Бледная графиня

Старая женщина поняла, что все ее возражения будут напрасны, и, вздохнув, пошла передать распоряжение господина доктора.

Гаген тем временем еще раз взглянул на письмо.

«А рука, — подумал он, — не женская. Должно быть, писал сын под диктовку… Три мили туда, и я не знаю дороги. Сейчас семь часов, туда я доберусь к десяти, домой, значит, вернусь около полуночи… Но ничего не поделаешь, ехать надо. Видимо, человек опасно заболел… Конечно, могли бы в такую пору и экипаж прислать за мной. Ну, да в подобных случаях люди теряют голову».

Сложив письмо и сунув в карман, Гаген надел короткое меховое пальто и отороченную мехом шапку, так как снег не переставал идти и к ночи похолодало, а он собирался ехать верхом.

В эту минуту вернулась взволнованная экономка.

— Простите, господин доктор, но я должна сказать. Это не дело. Фридрих тоже говорит, что арендаторша должна была прислать экипаж. Я предчувствую недоброе. Возьмите, по крайней мере, карету.

— Нет, это слишком долго, — возразил Гаген. — Верхом быстрее.

— Но ведь метель на дворе.

— Успокойтесь, ничего со мной не случится.

— Господин доктор, у меня нехорошее предчувствие. Разве нельзя подождать до утра?

— До утра больной может умереть. Поставьте себя на место жены этого арендатора: она сидит у постели больного, поминутно смотрит на часы в ожидании доктора, а доктор испугался метели и остался дома… Нет, дорогая фрау Андерс, цель моей жизни — всегда и везде оказывать больным помощь, и я не должен бояться трудностей, когда дело касается исполнения моего долга. Долг прежде всего.

— Ну, так возьмите, по крайней мере, Фридриха с собой.

— Нет, это совершенно излишне. Скажите лучше, как проехать в Баумгартен.

— Поезжайте сначала по шоссе, потом поверните налево. На повороте стоит столб с надписью. Эта проселочная дорога ведет до самого Баумгартена. Но будьте очень осторожны, потому что сейчас она наверняка занесена снегом, а по обочинам тянутся глубокие канавы, вода в которых еще не совсем замерзла. Кроме того, господин доктор, имейте в виду, что дорога идет через лес, а там полно браконьеров, которые не любят, когда их тревожат посторонние.

— Я ведь не лесничий, чего мне бояться? — улыбнулся Гаген, которого забавляло старание экономки отговорить его от этой поездки. — Проеду я лес, а дальше куда?

— За лесом на дороге развилка. Надо ехать направо, и не позже чем через полчаса будет Баумгартен.

— Прекрасно! — воскликнул Гаген. — Теперь я знаю, как мне добираться. Вернусь я около полуночи, так что не ждите меня, фрау Андерс. Достаточно будет и одного Фридриха.

С этими словами Гаген вышел из дома, вскочил в седло и поскакал по заснеженной улице.

Погода несколько изменилась. Снег перестал идти. Темнота была уже не такой плотной.

Около десяти часов вечера у дома доктора остановился всадник. Это был Милош, новый лесничий графини Варбург. Узнав, что доктор уехал, он был неприятно поражен этим обстоятельством и, нахмурив брови, спросил у старой экономки:

— Куда уехал господин доктор?

— В Баумгартен.

Милош, по-видимому, успел изучить окрестности Варбурга, так как ни о чем более не спрашивая, снова сел на лошадь и помчался во весь опор.

ХХХIII. ПОБЕГ ИЗ ТЮРЬМЫ

Губерту стало легче переносить заключение, когда он узнал, что молодая графиня жива, что она чудом спаслась от смерти. Но он все еще находился в неведении по поводу ожидавшей его участи, так как процесс снова должен был пересматриваться. Между тем до него дошло известие, смысл которого остался ему непонятен: сказали, что в пропасти будут искать тело молодой графини.

Он-то был совершенно уверен, что спасенной оказалась именно молодая графиня, для него это являлось очевидным и не вызывало никаких сомнений, несмотря на то что многие утверждали обратное. Что случилось после того, как нашли труп в пропасти, он не знал, ибо в его тюремную камеру никакие новости извне не доходили. Кто узнал бы теперь в этом понуром человеке в тюремной одежде бравого лесничего? Горе и заключение наложили на него неизгладимый отпечаток. Молодой человек казался больным, согбенным стариком.

Сначала ему приходила мысль бежать из тюрьмы, возвратить несправедливо отнятую у него свободу. Но он отказался от этого намерения, когда подумал, что ему в таком случае придется всю жизнь быть беглецом, вечно страшиться вновь попасть в руки правосудия, наконец, никогда не видеть ни матери, ни сестры.

Но вскоре случилось нечто, заставившее его вспомнить об этом своем отчаянном намерении.

Однажды в камеру к нему вошел тюремный смотритель и объявил, что ему разрешено увидеться с матерью и та ждет его в специально отведенной комнате, предназначенной для свидания арестантов с родными и близкими.

Губерт радостно последовал за смотрителем, но, увидев мать, невольно отступил в испуге.

Старушка была бледна как смерть и едва держалась на ногах. Трудно было поверить, чтобы человек мог так измениться за столь короткое время.

— Слава Богу! Мне удалось еще раз увидеть тебя, сын мой, — прошептала она, обнимая Губерта дрожащими руками. — Я совсем больна. Мне уже недолго осталось жить на свете.

— Не говори так, мать, — отвечал Губерт, — ты разрываешь мое сердце. Я понимаю, что подточило твои силы. Тебе трудно перенести позор, который я навлек на нашу семью, но клянусь всемогущим Богом — я невиновен.

— О, я знаю это! — воскликнула старушка. — Лучше самому терпеть несправедливость, чем причинять ее другим… Я знаю, что ты невиновен, и никогда в этом не сомневалась. Но не одна твоя судьба угнетает меня… Все обрушилось разом на бедную старуху. Одно несчастье следует за другим… Твоя сестра…

— Ослепла?.. Умерла?! — воскликнул пораженный Губерт.

Мать печально покачала головой.

— Лучше было бы, если бы она умерла… Видеть она стала лучше, но… она помешалась…

— Помешалась? Сошла с ума?! — в ужасе вскричал Губерт.

— Она совсем не отдает себе отчета в том, что делает. То она спокойна и молчалива, то начинает кричать и скандалить. Вчера утром пришли из полиции и забрали ее, чтобы увезти в сумасшедший дом, так как от нее можно было всего ожидать… И еще одно ужасное горе… ты еще не знаешь о нем, наверное… Молодая графиня тоже там…

— Графиня? Лили? Где «там», мать?

— Там же, где и твоя несчастная сестра.