Благотворительные обеды

— Неизвестно, кто тут сын, кто — отец, но один из них стал нахальничать, и мы определили, который. Вот этот.

Лилии одновременно указали на одного и того же кота, апатичного, ничем не отличимого от остальных.

— Вы уверены?

— Это видно по глазам, — сказали они. И все трое с назидательным видом надвинулись на кота.

— Но сейчас этот кот не будет нам мешать, верно? — обратились они к нему, грозя пальцами и демонстрируя весь набор гримас и доходчивых пантомим, сулящих неотвратимую кару за непослушание.

После чего кот, казалось, был забыт. Теперь Лилии показывали падре стол, украшенный кувшином с фрезиями.

— Посмотрите падре, это все для вас, сущие пустяки.

Словно стратеги, обсуждающие над развернутыми картами план предстоящей битвы, Лилии рассказали об особенностях каждого из блюд, оттенках их вкуса, благоприятных эффектах и особых секретах; существовала и последовательность, в которой надлежало всем этим наслаждаться. Поешьте апельсиновых долек, падре, они хорошо очищают небо; между сырами полезно съесть кружочек яблока; рекомендуем вам пирожки с морепродуктами, рогалики, сердечки и этот салат с телятиной и ветчиной, смотрите, какие красивые колбаски, соус к ним очень, очень хорош; а что делает здесь кролик? Дожидается вас, падре. Вы, Танкредито, тоже идите сюда, потому что человек начинает есть глазами, — любо животу, что глаз заприметил, — а тогда, слава Богу, остается только протянуть руку и донести кусок до рта.

Начали рассаживаться. Спасибо, благодарили Лилии; спасибо, благодарили Танкредо и падре. Словно под действием этого волшебного слова один из котов исчез из своей ниши, но Лилии не спускали с него глаз — мы тебя видим, предупредили они, мы не спускаем с тебя глаз. Под взглядами Лилий кот замер на полдороге к столу — казалось, он придумал более приятное место, куда метнуться, и исчез в темноте. Освещение в кухне было очень тусклым. Половину лиц скрывала тень, и можно было только гадать, как они выглядят. Кот растворился в темноте, и Лилии заволновались. Мы тебя видим, объявили они хором, мы не спускаем с тебя глаз.

Но они его не видели, и это их беспокоило.

— Он вор, — причитали они, — ему нравятся артишоки, можете себе представить? Мы не знаем, что с ним делать, пропади эти коты пропадом, как говорят добрые люди. Однажды он сожрал фаршированные яйца, которые мы приготовили для падре Альмиды, в другой раз — свиные медальоны вместе со всеми украшениями. А уж если перечислять все, то нужно вспомнить сыр костеньо, который достался ему целиком, и все прошлогоднее мартовское сало, так нет же! он еще и жизнь нам отравляет, писает на одежду, прячет вещи. Бог свидетель, у нас никогда не было такого кота, хотя за нашу жизнь их тут много побывало: Бенедикт, Каликст и Гонорий — это первые, а как их не стало, появились Анисет и Северин, потом Симплиций — он жил один, после него были Иннокентий, Тера, Бонифаций и Лев, Святой, Блаженный, Феликс, Агапит, Праведник, Мильтиад, Гай и Фабиан; Святого отравили, Блаженный и Агапит погибли под колесами — в тот день лило как из ведра, их сменил Иларий, потом появились Луций и Эварист, Клемент и Сизинний, у нас много было котов, Пий, Фламинио, Триумф и Селедонио и прочие мурлыки с другими именами, но кошек мы почти никогда не заводили, очень мало, двоих или троих, потому что они похожи на некоторых женщин, от них одни неприятности, крики и кровь.

— Вы неплохо разбираетесь в папских именах, — заметил Матаморос.

— Да, падре. Так мы выражаем свою любовь к святым, апостолам и посланникам Бога на земле — даем их имена нашим котикам, самым любимым, которые живут, едят и просыпаются вместе с нами, с которыми мы смеемся и плачем, ведь они выслушивают нас, падре, и сочувствуют нам, сопереживают, поэтому так приятно, когда котика зовут, скажем, Иисус, или Симон, или Иаков, или Петр — это, конечно, не то же самое, как если бы с тобой рядом жил апостол, но, хотя они всего лишь коты с кошачьими сердцами, так ведь и они твари Божьи, верно? Но бывает, сталкиваешься с кошачьей неблагодарностью, вот как с этим сатаной, о котором мы вам говорили, который доводит нас до слез и терзает нам душу.

Лилии вглядывались в темноту. Кот как сквозь землю провалился. Им очень хотелось продолжать разговор, но кот, его отсутствие тревожило их. А поговорить хотелось. Ведь сколько времени они ни с кем не разговаривали! Тем более с поющим священником, да еще таким заботливым, таким внимательным.

— Зачем так волноваться, — сказал падре.

Его не прельщали бесчисленные причудливые блюда, красовавшиеся на столе, но он украдкой поглядывал на сопровождавшие их бутылки с красным вином. Танкредо принес и поставил бренди на край буфета, и падре ревностно отследил каждое его движение. Казалось, он не мог сделать выбор между вином и бренди.

— А этот неблагодарный кот, — спросил он для виду, поскольку его глаза, следившие за бренди, немного бегали, — его как зовут?

Лилии молчали. Наконец самая маленькая собралась с духом и ответила, взмахнув солидным куском хлеба с авокадо и креветками:

— Альмида, падре.

Две другие сурово кивнули, уверенные в себе и в том, что говорят.

— Да, падре. Его зовут Альмида. Как достопочтенного Хуана Пабло Альмиду.

У Танкредо вырвался короткий смешок. Ни падре, ни Лилии не обратили на него внимания.

— Кто бы мог подумать, — удивился падре Сан Хосе Матаморос. — Альмида — кот, который ведет себя хуже всех.

— Который больше всех нас донимает.

Танкредо снова не удержался от смеха.

— В чем дело, Танкредито? — повернулась к нему одна из Лилий. — Мы говорим что-то смешное?

Матаморос налил всем вина.

— Здесь для всех, — сказал он.

Подняв рюмку, падре произнес тост:

— За Альмиду, Не за кота. А за достопочтенного Хуана Пабло Альмиду. Этот стол — его заслуга.

Он благословил рюмки, Лилии выпили залпом и налили себе еще.

«Уже поздно, что-то они задерживаются». Танкредо думал об Альмиде и дьяконе. Девять вечера, а их все нет. Сабина под алтарем, подумал он, ждет, как сказала (или это сказал Матаморос?), когда ее отыщет Бог, так что, как только у ворот просигналит «фольксваген», нужно бежать к ней и предупредить: вылезай, Сабина, приехал Мачадо. Но, может быть, после предательства Танкредо она ушла в свою комнату и в одиночестве строит козни на завтра. От Сабины жди, чего хочешь. Она и сюда может вернуться и, взбесившись оттого, что Матаморос еще не ушел, не только оскорбить его, но и швырнуть ему в лицо какое-нибудь блюдо, бутылку, а то и электрическую плитку. Ведь это он своим назойливым присутствием разрушил ее планы, Сан Хосе Матаморос, замечательный маленький падре, осушавший бутылки одну за другой и наслаждавшийся дивным вкусом тех блюд, которые ему подсовывали Лилии.

— А тот десерт, во-он тот, как называется?

— Никак, падре, каждый называет его по-своему.

— А эти крылышки? Похожи на воробьиные.

— Почти, падре. Это крылышки молоденького цыпленка, в них косточки так прожарены, что рассыпаются во рту. Попробуйте.

— А шишки?

— Это апельсины в сахаре.

— Шкварки на рисе — просто чудо.

— Еще бы, они из поросенка!

— А вино, святые женщины, какое вино, Боже мой!

Они снова выпили, Танкредо решил присоединиться. Он еще не дотрагивался до еды, но Лилии словно забыли о нем, все их внимание сосредоточилось на падре, да еще на коте, на пропавшем коте, который вдруг, с быстротой искры в кошачьем глазу, возник и исчез, унося с собой куриный окорочок. Лилии дружно вскочили, крича:

— Вот он, я его видела, видела! Ах ты, проклятый Альмида, почему я его не схватила? Ты же была ближе всех.

Убитые горем, переговариваясь друг с другом и чуть не плача, они кружили в глубине темной кухни.

— Он стащил куриный окорочок.

— Хитрюга.

— И прямо у падре из-под носа, какой стыд.

— Не убивайтесь вы из-за кота, — сказал Матаморос. — Пусть себе попирует цыпленком.

— Как же не убиваться? Мы стали нерасторопными, — причитали они. — Потеряли сноровку. Как таким старухам ловить кота, особенно Альмиду, который хуже всех и позволяет дотронуться до себя, только когда хочешь его погладить.