Благие намерения

–  Чего?..
– растерялся тот.

–  Вот… - сказал Кирюша, подавая с порога листок.

С первых строк все стало ясно.

–  "Святое письмо"?
– удивился Алексей.
– Где взял?

–  В почтовом ящике…

–  Надо же! Лет пять этой дряни не было… - Колодников пробежал старательные каракули по диагонали, споткнулся на знакомых фамилиях, вчитался… Такое впечатление, что содержание письма было скатано с одной из жутких листовок и щедро разбавлено отсебятиной. Ну и, как водится, пересыпано грамматическими ошибками. В конце шли угрозы и требования переписать данный текст двадцать раз и подсунуть знакомым…

–  Ну так что это?

– не унимался Кирюша.
– «Человек-порох…»

–  Где? А-а… Вот это?.. «…паложил на рельсу человека пороха…» Понял. Не «человека-пороха», а «человека Пороха». В смысле - человека, которого зовут Порох. Ну, это, видишь ли, был такой подельник у Скуржавого… ныне покойный…

Кирюша наморщил чело.

–  А кто такой Скуржавый?

–  Слушай, - не выдержал Алексей, возвращая письмо.
– Ты так и будешь со мной с порога разговаривать?

Кирюша недоверчиво взглянул под ноги, словно и вправду хотел удостовериться, что стоит на пороге собственной квартиры. Вернее, не то чтобы собственной (квартиру супруги Чернолептовы снимали), но тем не менее…

–  Да, верно… - сказал он после краткого раздумья.
– Заходи…

Они прошли в единственную и довольно просторную комнату кубических очертаний, где из-под картин не было видно обоев. Светлые возвышенные Иришкины фантазии соседствовали с мрачными шедеврами самого Кирюши. Старенькие Адам и Ева под засохшим древом познания, с которого свешивается змеиный скелетик. Портрет Иуды: бугроватое, рыжевато-мшистое темя, из бельмастого глаза льются струйкой тридцать сребреников. Воспоминания о будущем: оплавленные остовы небоскребов, складывающиеся в подобие проломленного, распадающегося по швам черепа. И так далее…

Судя по всему, до изъятия «святого письма» из почтового ящика Кирюша работал. На столе (всяких там мольбертов Чернолептовы не признавали) в окружении кисточек, склянок с водой и прочих причиндалов лежала прикнопленная четвертушка ватмана, на котором бледно начинало прорисовываться тоже нечто апокалиптическое: розовый перепуганный толстячок, из которого, разрывая нежную жирную плоть, лезет на свет божий какое-то жуткое шипастое чудовище. Акварель и немножко гуаши…

–  Слушай, что вообще происходит?..
– возмущенно спросил Кирюша, бросая тетрадный листок на стол.

Алексей криво усмехнулся.

–  А ты разве еще не понял? Конец света. Страшный суд на дворе…

Кирюша задумался. Внешне это выглядело так: замер, задрав клинообразную старообрядческую бороду, и вроде бы принялся высматривать что-то на потолке.

–  Нет, - упрямо сказал он, снова обретая некоторую подвижность.
– Не понимаю… Погоди!
– Он повернулся к Колодникову и сдвинул брови.
– Кто сейчас сказал про Страшный суд?.. Ты или я?

–  Я…

–  То есть ты тоже в курсе?

–  Да.

–  То есть ты знаешь… - Не сводя пристальных глаз с гостя, Кирюша потыкал пальцем в край стола, где валялось «святое письмо», - что все это… далеко не просто бред…

–  Знаю… - сдавленно ответил Колодников.
– Потому и пришел…

–  Хм… - Кирюша задумчиво скорчил несколько гримас подряд.
– И что ты обо всем этом думаешь?

–  Чаем угостишь - скажу, - озлившись, буркнул Алексей, и они проследовали на кухню.

* * *

Рассказ Колодникова Кирюша выслушал с кислым, брюзгливым видом, насколько можно было судить по левой половине лица. Правую половину он прикрывал ладонью. Поза человека, который стесняется синяка. Потом шумно вздохнул, явил лик полностью и потянулся к своей чашке.

–  Кстати, коронку я посадил на место… - сообщил он ворчливо ни к селу ни к городу.
– Червонец слупили…

–  Что?..

–  Коронку, говорю… - Кирюша открыл рот и раздраженно щелкнул ногтем по клыку из желтого металла.
– Меня ж в арке этой вашей так с Божьей помощью уделало, что коронка слетела…

Помолчал, посопел сердито. Потом спросил:

–  Слушай, Леш, а тебе не кажется, что Господь Бог вершит этот свой Страшный суд несколько однобоко?

–  То есть?..

–  Что ж он только по одной заповеди-то карает?
– Кирюша был явно не на шутку раздосадован непоследовательностью Господа Бога.
– А остальные девять?..

–  Н-ну… - Такая постановка вопроса, честно сказать, весьма озадачила Колодникова.
– Сначала по одной… Потом, наверное, по остальным… - с диковатой улыбкой предположил он - и замолчал, моргая.

–  Оч-чень интересно… - язвительно молвил Кирюша.
– Это что же тогда выходит? За убийство - сам будешь убит, а за прелюбодеяние?.. Жена, что ли, гульнет? А если холостой?

–  Н-ну… - сказал Алексей.
– Не знаю.

–  И потом!
– сквозь зубы продолжал Кирюша.
– «Не убий» - согласен!.. Вот они, скрижали, вот она, заповедь! Но где это слыхано - за мордобой карать?.. Да не было никогда в жизни такой заповеди - «Не бей»!.. Или как это будет по-церковному? «Не бий»?..

Секунд пять прошло в растерянном молчании.

–  Так что ты хочешь… сказать-то?..
– осторожно прокашлявшись, спросил Колодников.

–  Я хочу сказать, что чепуха это все, - отрубил Кирюша.
– И «святые письма», и… Короче, никакой это, к черту, не Страшный суд! Тут другое…

После этих его слов Колодников чуть отшатнулся, в глазах затеплилась робкая надежда. Кажется, не зря толкнуло его что-то изнутри - зайти к Чернолептовым.

–  Слушай… - зашептал он, резко подаваясь к Кирюше.
– А ведь правда… Сам чувствую: что-то тут не то… Ты пойми: я же не против самой идеи Бога… Но всему же есть предел! Кирюш!.. Просек уже что-то, да?..

Кирюша поднялся и, с сомнением покосившись на Алексея, огладил клин бороды.

–  Знаешь ли ты, что такое ад?
– надменно спросил он.

Тон его Колодникову не понравился. Да и сам вопрос тоже.

–  Знаю, - буркнул Алексей.
– Сутки там провел…

Кирюша Чернолептов его не услышал. Он мысленно оттачивал формулировку, не желая выдавать ее в сыром виде.

–  Ад, - изрек он наконец, - это загробные угрызения совести.

–  И что?
– не понял Алексей, но опять услышан не был.

–  Кипящая смола, котлы, черти с рожками… - задумчиво и в то же время пренебрежительно перечислял Кирюша.
– Все это - так, от недостатка воображения… Понимаешь, мы (то есть люди) - это как бы поле боя… пока живы, конечно… Совесть воюет с плотью, а плоть с совестью… Ну, как бы это тебе объяснить? Человеческое тело - все равно что графитовые стержни в ядерном реакторе, оно гасит совесть, понимаешь?.. Стоит лишиться тела, совесть тут же выходит из-под контроля - и пошла вечная агония… Я, кстати, давно уже об этом думаю… Даже пару эскизов набросал…