Благую весть принёс я вам

– Убирайтесь, пока целы, - процедил Головня.

Пришельцы кинулись к нартам. Один лишь начальник остался на месте.

– Ну хорошо же!
– пробурчал он и тоже направился к передвижному жилищу.

Головня смотрел ему в спину, дрожа от бешенства. Так и подмывало кинуть в него копьём или плюнуть вослед. Но он сдержался. Во всём надо знать меру, даже в глумлении над врагами, иначе люди совсем распоясаются - уйми их потом.

Сани начали разворачиваться. Возницы, неистово подхлёстывая усталых некормленных лошадей, что-то выкрикивали на незнакомом языке - гости на ходу запрыгивали в свои жилища, размашисто, точно крылья, откидывая медвежьи пологи. Над общиной понеслось улюлюкание: дети, забыв о страхе, повыскакивали из домов, кривлялись, бросали снежки в убегающих пришельцев. Бабы пытались поймать разбежавшуюся ребятню, носились по площадке для собраний, испуганно кричали на детей. Лучники вылезли из укрытий, орали на баб, чтобы не мешали им держать на прицеле гостей. Сполох махал кулаком перед носом Рдяницы. Полная неразбериха. Головня беспомощно возвёл очи горе, покосился на Лучину. Тот всё понял без слов. Вскинул копьё, завыл как волк и понёсся за пришельцами, проламываясь сквозь суматошно мечущуюся толпу как медведь сквозь густой тальник. Крик его был так мощен, что люди, околдованные им, ринулись за Лучиной как ездовые собаки за вожаком. Жилища пришельцев подпрыгивали на сугробах, вздрагивая точно разжиревшие коровы при беге, а вслед им летели стрелы, копья, и нарастал могучий торжествующий вопль, которым люди провожали свой развеявшийся страх.

– Думаете, прогнали пришельцев и дело с концом?
– спросил Головня своих помощников.
– Дело только начинается. Вчера пришли пятеро, завтра явятся ещё пять раз по столько же.
– Он насупился, скрипнул зубами.
– Чую, Огонёк их навёл. Без него не обошлось. Зря я тогда за ним не погнался. Упустил сволоча...

Лучина беззаботно хохотнул:

– Да об Огоньке ни слуху - ни духу. Небось сгинул в тайге.

– Он жив, - тихо ответил Головня.
– Жив и продолжает мне вредить. Мне и Науке. Зверёныш...

– Что же делать?
– сказал Жар-Косторез.

Он был более других взбудоражен нежданным торжеством над пришельцами, и потому сильнее остальных переживал сейчас слова вождя.

– К схватке готовиться. Вижу - зло опять поднимает голову. Некогда Огонь и Лёд низвергли власть своей матери Науки, чтобы властвовать над миром, и вот теперь они снова злобствуют, видя, как Наука возвращается в силе и славе.
– Головня возвысил голос.
– Мы призваны вернуть Науку в мир. Мы, рождённые в снегах люди тайги, должны нести свет истины другим общинам. В этом наше предназначение.

Они сидели в избе вождя. Сам Головня занимал хозяйское место - возле глухой стены, напротив входа. В левом ближнем углу, на женской половине, примостилась Искра - с распущенными волосами, в ровдужном нательнике с меховой оторочкой, с бусами из самоцветов, омытыми сумеречными светом, лившимся из окон. Слева от двери, под окном, сидел, поджав ноги, маленький Лучина. Пальцы его крепко вцепились в края лавки, спутанные вихры переплетёнными корнями чернели под льдиной, прикрывавшей окно. Он приподнял плечи и, наклоня голову, почёсывал ими уши - то одно, то другое. На соседней лавке, занимая почётное место, устроился Сполох - перебирал в пальцах игральные кости, усмехался чему-то, обводя взглядом жилище. А ещё дальше, в углу, почти невидимый, сидел Жар-Косторез - напряжённый и прямой как палка. Сцепив ладони, он лупоглазо взирал на Головню и от избытка преданности почти не моргал.

Возле каждого из присутствующих на лавке стоял костяной кубок с топлёным маслом и глиняный горшочек с брусничной похлёбкой, приправленной перемолотыми корешками тягучки, палочника и черноголовника, а ещё закисшими в молоке листочками щавеля, лука, чеснока и хрена. Рядом сгрудились блюда с мёрзлым мозгом из оленьих голеней, мясом водяной дичи и лошадиным жиром. Богато угощал своих приближённых вождь - так богато, как никогда прежде. Но и времена нынче пошли другие, сытые, Отцу Огневику такое и не снилось.

По жилищу крутилась Рычаговская девка - подкладывала поленья в очаг, разливала по кружкам молоко, резала ломтями смёрзшуюся кровяницу, сыпала в глиняные блюда рыбью толчанку. Головня с удовольствием наблюдал за ней, дивясь расторопности и точности движений. Девка хлопотала, то и дело заправляя за уши падающие на лицо волосы, и тогда открывалось её лицо - чистое и гладкое, будто выточенное из кости. Она замечала взгляды вождя и наслаждалась ими, но ни разу не взглянула в ответ, словно заигрывала с хозяином. Лишь уголки губ самодовольно подрагивали, не желая сложиться в улыбку.

– Что ж нам теперь, земля мне в нос, всех как Рычаговых...
– начал Сполох, но не закончил, лишь рубанул воздух ребром ладони.
– Пришельцы-то, говорят, уже всех рыбоедов под себя подмяли.

– Кто говорит?
– вскинулся Головня.

– Люди, - пожал плечами Сполох.

– Люди... Знаю я твоих людей: бабка Варениха да кумушки её.

Сполох прикусил язык. А Жар тихо промолвил:

– Раньше бродяги вести доставляли. Теперь избегают. И следопытов нет.

Глянул опасливо на вождя и отвёл взор. Сполох и Лучина исподлобья смотрели на Головню - что скажет? Понятно было, что бродяги неспроста обходили стороной Артамоновых. Новая вера пугала их похлеще колдуна и пришельцев. А значит, первый спрос с Головни.

Тот засопел.

– С вестями разберёмся. Ты мне лучше скажи, Сполох, отчего твои люди носились по стойбищу как стадо перепуганных коров, а не держали на прицеле гостей? Отчего ни одна стрела не попала в цель? Отчего Рдяница драла тебя как нашкодившего мальчишку? Помощник ты или кто? Отвечай.

Сполох помял кулак в ладони.

– Растерялись все, Лёд меня побери. Впервой же...

– Плёткой их, плёткой! Кто не справляется - к невольникам. Только так. Понял меня?

– Уж больно круто, - проворчал Сполох.
– Да и как это - к невольникам? Родичи же.

– В самый раз. Нет больше родичей и чужаков, а есть верные Науке и отвергшие Её. Времена такие - суровые. Надо всех взнуздать как следует, чтобы шли в одной упряжке, подчинялись быстро и споро, а не тянули в разные стороны, как ошалевшие псы. Ежели сожмёмся в единый кулак - одолеем нечисть. А не сожмёмся, перещёлкают нас как щенят. Такие дела.

Все притихли, переваривая слова Головни. Тот добавил:

– Ты не совладаешь, Лучине поручу. Он мигом управится. Верно, Лучина?

– Сделаю как скажешь, вождь!

Сполох холодно зыркнул на товарища, ответил, скрипнув зубами:

– Совладаю, чего уж. Земля мне в уши, если осрамлюсь.

Головня повернулся к Косторезу:

– Тебе, Жар, задание: до сей поры ты нам идолов из кости и дерева резал, маленьких, для жилищ только, наружу таких не вынесешь, ну да Огонь со Льдом большего и не заслуживали. А теперь дело иное. Величие богини таково, что его в малое тело не втиснешь, нужно что-то большое и крепкое. Камень нужен! Много камня. Целая глыба, чтобы всякий издали видел, кто здесь правит, и трепетал. Чтобы ворожба пришельцев разбивалась о него как ветер о скалы. Чтобы родичи вдохновлялись, видя отовсюду неспящий каменный лик. Вот и займёшься этим.

– За камнем далеко идти, - возразил Жар.
– Да и люди... Откуда?

– Найду я тебе людей. Справишься?

Жар помялся.

– С камнем работать... новинка.

– Что ж, трусишь?

Косторез взглянул на него, вжал голову в плечи, кивнул, не поднимая глаз.

– А что до вестей...
– продолжил вождь.
– Если кузнецы и плавильщики нас обходят, силком затащим. Лучина, тебе поручаю это дело. Возьмёшь несколько человек, отправишься в поиск.

– Словить бродяг - полдела, - хмуро вставил Сполох.
– Где металлы брать? Раньше-то, земля мне в нос, гости всё привозили. Нынче с ними беда. Подковы того и гляди поотвалятся, что делать будем? Новых-то не сыскать, а без лошадей сам понимаешь...