Бироновщина. Два регентства
Шрифт:
Лилли, сидвшая вмст съ Юліаной въ одной изъ ближайшихъ каретъ, была свидтельницей этой сцены. Но когда и до нихъ дошла очередь выходить изъ своей кареты, генералъ–полицеймейстерская епанча была уже убрана. Высаживалъ ту и другую изъ кареты, правда, придворный лакей; но шаги Юліаны стснялъ очень некстати пышный шлейфъ, такъ что она поневол должна была ступить носкомъ въ воду. Лилли же, y которой не было шлейфа, перепорхнула подъ навсъ, ни чуть не замочивъ ногъ.
— Что значитъ умть скакать безъ сдла! — не безъ колкости замтила ей Юліана.
Манежъ длалъ честь его строителю или, врне, «приспособителю», Растрелли: несмотря на его обширность, въ немъ было много свта отъ высокихъ, восьмиугольныхъ
О намреніи императрицы прибыть въ манежъ, очевидно, дошло и до свднія всхъ трехъ кабинетъ–министровъ: не желая упустить удобнаго случая для доклада неотложныхъ длъ, были налицо съ портфелями подъ мышкой не только Волынскій и князь Черкасскій, но и графъ Остерманъ, который изъ–за застарлой мучительной подагры почти никогда не покидалъ дома. На глубокій поклонъ тріумвировъ государыня отвтила только мимоходомъ наклоненіемъ головы и затмъ не обращала на нихъ уже никакого вниманія.
Все вниманіе свое, точно такъ же, какъ и другіе, прибывшіе вмст съ нею и размстившіеся на амфитеатр, она отдала небольшой кавалькад донцовъ, выхавшей изъ конюшенъ. Въ знакъ привта цариц, приподнявъ на голов шапки и опустивъ долу острія пикъ, т объхали сначала шагомъ, но съ независимо–молодцоватымъ видомъ, весь манежъ; затмъ пустили своихъ поджарыхъ, но статныхъ коней рысью, посл того галопомъ и, наконецъ, во весь опоръ.
Императрица сидла неподвижно въ своихъ креслахъ, и никто изъ окружающихъ не осмливался еще проявлять свое одобреніе.
Но вотъ манежные конюхи установили на арен нсколько искусственныхъ загражденій изъ древесныхъ втвей вышиною въ два аршина, и лихіе наздники съ пиками наперевсъ и съ зычнымъ гикомъ принялись одинъ за другимъ брать эти загражденія. Тутъ пробудились наздническіе инстинкты и въ самой государын: она ударила ладонь о ладонь, и въ тотъ же мигъ, какъ по команд, все кругомъ также захлопало.
Пока убирались барьеры, казаки дали своимъ взмыленнымъ конямъ перевести духъ передъ дальнйшимъ ристаньемъ. Вдругъ передній казакъ пронзительно свистнулъ, — и скакунъ его взялъ съ мста въ карьеръ, а за нимъ и другіе. Началась джигитовка: подхватываніе съ земли на–лету брошенной шапки, моментальное соскакиванье наземь и вскакиванье опять въ сдло, всевозможныя эволюціи въ воздух пикой, и т. д. Нечего говорить, что присутствующіе любители скаковыхъ зрлищъ пришли уже въ полный восторгъ, и хлопкамъ, ликованьямъ не было конца. Казаки же, прозжая опять шагомъ мимо амфитеатра, съ побдоноснымъ видомъ откланивались съ высоты своихъ сделъ.
— И все? — отнеслась императрица по–нмецки къ герцогу.
— Есть еще одинъ жеребенокъ, — отвчалъ тотъ. — Войско донское желало бы имть счастье принести его въ даръ вашему величеству…
— Значитъ, онъ общаетъ сдлаться украшеніемъ нашихъ конюшенъ?
— Первымъ алмазомъ, государыня.
— Посмотримъ этотъ алмазъ.
По знаку Бирона, старикъ–казакъ вывелъ подъ уздцы жеребенка–двултка караковой масти. Опираясь на руку герцогини Биронъ, Анна Іоанновна спустилась внизъ на арену. За государыней поднялись съ мстъ и другіе, въ томъ числ также Анна Леопольдовна съ Юліаной и Лилли.
Да, то не былъ обыкновенный жеребенокъ, а прелестнйшая, одушевленная картинка! Подъ лоснящеюся, какъ атласъ, темно–гндою шерстью играла, казалось, каждая жилка. Ни секунды не зная покоя, лошадка переминалась все время на всхъ четырехъ ножкахъ, точно выточенныхъ геніальнымъ токаремъ, и каждымъ такимъ движеніемъ выказывала гармоничный на диво складъ всего тла.
Но изящне всего была все–таки головка, на которую была накинута легкая, какъ бы игрушечная уздечка изъ красныхъ ремешковъ, богато выложенныхъ серебромъ. Задорно вскидывая эту чудную головку, жеребенокъ прялъ ушами и поводилъ кругомъ своими большими, умными глазами, словно говоря:— Любуйтесь, господа, любуйтесь! Такой красоты никто изъ васъ вдь еще не видывалъ, да никогда боле и не увидитъ.
— Хорошъ, милый, безмрно хорошъ! — похвалила его государыня. — Уздечка хороша, а самъ того еще краше.
— Уздечка наборная, лошадка задорная, — отозвался съ самодовольствомъ польщенный старикъ–казакъ. — Ни удилъ, ни сдла она еще не вдаетъ.
— Такъ на нее разв еще не садились?
— Пытались наши молодцы, матушка–государыня, пытались, да не дается: всякаго досел сбрасывала.
— Что бы теб, Лилли, попытаться? — насмшливо замтила по–нмецки Юліана.
Слова эти достигли до слуха Анны Іоанновны и напомнили ей первый разговоръ съ Лилли.
— А и вправду не хочешь ли покататься? — сказала она шутя. — Теб вдь и сдла не нужно.
— Подсадите–ка барышню! — указалъ Биронъ стоявшимъ тутъ же рейткнехтамъ на Лилли, выхватывая изъ рукъ одного изъ нихъ плетку. — Ну, что же?
Ослушаться герцога значило подпасть подъ его гнвъ и немилость. Не пришла Лилли еще въ себя, какъ была поднята дюжими руками на воздухъ, и усажена на спину жеребенка; а Биронъ со всего маху хлестнулъ его плеткой. Лошадка отчаяннымъ прыжкомъ рванулась впередъ такъ внезапно, что старикъ–казакъ выпустилъ изъ рукъ поводья. Лилли успла только ухватиться за гриву лошадки и мчалась уже по манежу. Но, сидя бочкомъ безъ опоры для ногъ, она при крутомъ поворот не могла уже удержаться на спин лошадки и чувствовала, какъ соскользаетъ. Еще мигъ — и она повиснетъ на грив.
Жестокая шутка злопамятнаго курляндца грозила окончиться катастрофой. Вс присутствующіе съ замираніемъ сердца слдили за бшеной скачкой; самъ Биронъ уже не улыбался, а кусалъ губы. а съ Анной Леопольдовной сдлалосъ дурно. У нсколькихъ придворныхъ дамъ нашлись тотчасъ, конечно склянки съ нашатырнымъ спиртомъ, а нсколько придворныхъ кавалеровъ бросилось вонъ со всхъ ногъ за стаканомъ воды. Оказать какую–нибудь помощь погибающей наздниц никто изъ нихъ и не думалъ.
Но помощь все–таки подоспла: изъ группы столпившагося y входа служительскаго персонала отдлился молоденькій лакей и подбжалъ какъ разъ во–время, чтобы подхватить падающую наздницу. Только стоя уже твердо на ногахъ. Лилли взглянула на своего избавителя.
— Это ты, голубчикъ, Гриша? Безъ тебя бы мн конецъ…
— Долгъ платежомъ красенъ, Лизавета Романовна. Проводить васъ до вашего мста, или вы дойдете уже одн?
— Дойду, дойду…
Пока онъ неотступно глядлъ ей вслдъ, какъ она перебиралась черезъ манежъ къ амфитеатру, неукротимый Буцефалъ, обжавъ кругомъ манежа, мчался опять мимо. Къ немалому, должно–быть, удивленію лошадки, на спин y нея очутился тутъ опять кто–то. Но этотъ наздникъ сидлъ уже не по–дамски, а по–мужски и крпко сжималъ бока ея шенкелями, какъ въ тискахъ. Она взвилась на дыбы, забрыкалась передними и задними ногами.
Вдругъ ее ошеломилъ ударъ кулакомъ по лбу, и въ глазахъ y нея потемнло: они были накрыты шейнымъ платкомъ наздника. Такой небывалый еще способъ укрощенія такъ поразилъ лошадку, что она мигомъ присмирла и, дрожа всми фибрами тла, остановилась, какъ вкопанная. Всадникъ, попрежнему держа ее въ шенкеляхъ, потрепалъ ее ласково по ше, по крупу. Когда она нсколько поостыла, онъ снялъ платокъ съ ея глазъ и тронулъ поводья. Послушная, какъ овца, она затрусила впередъ мелкой рысцой. Дохавъ такъ до амфитеатра, Самсоновъ съ сдла склонился передъ государыней, а затмъ соскочилъ наземь и передалъ поводья старику–казаку.