Благородный воин

– Этого недостаточно, чтобы обвинить человека, – возразил барон. – В запальчивости глупцы часто говорят такое, о чем потом приходится горько сожалеть. Поэтому сказанное в гневе не может служить уликой. Я выслушаю его, прежде чем принимать решение.

– Но Белвейн единственный, кто выигрывает от смерти брата.

– Нет, есть еще один человек.

Роджер намеревался было спросить кто, но его остановило выражение лица господина. Лучше подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Рыцарь не сомневался, что барон докопается до истины и найдет виноватого. Он достаточно давно состоял на службе у Джеффри, чтобы узнать сюзерена. Ястреб слыл человеком рассудительным, скоропалительных решений никогда не принимал, все тщательно взвешивал. Свои суждения строил на основе беспристрастности, а не на праве сильного, и Роджер с гордостью отмечал, что лорд был мудрым и справедливым повелителем.

Неужели на этот раз очарование жены повлияет на его решение? Рыцарь видел, насколько барон увлечен молодой супругой, хотя на людях изо всех сил старался этого не показывать. Ну так что с того? Роджеру самому нравилась Элизабет. Нет, несмотря ни на что, Джеффри поведет себя, как обычно, и не погубит невиновного.

Двери со стуком растворились, и мужчины одновременно повернули головы. На пороге появились два стражника и между ними – чужой. В Монтрайт прибыл Белвейн.

Джеффри махнул рукой, и охрана тотчас удалилась. Щуплый, но уже с отвисшим брюшком, Белвейн был разодет, как павлин, в пестрое зеленое с желтым платье. Он некоторое время нерешительно мялся на пороге, потом прогнусавил:

– Я Белвейн Монтрайт. – Достав белый кружевной платок, он вытер хлюпающий нос, после чего застыл в ожидании ответа.

Джеффри не меньше минуты молча смотрел на него.

– Я – твой барон. Можешь войти, – торжественно сказал он.

Он снова оперся о край стола и наблюдал, как Белвейн семенит к центру зала. Он так часто перебирал ногами и делал такие короткие шажки, что казалось, его лодыжки связывает невидимая веревка. Его голос не понравился Джеффри так же, как и походка. Он звучал визгливо, но с какой-то хрипотцой.

Барону бросилось в глаза, что между Белвейном и Томасом Монтрайтом не было ни малейшего сходства. Отца Элизабет он запомнил высоким живым человеком. И вот теперь перед ним на коленях стоял младший брат Томаса.

– Клянусь вам в верности, милорд. – Белвейн положил руку на сердце.

– Подожди, не клянись, – остановил его Джеффри. – Я не приму твою клятву, пока не выясню, что у тебя на уме. Встань!

Суровые слова возымели действие – по беспокойному блеску глаз барон заметил, что Белвейн напуган.

Джеффри подождал, пока он подойдет ближе.

– Многие обвиняют тебя в том, что здесь случилось. Расскажи все, что ты знаешь по этому делу.

Прежде чем ответить, щуплый человечек несколько раз судорожно втянул в себя воздух:

– Я ничего не знал о нападении, милорд. Услышал после того, как все произошло. И Бог свидетель, я не имею к нему никакого отношения. Никакого! Томас был мне братом, и я его любил!

– Странный способ оплакивать любимого родственника, – заметил Джеффри, и Белвейн явно сконфузился. – Добрые люди облачаются в черное, а на тебе что?

– Я надел самое лучшее, чтобы почтить покойного брата, – преодолев смущение, ответил гость и, проведя по рукаву пальцем, продолжал:

– Томас любил яркие туники.

Жгучая желчь отвращения вдруг подступила к горлу барона. Перед ним стоял не человек, а какой-то слизняк. Джеффри сумел сохранить бесстрастное выражение лица, но это далось ему с большим трудом. И чтобы не сорваться, он прошелся по залу к камину. Потом вернулся к столу и спросил почти учтивым голосом, будто приветствовал доброго друга:

– Вы ссорились с братом во время последней встречи?

Белвейн ответил не сразу. Глаза, как у загнанной в угол крысы, метнулись с барона на сидящего за столом рыцаря и снова обратились к Джеффри. Он, судя по всему, судорожно обдумывал, что сказать.

– Это правда, милорд, – наконец произнес он. – И теперь мне до конца дней предстоит нести в душе бремя сказанных брату жестоких слов. Мы расстались в сердцах, и в этом состоит моя вина.

– О чем шел спор? – Джеффри нисколько не тронули слезливые признания Белвейна – в его душе не зародилось ни малейшей крупицы сочувствия.

И Белвейн, в свою очередь, понял, что страстными речами не сумел пронять господина, и поэтому продолжал уже не таким драматическим тоном:

– Брат обещал мне дополнительные земли под посев, но каждый год под каким-нибудь незначительным предлогом отодвигал срок передачи. В остальном человек хороший, щедростью он наделен не был. Во время последней встречи я уже считал, что земли у меня в кармане. Был в этом уверен! Но Томас только водил меня за нос.

Лицо Белвейна пошло красными пятнами, а голос почти утратил хныкающие интонации:

– Я был сыт по горло его увертками и высказал все, что наболело на душе. Мы повздорили, и Томас мне пригрозил! Да-да, милорд, пригрозил единственному брату. Мне пришлось уйти. У Томаса был жуткий характер и, насколько мне известно, у него было много врагов. Очень много, – поколебавшись, добавил гость.

– И ты полагаешь, что один из этих многих убил его и всю его семью?

– Да. – Белвейн энергично закивал. – Уверяю вас, я не имею к убийству никакого отношения. У меня есть доказательства – в это время я находился далеко отсюда. Мои люди готовы это подтвердить, только позвольте им войти в замок.

– Не сомневаюсь, что у тебя найдутся дружки, готовые засвидетельствовать, что в момент убийства Томаса и его семьи ты был с ними. – Голос Джеффри звучал мягко, но глаза излучали холод.

– Да. – Белвейн немного расправил плечи. – Я невиновен и могу это доказать.

– А я и не утверждал, что ты виновен, – барон старался сохранить бесстрастное выражение лица. Ему не хотелось, чтобы гость понял, что он думал о нем на самом деле. Пусть тешит себя мыслью, что опасность миновала, тогда будет легче его поймать. – Видишь ли, я только-только приступил к делу.

– Понимаю, милорд. И уверен, что в конце разбирательства останусь свободным человеком. Может быть, даже хозяином Монтрайта. – От восторга Белвейн чуть не потер ладони, но вовремя сдержался. Все оказалось легче, чем он предполагал. Страшный на вид барон был на редкость простодушен.

Белвейн и не подозревал, насколько поспешны его выводы.

– Сын Томаса здесь, в Монтрайте, – возразил Джеффри.

– Ваше замечание совершенно справедливо, – поспешно поправился Белвейн. – Но коль скоро я единственный дядя мальчика, как только будет доказана моя невиновность в этом ужасном преступлении, я… то есть я хотел сказать, вы, вероятно, соизволите назначить меня его опекуном. Таков закон. – Последние слова он произнес с нажимом.