Битва пророков

Но нельзя! Руки связаны! Потому что эта идеология только укрепляется от этого! Каждый труп миссионера только утверждает христиан в безумии! Они, в слепом фанатизме, видят в любом акте естественного возмездия всего лишь дьявольскую ненависть к их Христу. Справедливое наказание в этом извращенном учении превратилось в подвиг! Но как же в таком случае с ними бороться? Как же тонко придумано! И как подло! О, сын плотника, ты запустил в мир живучую гадину! Нет, будущее не будет таким, каким его видишь Ты, каким видит Константинополь! Он, Великий Каган, не допустит этого! Прежде всего он не допустит крещения Руси. Этого огромного океана народов, этого безбрежного пространства! Если он не сможет остановить византийскую экспансию на север, Хазария погибла! Великий Каган прекрасно это понимал. Сейчас судьба мира решается здесь – на Итили! Нужно привлечь русов к себе, сделать их друзьями или поработить! Для этого нужно их хорошо узнать. Понять все тонкости их характера и железной хваткой схватить их самые нежные струны. Он уже узнал, что они любят веселые многолюдные пиры, где совершенно доверчиво могут расслабиться настолько, что теряют способность что-либо понимать и сопротивляться. Удивительная беспечность! Видимо, они чувствуют себя в полной безопасности в кругу своих. Это говорит об их верности и сплоченности. Это плохо для него, для Кагана, который хочет покорить этот народ. Но это достоинство можно сделать недостатком. Нужно приучить их расслабляться не только в своем кругу, но и вообще где угодно, когда угодно! Вот тогда ими можно будет управлять!

Как политик он завидовал византийскому Басилевсу, у которого был такой отличный инструмент порабощения народов, как крещение. Гениально! Народы сами с готовностью якобы становились ему как бы своими, такими же, как сам он. О, это очень коварная идеология! Коварная и опасная для Хазарии! Ведь он, Каган, не мог, не имел права, не смел обращать в свою веру другие народы. Эта вера не для них, а только для его народа, для народа Книги, народа Завета. Завета Бога именно с этим народом и больше ни с кем! Как было бы просто запустить тысячи проповедников Великой Книги во все племена, и их князья и цари сами бы пришли на поклон к нему, как ходят к византийскому Императору! Но он не может этого сделать. Он ограничен в методах! В глубине души Каган понимал, что нельзя создать иудейское государство, населенное неиудеями. Что Хазария обречена, что он чувствует себя чужим среди ее народов. И народы это чувствуют. Поэтому ему приходится строить из себя символ высшей справедливости и веротерпимости. Для того чтобы иудеи не вызвали на себя гнев инородцев, приходилось, скрепя сердце, признавать, что все религии хороши и уважаемы, включая самое дремучее язычество. Хотя для иудея это было невыносимо, потому что вся история Израиля была борьбой с язычеством. Но это еще можно было терпеть ради высшей цели. Но как вытерпеть неудержимое распространение христианства? Как долго можно играть в веротерпимость и наблюдать, как Византия изнутри пожирает Хазарию! Это был тупик…

Кагана давно уже мучила мысль, что ему придется отказаться от веротерпимости. Что нужно объявить кое-кого вне закона на территории Хазарии. Но он боялся этого. Он не решался объявить конец равноправию. Ведь в таком случае иудеи перестанут быть хазарами, как и все остальные, невзирая на вероисповедание, и станут только иудеями среди только мусульман, только язычников и только христиан. И как же они будут немногочисленны, как невыносимо заметны и чужды всем одновременно! Этого и боялся Великий Каган.

Но великие мудрецы во всем мире, которые думали и заботились о Хазарии, убеждали его в том, что единственный способ остановить христианскую экспансию – это сохранение огромного, разнообразного варварского язычества, в котором можно существовать, не обращая на себя внимания. Мало ли кто как молится? Для язычника это совершенно не важно, потому что он и сам не знает счета своим богам. Одним богом больше, одним меньше – какая разница? Пока многочисленные народы молятся кто пням, а кто каменьям и сидят в своих лесах и болотах, они не являются угрозой. Даже если они вообще никому не молятся – это тоже хорошо, это личное дело каждого. Но если они объединятся, ощутят себя чем-то единым, приобретут принципиальную религиозную концепцию, то это будет страшная организованная масса. А объединить их может только христианство. Другой силы нет! И они сразу же спросят у Кагана – если ты не христианин, то почему ты наш владыка?

Для того чтобы этого не произошло нужно как можно скорее уничтожить источник распространения христианства – Византию. Но у Хазарии своих сил для этого слишком мало. Последняя надежда – Русь. Только она благодаря своим размерам и многочисленностью способна повернуть историю в другое русло. Русь нужно приручить или поработить срочно, пока этого не сделала Византия!

Каган еще не выбрал какой-либо способ и решил действовать по обстоятельствам. Пока он не рисковал идти на Русь. С одной стороны, хотелось бы договориться с ними миром, и объединенными силами, гигантской лавой обрушиться на Константинополь. Он знал, что русы уже не раз и сами ходили к Царьграду, но у них не было цели уничтожить Империю. Хотя они бы справились. Сейчас было очень важным дать им эту цель. Для этого он и остановился в устье Оки. Он ждал делегацию русов. Они же знали, что хазары подошли к их границам! Они обязательно придут!

А с другой стороны, он ждал вторую армию, которая много лет ведет бесполезные бои в Закавказье. Какой смысл ей находиться там? Так можно безрезультатно воевать еще триста лет. Нужно собрать все силы в кулак и одновременно ударить!

Днем Беловский с Ратко помогали ловить рыбу, что-нибудь носили, убирали. Их пытались как-то занять, но дел особых не было. Поэтому оставалось много свободного времени. Благодаря его наряду хазары к нему относились с почтением. Не как к пленнику. Тем более они замечали, что Михаил частенько засиживался в шатре самого Кагана и выходил оттуда не с пустыми руками. Ему позволялось гулять по всему острову, кроме того места, где стояли женские шатры. Оно усиленно охранялось сотней выхолощенных негров. Их страшный для средневекового европейца или азиата вид не способствовал излишнему любопытству ни хазарских воинов к женщинам, ни женщин к воинам. Негров боялись все. Но Беловский, который в Америке видел самых разных афроамериканцев, не только евнухов, рискнул как-то подойти к ним поближе. Как ни странно евнухи тоже отнеслись к нему с почтением и не проявляли агрессии. Они лишь пристально за ним наблюдали. Беловский и сам не провоцировал их на какие-то действия. Он с безразличным видом осмотрел окрестности, негров, как будто, скучая, прогуливался, и повернул обратно. Через пару дней он повторил такую же прогулку. Негры опять сохранили спокойствие. Потом он стал заглядывать к ним каждый день, и негры к нему уже привыкли. Ну, гуляет молодой господин и гуляет, что тут поделаешь? Сейчас все слоняются туда-сюда от нечего делать… Как-то раз он попытался с ними заговорить, но тут же был отогнан шагов на сто щитами. Жизнь за шатровыми стенами оставалась загадкой.

Но однажды на остров прибыл большой корабль с булгарским вельможей. Каган стремился всеми силами втянуть и Булгарию в свои планы. Поэтому он всячески обхаживал посла. После пира он захотел сделать особый сюрприз и показать гостю необыкновенно прекрасную невольницу. Невольница была русской, и для разговора с ней был приглашен Беловский.

Она вошла в шатер в сопровождении двух негров. Ее лицо скрывала шелковая материя, которую сдернул радушно улыбающийся Каган. Как и предполагал Михаил, это была Венеслава! Девушка стояла, склонив голову, и не поднимала глаз. Каган был самой любезностью, ему хотелось произвести впечатление на гостя, но пленница все портила. Он обратился к Беловскому:

– Михаил, скажи, чтобы она подняла на нас свои прекрасные глаза!

Венеслава не видела Беловского, она вообще ни на кого не смотрела. Поэтому не узнала его. Мгновенно в его голове созрел маленький план. Он под видом перевода слов Кагана обратился к ней:

– Не делай резких движений, а то выдашь меня и себя.

Но она все равно слегка вздрогнула. Михаил продолжил:

– Постарайся не злить Кагана. Он просит тебя поднять глаза.

Венеслава смело подняла глаза и посмотрела на Кагана, на булгарина и потом на Беловского. Она ни чем не показала, что узнала его. Каган восторженно затараторил:

– Какая красота! Какая красота! Эти глаза стоят половины мира! Михаил, попроси ее пройтись!

Беловский опять обратился к девушке:

– Твой отец жив и находится на этом острове. – На ее щеках вспыхнул румянец, но она больше ничем не подала виду. – Каган просит тебя пройтись перед ними.

Венеслава гордо прошлась кругом, приведя в окончательный восторг и гостя и Кагана. После чего Каган велел ее увести. Он знал, что для затравки гостя этого вполне достаточно. Теперь он будет целыми днями думать о невольнице, и, когда дойдет до кондиции, можно будет намекнуть, что ему бы подарили красавицу, но только в том случае, если Хазария получит взамен что-то такое, что ей сейчас очень-очень нужно…

Вечером Беловский сообщил Ратко радостную весть о том, что он встречался с Венеславой. С этого дня их жизнь изменилась и приобрела смысл. Они стали обдумывать план побега и похищения девушки. Ратко опять стал деятельным, глаза его светились постоянной мыслью о том, как не допустить выдачи сестры булгарину, который гостил у Кагана уже неделю.

Судя по всему, он не очень горел желанием выступить на стороне Кагана. Он боялся усиления Хазарии вместе с Русью, боялся усиления Руси вместе с Хазарией, а это было неизбежно, в случае если они договорятся. Для Булгара лучше было бы, если они враждовали друг с другом. При таком раскладе каждая из сторон стремилась бы заиметь союзника в лице Булгарии, по крайней мере не дополнительного врага. Еще больше он боялся союза с Каганатом против Руси, так как в таком случае он получал войну с русами на своих границах, прикрывая Хазарию, которая находилась гораздо южнее.

Именно поэтому булгарину еще не подарили Венеславу. Был бы сговорчивее, дела русов были бы значительно грустней.

Каган продолжал периодически вызывать Беловского к себе и подолгу выспрашивал про Русь. Михаил пересказывал ему все, что узнавал от Ратко. О том, что Русь делится на многие племена, такие, как древляне, поляне, вятичи, и другие, которые между собой сильно перемешаны и мало чем отличаются. Рассказывал, что близкородственные русам славяне, говорящие с ними на одном языке, живут далеко на запад, до самого Рима. Особенно сильно Михаил поразил Кагана тем, что по памяти углем нарисовал карту Европы до Урала на обратной стороне леопардовой шкуры. Он довольно точно показал, где обитают различные народы. Ведь у него в комнате, где бы он ни жил, всегда висела карта мира. Он ее хорошо знал и любил рассматривать. Каган достал арабскую карту, сравнил и был крайне изумлен познаниями Беловского. После этого он проникся к нему еще большим уважением и доверием.