Благую весть принёс я вам

Изумлённый гул прокатился по толпе. Головня окинул взором собравшихся и закончил:

– Радейте и пекитесь о Науке, и тогда Она порадеет и будет печься о вас.

– О великий вождь!
– выкрикнула Заряника, служанка.
– Скажи, что мы должны сделать ради свободы?

Вот это был уже толковый разговор. Головня посмотрел на девку, мысленно благодаря её: "Молодчина! Так держать!".

– Будьте преданы Науке и мне, исполнителю Её воли, - объявил он.
– Так вы избавитесь от оков.

Все зашумели, взбудораженные, заспорили.

– Это что же?
– выкрикнул лохматый Пылан.

– Рычаговых вровень с нами поставить хочешь?

Головня сделал вид, что не услышал. Он ждал, что ответят невольники.

А Рычаговы пребывали в смятении. Шутка ли: им предлагалось принять веру того, кто перебил половину их родичей. Что за чудовищный поворот судьбы?

Наконец, не дожидаясь, пока все придут к общему мнению, Заряника воскликнула:

– Мы сделаем всё, что ты скажешь, великий вождь.

Головня кивнул. Теперь можно было перейти к делу.

– Я хочу, чтобы вы схватили моих родичей - Багряника, Теплыша и Стрелка. Я хочу видеть их здесь, перед собой, коленопреклонёнными.

Сворой собак рычаговские мужики бросились выполнять повеление. Расталкивая оцепеневших от ужаса Артамоновых, они выволокли трёх упиравшихся охотников из толпы и бросили их к ногам вождя. Несколько баб, стеная и вопя, кинулись к несчастным - их обхватили за пояса, втянули обратно. Никто не посмел вступиться за обречённых, все опускали головы и отводили глаза. Даже Рдяница молчала, хоть и пылала взором.

Зато Искра не выдержала. Полная ярости, она шагнула к мужу. Прошипела:

– Что ты хочешь сделать с ними?

Головня задрал нос, прищурился, промолвил с нажимом:

– Не влезай.

Но Искра не послушалась. Всплеснула руками.

– Совсем с ума сошёл? Трёх смертей тебе мало! Хочешь всех нас перебить? Ты обезумел, Головня.

Вождь не стал отвечать. Он повернулся к Лучине, кивнул на жену. Охотник сразу всё понял: подступил к Искре, протянул руки, чтобы увести её, но замялся, смущённый. Глаза женщины метали громы и молнии. Она покосилась на мужа, затем снова посмотрела на Лучину. Процедила:

– Только посмей, червь.

Повернувшись к вождю, она сказала:

– Запомни - если хоть волос упадёт с их голов... хоть один волос... ты мне больше не муж. Так и знай.

– Не ты венчала, не тебе и разводить, - буркнул тот.

– Я тебя предупредила.

Головню затопило бешенство.

– Что, хахаля своего спасти хочешь? Думала, не узнаю о ваших шашнях?

– Что?
– у неё вытянулось лицо.

Головня вскочил со шкуры, подбежал к стоявшему на коленях Теплышу.

– Повтори то, что болтал невольникам, паскуда.

Теплыш разлепил дрожащие губы.

– Ч-что п-повторить, в-вождь?

– Запамятовал? Напомнить? Не ты ли, скотина, уверял, будто к жене моей вхож? Не ты ли, мерзавец, уверял, будто ведёшь с ней крамольные беседы? Вспомнил теперь, сукин сын?

Теплыш заморгал - часто-часто.

– Н-не было такого, вождь. Землёй и небом клянусь - не было.

– Ишь ты, хвост поджал, как припекло. Да поздно. Теперь твою участь Наука решит: взвесит все проступки твои и благодеяния, и определит, куда направить: к Огню или Льду.

Искра бросилась к ним, дрожа от гнева.

– Кто тебе это наплёл? Какая зараза постаралась?

У Головни дёрнулась щека.

– Уйди.

– А вот не уйду.

Головня опять глянул на своего помощника.

– Лучина!

Тот уже был тут как тут.

– Уведи её в жилище. Она не в себе.

Но охотник опять не отважился прикоснуться к жене повелителя. Вместо этого принялся её увещевать.

– Ну, пойдём же, Искра. Не тащить же тебя. Пойдём же...

– Кончай этот лепет, - рявкнул Головня.
– Бери её в охапку и неси.

Искра чуть не подпрыгнула от бешенства.

– Ты весь прогнил - от пяток до макушки. Уже и жены тебе не жаль, всех готов растоптать...

И, не дожидаясь, когда Лучина вступит в дело, она развернулась и зашагала к шкурницам. Притихшие родичи расступались перед ней, провожали почтительными взорами.

Головня хмуро смотрел ей вслед, с горечью чувствуя, что ниточка, связывавшая их, порвалась окончательно. Теперь-то уж возврата к прошлому нет. Острая боль накатила на него. Ужасно захотелось броситься за женой и помириться с ней. Но он унял порыв. Пусть себе идёт, неблагодарная, раз такая глупая.

– Братья и сёстры!
– возгласил он с надрывом в голосе.
– Те люди, что стоят сейчас на коленях, сговаривались погубить меня. Но великая Наука открыла мне их замыслы. И потому я, Головня, ваш вождь и проводник, решил отдать их на суд богини - пусть она решит, как поступить с их душами.

Схваченные задёргались в крепких Рычаговских захватах, Багряник завопил:

– Поклёп! Всё поклёп! Наговор это, вождь. Подлый наговор...

Ему вторил Теплыш:

– Невиновен! Невиновен! Пред Наукой и тобою - невиновен!

Головня поморщился, посмотрел на Рычаговых и выразительно чиркнул ребром ладони по горлу.

Рабы рьяно приступили к делу. Положив Стрелка и Теплыша носами в снег, начали резать глотку стоявшему на коленях Багрянику: скинули с него колпак, ухватили сзади за волосы, задрали подбородок. Багряник рычал и сыпал ругательствами. Один из рабов заткнул ему рот рукавицей, другой начал быстро пилить шею ножом, взятым у Лучины. Дело шло туго: не имея опыта в убийстве, они вскрывали шею, будто резали тушу - торопливо и небрежно. Из раны вовсю хлестала кровь, брызгавшая на палачей, но Багряник был ещё жив и хрипел, бессильно разевая рот. Потом рухнул лицом в снег и, дёрнувшись несколько раз, замер. Палачи, отдуваясь и смахивая со лбов капли пота, подступили к Теплышу. Охотник извивался и вопил, отчаянно пытаясь вырваться из рук державших его.

– Спасите, спасите!
– орал он родичам.
– Не хочу умирать... не хочу! Не надо!

Среди собравшихся началась какая-то суматоха и толкотня: Артамоновы, не осмеливаясь бороться с вождём, принялись мутузить исполнителей его воли - Рычаговых. Лучина бросился разнимать дерущихся, а Головня недовольно прикрикнул на палачей:

– Ну же, кончайте этого крикуна.

Вопли Теплыша сменились хрипом и глотающими звуками. Залитый кровью, охотник тоже обмяк и упал на бок, побелев лицом. Стрелок взвизгнул: