Битва пророков
Шрифт:
– У нас нет воды…
– Отнесите меня к воде… Ради Бога…
До берега было недалеко, шагов двести, не более. Но там спали русы. В темноте можно было наскочить на кого-нибудь и поднять весь лагерь. Можно было вернуться тем же путем. Но там были корабли, на которых тоже спали русы. Да и нужно ли? Можно ли? Он не имел права вмешиваться в историю! Если допустить, что Михаила нет в этом времени, то, значит, и Захарию некому тащить к реке. Вдруг он выживет? Тогда он продолжит фигурировать в истории. А это было не по правилам троянцев.
Беловский мучительно
– Что он говорит?
– Он просит отнести его к реке.
– Так давай же отнесем.
– Ты понимаешь, что он казнен судом Великого Кагана и суд этот одобрен русским вечем?
– Да, понимаю.
– Если увидят, то подумают, что мы его сняли с креста и помогаем бежать…
– Не увидят, мы тихонечко!
– Ты понимаешь, что он тебе враг? Почему ты хочешь ему помочь?
– Ты рассказывал сегодня про Иисуса. Я представила. Мне стало очень жалко Его. Ему никто не помог! Его все-все оставили! Горько ему было… Да и какой он сейчас враг? Враг – когда сильный. А когда немощный – какой враг?
– Добрая ты, Венеславушка. Настоящая русская у тебя душа.
– А какая же? Конечно, русская.
– Я не в том смысле… ты не поймешь, о чем я….
Захария застонал. Кажется, он терял сознание и просил воды.
– Если мы его понесем и он будет так стонать, то нас все равно заметят…
– Подожди меня здесь, Мишенька, я сбегаю одна и принесу воды. Мы его напоим. Если ему станет легче, то отнесем к воде. А нет – как Богу угодно!
– Какому Богу?
– Какому, какому! Его Богу, конечно! Иисусу! Не Перуну же?
– Почему не Перуну?
– Потому что Перун наш, а не его. У него есть свой Бог.
– И ты не боишься идти одна?
– Теперь не боюсь…
– Почему?
– Мне его Бог поможет.
– А почему не Перун? Он же твой бог?
– Потому что я сейчас не его делом занимаюсь. Какая ему разница – выживет черкас или не выживет? У него своих детей хватает…
– Ну, иди тогда. Помоги тебе Бог!
Венеслава исчезла в темноте. Беловский остался один с Захарией. Тот тяжело дышал и больше не говорил. Что же делать? Может, Изволь поможет? И она незамедлительно ответила:
– Ты правильно сделал, что вспомнил меня. Никогда не забывай, кто ты есть. Ты не отсюда. Тебя это все не касается. Да и девчонок сильно не прижимай!
– Я и не прижимал.
– Я видела! Не прижимал он…
– Ты что, ревнуешь?
– Чего? Я ревную? Ну, ты и сказанул! – фыркнула Изволь.
– А чего же ты волнуешься?
– Мне по должности волноваться положено! А вот тебе девчонок прижимать не положено!
– Ты говорила, что не замечаешь плохого, помнишь?
– Ну, да, говорила, ну и что? Я действительно не замечаю плохого.
– А то, что я дрожащую Венеславу прижал, заметила?
– Заметила…
– Значит, в этом нет ничего плохого!
– Ну, ты и демагог!
– С тобой – только так!
– Ладно-ладно,
дамский угодник, вспомню я тебе…– Ты лучше скажи – долго мне еще тут командироваться?
– Да нет, немного уже осталось, – как-то грустно пробормотала она. – Скоро домой…
– Я так и не получил задание. Зачем меня сюда засунули?
– Это твоя первая миссия, Миша, тут нет специального задания. Просто проекту был необходим дополнительный компонент в данной ситуации. Ты им и стал. Без тебя все произошло бы точно так же, кроме маленьких деталей.
– Например?
– Это не моя компетенция. Да и рано тебе это знать. Ты еще находишься в том времени. Вот вернешься к себе – кое-что узнаешь. А теперь я должна тебя оставить. Высшие силы прерывают связь.
– Как оставить? Мне же говорили, что ты всегда будешь со мной?
– Да, я всегда с тобой. Мы всегда с тобой. Нас много. Ты – не один, помни это. Не забывай, что тебя никогда-никогда не оставят! Не забывай этого!
– Что ты говоришь, Изволь! Изволь!
Она уже не отвечала. Михаил потряс оберег, но он молчал. Эх, так и не спросил, что с Захарией делать. Вдруг откуда-то рядом послышался голос:
– Ничего пока не делай.
– Кто тут? – закрутил головой Беловский.
– Это я, Тимофей.
– Тимофей, здравствуй! Как я рад! Где ты?
– Я тут, перед тобой…
– Где? Не вижу!
Появился свет. Перед Михаилом действительно проявился стоящий на коленях Тимофей. Свет опять исходил из него. Между ними лежал Захария с рваными руками и ногами. Тимофей склонился над ним и гладил спутанные волосы черкаса.
– Это мой сын…
– Захария – твой сын?!
– Да.
Михаил рассмотрел Захарию и увидел, что тот был еще совсем молод. Над верхней губой только начали пробиваться черные усы.
– Это он затеял драку с русами.
– Почему?
– Он мстил за меня. Он любил меня.
Беловский заметил, что Тимофей плачет.
– Почему ты плачешь, ты же на Том Свете? Разве у вас бывает горе?
– Конечно, бывает. Переживания – это свойство живой души. А мы – живые.
– Но это же страдания. А я слышал, что вы избавлены от страданий.
– Правильно, мы избавлены от своих страданий. Нам уже ничего и никогда не грозит. Но мы не можем быть равнодушными к страданиям других. Мы не избавлены от жалости, от любви, от сострадания. Наоборот, они у нас стали еще сильней… Ты знаешь, тут все о вас страдают. Все! Даже сама Царица Небесная плачет о вас! Даже сам Господь!
– Захария умрет?
Тимофей отвернулся, сдерживая рыдания. Потом вздохнул и дрожащим голосом сказал:
– Нет, он сейчас не умрет. Он еще долго будет мучиться. Очень долго! Пятьдесят четыре года, представляешь?! Без рук и без ног! – Он затрясся. – Зачем ты родился таким сильным, сын! Почему ты не умер, как все?!
Беловский не мешал Тимофею горевать. Когда он опять успокоился, Михаил спросил осторожно:
– Как же он будет жить без рук и без ног? Кто его будет кормить?
– Ангел его прокормит.