch! — пробурчалъ онъ, скрежеща зубами.
— Повторите, герцогъ, что вы изволили сказать? — спросилъ Волынскій съ тмъ же наружнымъ спокойствіемъ, но вспыхнувшій въ глазахъ его зловщій огонекъ выдавалъ поднявшуюся въ душ его бурю. — Я не совсмъ разслышалъ.
— Это было не про васъ… — уклонился герцогъ, задыхаясь. — Ну, и проигрывайте на здоровье!
— Ваша свтлость, значитъ, отступаетесь? — переспросилъ его Салтыковъ.
— Nun ja, zum Kuckuck!
Банкометъ сталъ снова метать. На этотъ разъ дама наконецъ ему измнила и вскрылась налво.
— Дама!
— Самсоновъ, стало быть, отъ сего часа уже мой? — произнесъ все такъ же невозмутимо Волынскій.
— Вашъ! — отвчалъ Салтыковъ. — Но теперь вы имете дло уже не со мной, а вотъ съ г–номъ Шуваловымъ.
— Завтра же поутру, ваше высокопревосходительство, онъ будетъ въ вашемъ дом, — подхватилъ стоявшій тутъ же Шуваловъ. — Ужъ какъ я вамъ обязанъ — словъ y меня нтъ!
Въ душ онъ, однако, еще такъ досадовалъ, негодовалъ на самого себя, что, не дождавшись ужина, убрался во–свояси. Когда тутъ дверь ему открылъ Самсоновъ, — при вид безмятежнаго и заспаннаго лица юноши, y Петра Ивановича не достало духу признаться, что онъ съ нимъ сдлалъ.
«Узнаетъ все равно поутру», — успокоилъ онъ себя. Но настало утро, Самсоновъ подалъ кофе, молчать доле уже не приходится; а сказать всю правду попрежнему такъ совстно…
— Вотъ что, Григорій…
— Что прикажете?
— Вчера, ты знаешь, былъ картежъ y герцога Бирона… Онъ завелъ опять рчь о теб, просилъ продать тебя ему…
— Боже упаси! Но вы, сударь, ему отказали?
— Прямо отказать, ты поймешь, было очень трудно. По счастью былъ тамъ и Волынскій Артемій Петровичъ…
— И вступился за меня?
— Да… т. — е. перебилъ тебя y герцога… Теб, голубчикъ, будетъ y него куда лучше еще, чмъ y меня: ты знаешь вдь, какая онъ сила при Двор..
Самсоновъ вдругъ все понялъ.
— Скажите ужъ напрямикъ, ваше благородіе, что проиграли меня въ карты!
— Ну да, да… Dieu me damne! И врать–то, какъ слдуетъ, не умю…
Отъ горькой обиды y Самсонова навернулись на глазахъ слезы.
— Не думалъ я, сударь, что я для васъ гроша не стою!
— Напротивъ, голубчикъ, ты пошелъ въ цлыхъ четырехъ тысячахъ рубляхъ; только мн–то отъ нихъ ничего не перепало; по губамъ только по мазали. Ну, не сердись, прости!
И бывшій господинъ крпко обнялъ своего бывшаго
слугу.— Богъ вамъ судья… — прошепталъ Самсоновъ. — А когда жъ мн явиться къ г–ну Волынскому?
— Я общалъ ему прислать тебя еще нынче съ утра. Ты не слишкомъ вдь сердитъ на меня, а?
Самсоновъ махнулъ только рукой, какъ бы говоря:
«Что пользы сердиться на такого шелопая?»
X. Читатель знакомится ближе съ главою русской партіи
Не безъ сердечнаго трепета предсталъ Самсоновъ передъ Артеміемъ Петровичемъ Волынскимъ, первымъ, посл Бирона, вершителемъ судебъ русскаго народа.
— Смотришь ты всякому въ глаза прямо и смло: это мн любо, — промолвилъ Волынскій, оглядвъ благообразнаго и статнаго юношу строгимъ, но, вмст съ тмъ, и благосклоннымъ взглядомъ. — Только смлости, юной прыти этой y тебя не въ мру, кажись, много. Самъ я видлъ, какія штуки ты выдлывалъ въ манеж. Муштровать лошадей ты — мастеръ. Но и самому теб нужна еще муштровка. Ну, кубанецъ, — обернулся Артемій Петровичъ къ стоявшему тутъ же дворецкому, — возьми–ка его въ свои руки, да доложи мн потомъ, на что онъ всего больше годенъ. Можете оба итти.
Дворецкій, Василій Кубанецъ, продувной выкрестъ изъ татаръ, былъ вывезенъ Волынскимъ еще изъ Астрахани (гд Артемій Петровичъ былъ прежде губернаторомъ) и сумлъ вкрасться въ его полное довріе. Неудивительно, что въ званіи дворецкаго y перваго министра онъ сильно зазнался. Отъ зоркаго глаза его, однако, не ускользнуло, что Самсоновъ понравился его господину; а потому и самъ онъ отнесся къ нему довольно снисходительно.
— Наслышанъ я о теб, прыгунъ, наслышанъ, — сказалъ онъ. — Куда я тебя теперь суну? Настоящее мсто было бы теб на конюшн…
— У господъ Шуваловыхъ я былъ по камердинерской части, — заявилъ Самсоновъ. — Кабы твоя милость опредлила меня къ особ Артемія Петровича.
— Ишь, куда хватилъ! И впрямь прыти этой y тебя не въ мру много. Вдаетъ тою частью y насъ старый камердинъ Маркелъ Африканычъ; съ нимъ теб и поговорить–то за честь, а не то, чтобы… Да, можетъ, ты еще и изъ брыкливыхъ…
— Стану брыкаться, такъ отослать на конюшню всегда поспешь. А Маркелу Африканычу я былъ бы за сподручнаго. Старику все же было бы легче.
— Нтъ, любезный, передокладывать сейчасъ о теб Артемію Петровичу я не стану. Поработаешь y меня перво–на–перво и въ буфетной.
Вначал вся остальная прислуга въ дом относилась къ новому молодому товарищу съ извстнымъ предубжденіемъ, и самому Самсонову въ этомъ чужомъ кругу было не совсмъ по себ. Но его собственная обходительность и веселый нравъ, его расторопность и ловкость заслужили ему вскор общее расположеніе. А тутъ старикъ–камердинеръ крпко занедужилъ и слегъ.
— Ну, Григорій, — объявилъ Кубанецъ Самсонову, — докладывалъ я сейчасъ о теб: что малый ты, молъ, умлый и со смекалкой. Докол Африканычъ нашъ не встанетъ опять на ноги, ты заступишь его, якобы его сподручный. Смотри плошай!