Благую весть принёс я вам

– Ай молодца, старик!
– вскричал Головня.
– Не подкачал, сделал своё дело!

Мимо него, мыча от страха, половодьем неслась скотина с пылающими в рогах связками сена и валежника. Несколько коров кувырнулось в воронки от взрывов, придавив там копошившихся раненых, остальные заметались перед развороченным частоколом, втаптывая в слякотную жижу всех, кто не успел отскочить. Вилакази, пытавшийся остановить бегство своих воинов, рухнул под копыта обезумевших коров, сброшенный взбрыкнувшим конём.

Ошалевшие от пережитого таёжники, тяжело дыша и вытирая кровь с лиц, наблюдали, как скотина, смяв толчею пришельцев, ломилась в ощеренные пробоины. Становище начало затягивать дымом. Шкурницы вспыхивали одна за другой.

– Братцы, спасайте жён и ребятню!
– крикнул кто-то из воинов.

И бойцы, расталкивая бестолково сгрудившихся у частокола коров, ринулись на другой конец становища. Головня поднял глаза, увидел Лучину. Тот стоял, опершись левой ладонью о зубец тына, бросал взоры по ту сторону стены. Ни радости не было на его лице, ни печали, одна лишь безмерная усталость.

– Ну что?
– крикнул Головня, нарочито усмехнувшись.
– Пойдём ловить Огонька?

Со стороны бугра, хлеща плёткой по мятущейся скотине, спускался Хворост. Лоб и щёки его серели от дыма.

Огонька ловить не стали - сначала пришлось загонять обратно в хлев разбежавшихся коров и тушить пожары. Затем Головня решил дать отдых бойцам: нападать на вражеский стан среди бела дня казалось ему безумием - пришельцы, хоть обескровленные и потерявшие предводителя, всё ещё выглядели грозной силой.

– Дождёмся ночи, а там и ударим вместе с парнями Ожога, - сказал он помощникам.

Одолженный Чадником писарь бойко докладывал вождю, водя заиндевевшим чернильным пальцем по испещрённому чёрными закорючками листу мелованной телячьей кожи:

– Трудно вести подсчёт, господин. Все бродят туда-сюда, порядка нет. Из полусотни лучников налицо пятнадцать... это - которых встретил... из сорока бросателей камней - не менее двадцати. А сколько всего, лишь Наука ведает. Ежели прикажешь бойцам построиться, скажу точную цифру.

– Не надо, - с безразличием махнул рукой Головня.

Он и так видел, что от его войска осталась едва половина.

Хворост подступил с осторожным советом:

– Может, отпустить сволочей подобру-поздорову, великий вождь? К чему зазря людей класть? Победа уже за тобой.

Головня цедил в ответ:

– Там - Огонёк. Если дать ему уйти, новое войско приведёт. Пока не увижу его подлую башку на колу, не успокоюсь.

– Воля твоя, великий вождь, - покорно согласился старик.

Дождавшись сумерек, они снова пошли в бой. Головня поступил хитро: не стал выводить воинов на открытое пространство, где их перестреляли бы из громовых палок, а обошёл вражеский стан с юга и запада, спрятавшись в густом ельнике.

По пути наткнулся на обкромсанный отряд Штыря. Тот тоже шёл к стоянке пришельцев, выполняя наказ вождя. Коротко обменявшись новостями, бойцы рассыпались по опушке и в полной тишине ринулись на приступ.

На этот раз сражение вышло скоротечным. Враги хоть и успели схватиться за оружие, предупреждённые дозорными, но думали уже не о победе, а о спасении. Разметав становище, Головня дал им уйти - стужа доделает остальное.

Огонька поймали, сбив стрелой с собачьей упряжки, на которой он хотел удрать. Подстрелили в левое плечо и, связанного, приволокли к вождю. Головня вглядывался в омытое белесыми сумерками лицо родича. За прошедшее время Огонёк почти не изменился, разве что немного похудел да начал подбривать щёки по обычаю пришельцев.

– За то, что навёл врагов на родную землю, проклят ты пред богиней и потомками, - сказал Головня.

– Не я проклят, а ты, - огрызнулся внук Отца Огневика, покачиваясь от слабости.
– Разве это я предал своего бога? Разве это я отрёкся от рода? Глянь, кто окружает тебя: чужаки да лёдопоклонники. Один Лучина из наших, да и тот - по роже вижу - оскотинился. Что ты сделал с нашим родом, Головня? Отщепенец с грязной душонкой, ты принёс в наш мир боль и страдания. Льёшь чужую кровь как воду. Ты - как Обрезатель душ: умеешь только отнимать. Будь ты проклят. Ты и все, кто служит тебе, - он окинул свирепым взглядом стоявших рядом помощников вождя.
– Все вы будете стынуть в Ледовых чертогах. Попомните моё слово.

Хворост выдвинулся вперёд, рявкнул:

– Как смеешь ты так говорить с великим вождём, подлец? Смерть твоя будет ужасна.

Но Огонёк лишь рассмеялся.

– Я умру за своего бога, а за что умираете вы? За этого мозгляка?

Помощники негодующе зашумели, а Головня сказал, помолчав:

– Сейчас ты умрёшь, Огонёк. В моей власти сделать твою смерть достойной или позорной. Выбирай.

Тот подозрительно уставился на него, задвигал плечами.

– От твоей руки любая смерть позорна, сволочь.

Головня усмехнулся.

– Я могу спустить тебя под лёд, и тогда твоя душа никогда не воссоединиться с Огнём. Ты хочешь этого, презренный огнепоклонник?

Огонёк скрипнул зубами от ярости.

– Чего же ты хочешь, падлюка?
– выдохнул он.

– Хочу знать, кто мне друг, а кто враг. Назови имена тех, кто вместе с тобой злоумышлял на меня, общаясь с пришельцами, и - обещаю тебе - ты примешь смерть как подобает человеку твоей веры.

Огонёк долго молчал, размышляя. Потом вымолвил угрюмо:

– Вилакази не поверял мне своих тайн. Знаю только, что к нему часто заглядывал гость по имени Чадник. Они были большими друзьями. Чадник дарил ему разные безделицы, а тот за это позволял гостю возить по большой воде вещи и уголь для обмена. Больше я ничего не знаю.

Головня покачнулся, как громом поражённый. Так вот кто - изменник! Теперь понятно, почему он, единственный из всех гостей, всегда ускользал от вражеских дозоров.

Лучина выкрикнул, вторя его мыслям:

– То-то он нам писаря дал. Тоже, небось, лазутчик. А кто у него в друзьях? Хворост с отпрысками. Потому и подарил им золотые кольца с гравировкой. А я ещё думал - за что такая честь? А оно вон за что...

Старик и Ожог загомонили одновременно:

– Навет! Разве ведали мы о том? Обольстил, проклятый лазутчик, втёрся в доверие. Каждый мог попасться - на то и демонское прельщение...

Старик, скинув рукавицы, трясущимися пальцами развязывал тесёмки на меховике, спешил достать подарок гостя, чтобы выкинуть его в снег.

Лучина, торопясь не упустить выгодный миг, напирал:

– Каждый мог, да не каждый поддался. С чего он вашу семейку так обхаживал? Чуял близкую душу, видел гнильцу...