Благородный принц

Я очень хотела его увидеть. Самое большое волнение за весь день. Когда Люк был в комнате меня всегда заряжала его энергия. Это было потому, что я ждала, когда он, наконец, спросит меня о Воинах, или о чем-то совсем другом… Ну, скорее, и о том, и о другом.

Он прошел на кухню и открыл холодильник, наклонившись, чтобы достать пиво.

— Хочешь?

— Нет, спасибо.

Он закрыл дверцу и открутил крышку с бутылки, поднеся краешек к губам.

У меня перехватило дыхание, и я заставила себя отвести взгляд от его красивого лица. Я не позволила себе обратить внимание на то, как его рубашка подчеркивает ширину его плеч. Или на то, как сексуально было видеть, как он ходит босиком.

Слишком много на что можно было посмотреть, и я могла забыть, что не доверяю Люку Розену.

— Здесь вкусно пахнет. Ты уже поела?

Я покачала головой.

— Тогда, я думаю, мы можем поесть вместе для разнообразия.

Фу. Он собирался снова силой затащить меня в столовую.

— Конечно.

Люк сделал еще один большой глоток пива, его кадык дернулся, когда он сглотнул. Горло этого человека завораживало. Серьезно, неужели у него не было ни одного недостатка?

Я отвернулась, чтобы скрыть румянец на щеках. Недостаток, изъян. Мне нужно было подумать о недостатке, на котором можно сосредоточиться, если я собираюсь пережить этот ужин. Давай, Скарлетт. Придумай что-нибудь.

Идея!

Он встречался с Пресли. Вот, это недостаток. Ладно, не совсем. На самом деле, это просто показывает, что у него хороший вкус. Но мы с сестрой поменялись достаточным количеством мужчин. Ну, одним, но Джеремая был чокнутым, так что я не спешила повторять эту ошибку.

Люк встречался с Пресли. Следовательно, он был под запретом. Плюс, он был врагом. Два очень существенных факта, на которых стоит сосредоточиться, а не на его красивом лице.

Я схватила сервировочную ложку из ящика.

— Что бы ты хотела выпить? — спросил Люк.

— Вода подойдет. Я принесу, — сказала я, подходя к раковине, чтобы наполнить стакан. Когда я вернулась, он уже взял для меня тарелку.

Это было так по-домашнему. Легко. Затем он сделал еще глоток пива, и я снова почувствовала, как пересохло в горле.

У меня потекли слюнки.

Он подняла взгляд поверх янтарной бутылки, и на кратчайшую долю секунды, я могла бы поклясться, его глаза потемнели от желания. Но он ушел прежде, чем я смогла проанализировать его взгляд, унося обе наши тарелки из кухни.

Прямиком в столовую.

Это была просто комната. Единственная комната, которую я ненавидела в этом доме.

У меня не было выбора, кроме как последовать за ним, мои шаги были тяжелыми и медленными. Стол был достаточно красивым, дерево светлее, чем полы. Стулья с высокими спинками были классическими, с четкими линиями. Но все в комнате заставляло меня нервничать.

— Как прошел твой день? — спросил он, когда я села.

— Хорошо. — Мой желудок скрутило, и я взяла вилку. — А твой?

Он вздохнул.

— Хорошо.

Когда Люк приходил домой и сразу же отправлялся за пивом, это означало, что у него был тяжелый день. Но подробностями он не делился, а может, и не мог делиться, поэтому я не спрашивала.

Люк поднял вилку, погружаясь в макароны. Он отправил в рот первый кусочек, вздрогнул и потянулся за своим пивом, втягивая воздух.

— Ай. Горячо.

Я замерла, затаив дыхание, и уставилась, не мигая, через стол.

Он жевал с открытым ртом, запивая свой кусок глотком напитка. Когда он посмотрел в мою сторону, его брови сошлись на переносице.

Вероятно, потому, что краска отхлынула от моего лица.

— Прости, — прошептала я.

— За что?

— Я должна была предупредить тебя, что еда еще горячая.

— Я видел, как она дымилась. Это просто я идиот, который решил сразу съесть так много.

— Верно. — Я сглотнула, затем сосредоточилась на своей тарелке.

Травма и страх были ужасными спутниками за ужином. Они лишили меня аппетита.

— Скарлетт, это не твоя вина.

— Я знаю. — И я правда знала это. Я не виновата в том, что он обжег язык. Но слишком часто я наблюдала, как мою мать наказывали за то же самое. Хотя это не было ее виной.

— Эй, — нежный голос Люка заставил меня поднять глаза. Его глаза, такие добрые и обеспокоенные, ждали, умоляя об объяснении.

И впервые мне не захотелось отгораживаться от него.

— Пресли когда-нибудь рассказывала тебе о нашем детстве?

— Нет.

Это не было неожиданностью. Я сомневалась, что она многим рассказывала о нашем воспитании. Привычки и все такое.

— Стол заставляет меня нервничать.

— Стол.

Я кивнула.

— Местом, где мой отец любил взрываться, был обеденный стол. Если он обжигал язык чем-то, что готовила моя мать, а она его не предупредила, черт возьми, даже если она его предупреждала, он использовал это как предлог, чтобы взорваться.

Люк отложил вилку, опершись локтями о стол.

— Дай определение слову «взорваться».

— Тебе правда нужно определение?

Его челюсть сжалась.

— Я понятия не имел.

— Это не совсем то, что способствует хорошему разговору.

— Потому что у нас так много замечательных бесед, — невозмутимо ответил он.

Я рассмеялась.

— Верно.

— Как насчет того, чтобы сделать это сейчас? — Прежде чем я успела возразить, он поднял руку. — Ты говоришь мне все, что хочешь. И молчишь о том, чего говорить не хочешь.

О, он был хорош. Эти глаза. Это честное лицо. Они поколебали мою решимость.

— Мой отец — монстр, замаскированный под милого соседа. Внешне мы были идеальной семьей. Пикники по субботам. Церковь по воскресеньям. Милые девочки и родители, которые их так сильно любили, что держали рядом. Но внутри наш дом был выгребной ямой страха и ярости.

— Твой отец избивал тебя.

— Он бил нас.

Была разница между теми, кто бил, и теми, кто избивал. Физические удары были не такими сильными, если не сочетать их с психическими пытками.

— Моя мать принимала на себя основной удар. Он бил ее, когда она готовила что-то, что ему не нравилось. Он изнасиловал ее, когда она помахала мужчине, живущему по соседству, по пути к почтовому ящику. А от нас… он требовал совершенства.

Напряжение исходило от Люка, волнами прокатываясь по столу. Но это было напряжение другого рода, защитного. То, что я чувствовала только от своей сестры. И от Джеремаи.

— Когда он взрывался, это всегда было физически. Он не кричал. Это была просто ужасающая, молчаливая ярость. Он бил меня или Пресли по руке или пинал нас в голень, потому что мы пропустили слово на тесте по правописанию. Мама не работала, поэтому он бил ее по лицу.