Блестящая будущность

Я получилъ это письмо по почт въ понедльникъ утромъ, а потому назначенное свиданіе должно было произойти на слдующій день. Дайте мн въ точности изложить, съ какими чувствами я дожидался прізда Джо.

Дожидался я его безъ всякаго удовольствія, хотя когда-то былъ связанъ съ нимъ тсной дружбой; нтъ, я ждалъ его только съ тревогой и даже стыдился этой встрчи. Если бы я могъ удержать его отъ прізда, уплативъ деньги, я, безъ сомннія, уплатилъ бы ихъ. Главнымъ успокоеніемъ для меня было то, что онъ прідетъ въ гостиницу Барнарда, а не въ Гаммерсмитъ, и слдовательно не попадется на глаза Бентли Друмлю. Я ничего не имлъ противъ того, чтобы его видлъ Гербертъ или его отецъ, которыхъ я уважалъ; но былъ бы крайне недоволенъ, если бы его увидлъ Друмль, котораго я презиралъ. Такъ въ жизни мы совершаемъ худшія низости и пошлости изъ-за людей, которыхъ всего сильне презираемъ.

Какъ бы то ни было, а я вернулся въ городъ въ понедльникъ вечеромъ, чтобы принять Джо, всталъ на другой день рано поутру и привелъ комнату и обденный столъ въ блестящій видъ. Но свиданіе съ Джо прошло не совсмъ благополучно. Джо былъ стсненъ въ движеніяхъ, безпрестанно сбивался; то звалъ меня „Пипъ“, то величалъ „сэромъ“. То на него находили непостижимые припадки раздумья, и онъ, не донося вилку до рта, держалъ ее въ воздух, между тарелкой и ртомъ; то смотрлъ во вс глаза на какую-нибудь вещь; то онъ принимался какъ-то странно кашлять. При этомъ онъ сидлъ далеко отъ стола и чаще ронялъ куски на полъ, чмъ клалъ ихъ въ ротъ, такъ что я отъ души порадовался, когда Гербертъ ушелъ отъ насъ въ городъ. У меня не хватало ни здраваго смысла, ни доброты, чтобы понять, что во всемъ этомъ былъ виноватъ я самъ, и что если бы я мене стснялся Джо, то и онъ былъ бы развязне и проще. Я былъ нетерпливъ и раздражителенъ съ нимъ, и при такихъ условіяхъ онъ и меня заставилъ быть какъ на иголкахъ. Посл завтрака, когда Гербертъ ушелъ, Джо началъ:

— Такъ какъ мы теперь остались вдвоемъ, сэръ…

— Джо, — перебилъ я раздражительно, — какъ можешь ты говорить мн „сэръ“.

Джо взглянулъ на меня какъ бы съ упрекомъ. Хотя наружность его была смшна въ праздничномъ плать, но я сознавалъ, что въ его взгляд было чувство собственнаго достоинства.

— Такъ какъ мы теперь вдвоемъ, — началъ Джо, — и я не располагаю временемъ, и не могу пробыть здсь доле нсколькихъ минутъ, то долженъ теперь объяснить причину, ради которой я имлъ честь явиться къ вамъ. Только изъ желанія быть вамъ полезнымъ, явился я сюда; иначе я бы не имлъ чести кушать въ компаніи и въ жилищ джентльмена.

Я такъ боялся его взгляда, что уже больше не возражалъ противъ принятаго имъ тона.

— Такъ вотъ, сэръ, — продолжалъ Джо, — я разскажу вамъ, какъ было дло. Я сидлъ въ кабачк вечеромъ, Пипъ, — когда въ немъ брала верхъ привязанность, онъ называлъ меня „Пипъ“; когда же имъ овладвала вжливость, онъ величалъ меня „сэръ“, — когда пріхалъ въ одноколк Пэмбльчукъ. Этотъ человкъ здитъ по городу, — вставилъ Джо, и всхъ увряетъ, что онъ былъ другомъ вашего дтства и товарищемъ игръ.

— Пустяки, Джо, ты былъ моимъ другомъ и товарищемъ.

— Да, я думаю, что ты правъ, Пипъ, — сказалъ Джо, слегка качая головой, — хотя теперь это не иметъ никакого значенія. Ну, такъ вотъ, Пипъ, этотъ самый, склонный къ хвастовству человкъ пришелъ ко мн въ кабачокъ, и первымъ словомъ его было: „Джозефъ, миссъ Гавишамъ желаетъ говорить съ тобой“.

— Миссъ Гавишамъ, Джо?

— „Она желаетъ“, подлинныя слова Пэмблъчука, „говорить съ тобой“. — Джо сидлъ и таращилъ глаза на потолокъ.

— Джо, пожалуйста, продолжай.

— На другой день, сэръ, — отвчалъ Джо, глядя на меня такъ, какъ если бы я находился за версту отъ него, — я вымылся и пошелъ къ миссъ Гавишамъ; она сказала мн: „М-ръ Гарджери, вы переписываетесь съ м-ромъ Пипомъ?“ Такъ какъ я получилъ одно письмо, то и могъ сказать: да. — „Ну, такъ напишите ему, — сказала она, — что Эстелла вернулась домой и желала бы его видть“.

Я чувствовалъ, что лицо мое вспыхнуло, когда я взглянулъ на Джо. Пожаръ этотъ произошелъ оттого, что, знай я раньше о причин его прізда, я былъ бы къ нему радушне.

— Когда я вернулся домой, — продолжалъ Джо, — и попросилъ Бидди написать вамъ письмо, она сказала: „Я знаю, онъ былъ бы радъ выслушать эту всточку отъ васъ самихъ, теперь праздничное время, вы хотите его видть, — създите къ нему!“ Я кончилъ, сэръ, — сказалъ Джо, вставая со стула, — а теперь, Пипъ, желаю теб всякаго благополучія и все большаго и большаго.

— Но неужели ты уже уходишь, Джо?

— Да, ухожу.

— Но вернешься къ обду, Джо?

— Нтъ, не вернусь.

Глаза наши встртились, и весь „сэръ“ растаялъ въ его мужественномъ сердц, когда онъ подавалъ мн руку.

— Пипъ, дружище, жизнь состоитъ изъ прощаній и разставаній, если можно такъ выразиться; и одинъ человкъ — кузнецъ, другой — золотыхъ длъ мастеръ, а третій — мдникъ. Имъ нельзя жить вмст, и они должны разставаться, и съ этимъ надо помириться. Если кто и былъ виноватъ сегодня, такъ это я. Ты и я не должны встрчаться въ Лондон и нигд иначе, какъ частнымъ образомъ, по семейному и какъ подобаетъ двумъ друзьямъ. Не потому, чтобы я былъ гордъ, но потому, что я хочу поступать, такъ какъ слдуетъ, ты больше не увидишь меня въ этомъ плать. Я дуренъ въ этомъ плать. Я дуренъ, когда я не въ кузниц, не въ кухн и не въ болотахъ. Я не покажусь теб такимъ дурнымъ, когда ты представишь себ меня въ моемъ кузнечномъ одяніи, съ молотомъ въ рукахъ или хотя бы даже съ трубкой. Я не покажусь теб такимъ дурнымъ, если ты вздумаешь когда-нибудь повидать меня и придешь, заглянешь въ окно кузницы и увидишь Джо-кузнеца за старой наковальней, въ старомъ прожженомъ фартук, за старымъ дломъ. Я очень тупъ, но, кажется, сегодня кое-что понялъ. А теперь благословеніе Божіе надъ тобой, дорогой Пипъ, дружище, благословеніе Божіе надъ тобой!

Я не ошибался, воображая въ немъ такое благородство сердца. Какое бы ни было на немъ платье, а оно такъ же не могло отнять у него чувства собственнаго достоинства, какъ и помшать ему войти въ царствіе небесное. Онъ тихонько поцловалъ меня въ лобъ и ушелъ. Тутъ только что я опомнился, бросился за нимъ и сталъ искать его въ сосднихъ улицахъ; но онъ уже скрылся.

ГЛАВА XXVI

Ясно было, что я долженъ завтра же отправиться въ свой родной городъ, и въ первомъ порыв раскаянія для меня было ясно, что я долженъ остановиться у Джо. Но, когда я взялъ мсто въ почтовой карет и създилъ къ м-ру Покету и вернулся обратно, то сталъ думать иначе и сталъ измышлять предлоги для того, чтобы остановиться у «Синяго Вепря». Я стсню Джо, уврялъ я самъ себя, меня не ждутъ, и постель мн не приготовлена, я буду далеко отъ миссъ Гавишамъ, а она требовательна, и это можетъ ей не понравиться. Изъ всхъ обманщиковъ въ мір величайшіе — это самообманщики, и такими вздорными предлогами я обманывалъ самого себя. Это странно, но врно. Я взялъ себ мсто въ карет, которая отправлялась посл полудня, и такъ какъ была зима, то я не могъ пріхать въ городъ раньше вечера, когда уже стемнло. Въ т времена было въ обыча возить осужденныхъ на каторгу преступниковъ въ почтовыхъ каретахъ. Такъ какъ я зналъ объ этомъ, то не очень удивился, когда Гербертъ, встртивъ меня во двор, сказалъ, что со мною дутъ два каторжника. Но у меня была причина еще съ дтства физически содрогаться при слов каторжникъ.

— Вамъ это не непріятно, Гендель? — спросилъ Гербертъ.

— О, нтъ.

— Мн показалось, что вы ихъ не любите.

— Не стану уврять, чтобы я любилъ ихъ, да, вроятно, и вы также не чувствуете къ нимъ особенной любви. Но мн все равно, что они тутъ.

— Смотрите! вотъ они, — сказалъ Гербертъ. — И какое это тяжелое и унизительное зрлище!

Должно быть, они только что угощали своего стража, потому что вс трое шли, утирая ротъ руками.

Оба каторжника были прикованы руками другъ къ другу, а на ногахъ у нихъ были кандалы хорошо знакомаго мн образца. И одежда ихъ была мн тоже хорошо знакома. Стражъ ихъ былъ вооруженъ парой пистолетовъ и держалъ кистень подъ мышкой. Одинъ изъ каторжниковъ былъ выше ростомъ и толще другого, но одежда его была уже и короче. Я тотчасъ же узналъ его прищуренные глаза. Предо мной стоялъ человкъ, котораго я видлъ въ кабачк «Трехъ веселыхъ лодочниковъ» и который прицливался въ меня изъ невидимаго ружья.

Онъ не узналъ меня, потому что длалъ видъ, какъ будто бы никогда не видлъ меня въ жизни. Онъ только оглядлъ меня и взглядомъ оцнилъ, повидимому, мою цпочку, затмъ сплюнулъ и что-то сказалъ другому каторжнику. И оба засмялись. Въ эту минуту какой-то сердитый джентльменъ, занявшій четвертое мсто, пришелъ въ неописанную ярость и закричалъ, что почтовая контора не иметъ никакого права сажать его въ такую мерзкую компанію, и что это стыдъ, срамъ, позоръ и поношеніе и еще что-то, чего я не разобралъ. Но карета была уже запряжена, и кучеръ выражалъ нетерпніе, и вс мы собирались садиться по мстамъ, когда стражникъ подошелъ съ своими каторжными.

— Не сердитесь, сэръ, — просилъ онъ разъяреннаго пассажира. — Я самъ сяду возл васъ. А ихъ посажу на заднюю скамейку. Они васъ не тронутъ, сэръ. Вы даже и знать не будете, что они тутъ.

— И меня не браните, пожалуйста, — проворчалъ каторжникъ, котораго я узналъ. — Я вовсе не желаю хать. Я вполн готовъ остаться и каждому съ удовольствіемъ уступаю свое мсто.

— И я свое, — сказалъ и другой, грубымъ голосомъ. — Поврьте, я бы никого изъ васъ не обезпокоилъ, если бы это отъ меня зависло.