Блицкриг

– Мы представляем одну солидную строительную компанию...

– А ты-то чего не пьёшь? Небось думаешь чай - баловство, а наперёд надо о деле?

– Обсудим дела. Потом попьём чаю.

– Да чего там твои дела? Пыль. В папочке у тебя бумаги. Договора, надо думать. Пришёл ты за пасекой. Подпись моя нужна. И не уговаривать пришёл - требовать. Отнимать в вежливой форме, а нет, так и силой забирать. Это по-вашему и значится покупать. Потому как договариваетесь вы только если отнять не можете.

– Ну что вы, Парамон Константинович. Зачем вы так?

– А ничего, Федя. Ничего. Потому что ничего отнять у меня ты не сможешь. Хоть десять машин сюда пригони, а не три как сейчас. Видел, что с ними стало? Чего побледнел? Не бойся. Пасеку отдам тебе по своей воле. Да. Не удивляйся. Отдам. Почему? Старый уже. Уставать начал... И не только в том дело. Не справился я, видать, раз ты ко мне приехал вместе с этими обалдуями. Стыдно мне... Надо делать чего-то.

Фёдор Маркович развёл руками.

– Не понимаю. Зачем вы тогда сразу не переписали участок на фирму? С представителем нашим обошлись так не вежливо. Он вам хорошие условия вёз, а вы его атаковали. На обратном пути машина с моста слетела... Ваша работа ведь?

Пасечник допил чай и налил себе ещё одну чашку.

– Чай. Люблю. Казалось бы, чего проще? А в сорок втором нам тут и не снилось такого. В лесах партизанили впроголодь. Москва тогда ещё не могла помочь как следует. Отряд небольшой был. Прибился к отряду при отступлении. Не мы на немцев охотились, они на нас. Как зайцы прятались по лесам, да кору на деревьях грызли. В кипятке её и заваривали иной раз. За чашку настоящего горячего чая можно было убить, пожалуй. А так и было, чего уж тут. Воевали за что? Чтобы пить свой чай, хлеб свой и мёд есть. Немцы в округе пожгли и посевы, и пасеки, и дома в деревнях... Понимаешь, тоже хотели на земле стать вместо нас хозяевами.

Пасечник сверкал глазами, пронизывал его взглядом. Не в силах выдерживать, Фёдор Маркович скосился на Тимура.

– Ты на него не смотри. Он нам тут в разговоре лишний. Пускай медку поест, чайку похлебает...

– Парамон Константинович, а что это вы нас с немцами сравниваете? Ничего себе... Мы же не разрушать пришли, как они. Наоборот, строить. Вы посмотрите во что только превратилась деревня? Одни же развалины. А будут новые красивые дома, новая дорога и мост.

– А почему же с немцами? Не с немцами. В войну немец про брод ничего не знал. Мост наши взорвали при отступлении, так немец долго без моста не доходил в Васильково, не до этого ему было, видать. Зато мы в деревню через брод перебирались, чтобы обогреться, обсушиться, покормиться. Пока немцу не показал дорогу кто-то из местных. Вот тогда и попали мы тут в мышеловку всем отрядом. Приняли бой. Но куда там. Неравные больно силы, особенно когда пошли в ход миномёты. Пришлось отступать. Возле того брода мы вшестером немца удерживали, пока отряд уходил ниже по течению через реку. И все там и полегли.

Фёдор Маркович почувствовал, как у него загорелись уши. Потом заполыхали и щёки. Нет, какая всё-таки зараза старая, в каком свете выставляет его. Ну ничего, ничего. Всякое приходилось выслушивать. Потерпит ради дела. А лучше на самого пасечника перевести разговор.

– Вы - герой. Слышал ещё от бабушки. Вы, говорят, только чудом остались в живых. В вас не то три, не то пять пуль попало. А кто говорил и все десять, да ещё ударило снарядом из миномёта и переехало танком. Бабушка помню считала, что это вас бог спас. Дедушка смеялся над ней. На войне и не такое бывает.

– И не такое. Верно. Помнится, я тогда на немцев пошёл с пулемётом наперевес. Один был у нас в отряде, трофейный как раз. Это я последний остался уже, всех поубивало. Поднялся во весь рост и попёр на них прямо по воде через брод. Не скажу, что в голове помутилось, ясная была мысль. Убьют. Это скорее в сердце. Такая меня злость взяла. Вот думаю, так мне эти места понравились. Природа. Пожить бы здесь. Нет, приходится погибать из-за чьей-то жадности. И придут сюда чужие люди, убившие других людей, чтобы хозяйничать вместо них. Неужели примет их эта земля? Не может, думаю, быть такого. Не может. Должны быть у природы свои законы и силы, чтобы оберегать себя от такого злодейства. Не может быть ей всё равно. И вот если бы только знать про это, если бы обладать такой силой...

– Вкуснотища, - произнёс Тимур, облизывая ложку до зеркального блеска.

– Кушай на здоровье. Мёд не только тело, он и душу исцеляет, у кого она есть.

Забавное это зрелище. Нелепое, но забавное. Может и в самом деле тут какая-то магия? Пьяный мёд? Иначе как объяснить происходящее с Тимуром?

– Чепуха, - Фёдор Маркович усмехнулся про себя.

Ну, пусть даже магия. Пусть колдовство. Ну и что? Он услышал главное - отдадут ему пасеку. Остальное - неважно. Почему? Зачем? Всё это обычные разговоры старика-неудачника. Поплачет о прошлом. Поругает настоящее. Проклянёт будущее. Жизнь прошла, напоследок надо придать себе значимости. Да и поговорить ему не с кем, видимо, порассказать видимо накопилось немало. Пусть говорит что угодно. Послушаем. Выпьем чайку. Выбора у него всё равно нет. Он это и сам понимает.

– Парамон Константинович, если хотите, поставим в договоре одним из условий обязательное сохранение пасеки. Будущему посёлку это никак не помешает.

Но старик словно бы и не услышал его. Приласкав Тимура, он снова вернулся к воспоминаниям.

– И вот я иду, стреляю, стреляю, стреляю. И в меня тоже стреляют, стреляют, стреляют. А вот попали в меня или нет, даже не вспомню никак. Пытался уж сколько раз, всё напрасно. Иной раз кажется несколько пуль в меня всё же ударило. Помнит тело как они попадали. Вот тут, тут и тут. Точно. Потом подумаешь, нет, не может этого быть. Не осталось следов. Все пули значит удивительным образом миновали меня. Но важно в тот момент было одно - не берёт меня смерть и всё тут. И я даже наступал шаг за шагом. Пока уже не дрогнули сами немцы. Прыгнули в грузовик и умчали за подмогой. И тогда только я понял, что и мне уже пора помирать. Мешком свалился в воду и поплыл вниз по течению, разглядывая облака. И будто бы с кем-то разговор веду по душам. Обо всём на свете. Про всё обыденное и про самое сокровенное, о чём раньше даже помыслить не смел. О том, что со мной будет и про то откуда всё появилось. Притом голос был и не мужской, и не женский. Не громкий, не тихий. И язык незнакомый да понятный во всём...

Фёдор Маркович насмешливо сощурил глаза:

– Всё-таки бог получается? Нет? А как же тогда вы остались в живых? Почему, как думаете?

– Вот почему так получилось со мной не знаю. Вернее, опять же и знаю, и не знаю. Правильно сказать, всю жизнь ищу ответ на это. Иной раз кажется, что вот-вот открою его, потом понимаю, опять всё не то... Принесла меня река в запруду лесную, устроенную бобрами, там и пришёл в себя. Очнулся, глядь, лежу на поваленных ими стволах в чём мать родила. И пролежал по всему видать долго. И ничего про себя не помню. В самом деле, как заново родился. В голове звон, пустота и в то же время ничего не боюсь, всё понимаю. Слышу дыхание каждого деревца, трепыхание листочка, понимаю о чём чирикает птичка. Вот удивительно, думаю. И отправился я бродить по лесу. Нет, не то чтобы выход искать, а как будто бы исследовать его, изучать, открывать заново. И так несколько дней ходил по чащобе. Не помню, чем жил, но и голодным как будто не был. Наконец вышел обратно к деревне. К тому времени вспомнил как раз немного кто я такой и откуда взялся. Вернулась память. Стыдно стало за нагой вид. Надо думаю, раздобыть одежду. Пошёл в Васильково. Посмотрел сначала, что нет немца в деревне. И дома целые. Ну а как увидали меня местные, глазам поверить не могут, что остался живой. Подойти бояться. Так с той поры и повелось. Но я не обижаюсь. И сам, понимаю, что говорить, чудным стал с той поры...

– Воссоединились с природой.

– Напрасно смеёшься. Так и есть. Ну вот ты слышал про всяких водяных, леших? Да? Вот что-то вроде этого. Дух природы. Пасечник.

– Хранитель.

– Вот. Точно. Хранитель. Правильно сказал. В сорок пятом как раз очень кстати вышло постановление о мерах по развитию пчеловодства. В колхозах, совхозах, личных хозяйствах. Обеспечить, расширить, улучшить. Пасеки -- это же не только мёд, но и опыление сельхозкультур. Вот я и стал этаким хранителем-сторожем здешним. Инспектором. Пасечником.

Он показал рукой в окно, в сторону обширного луга. Фёдор Маркович облизнул губы. Да. Именно на такие участки у воды всегда самый бешеный спрос. И уже даже есть покупатели. Только этот сумасшедший старик мешается под ногами.

– Так не пора ли вам отдохнуть, Парамон Константинович?
– с нажимом произнёс Фёдор Маркович.

– Тоже правильно говоришь, пора на покой. Мне без малого сто одиннадцать... Но не столько телом устал, сколько духом. Времена меняются, люди. Не нахожу своего места в новом мире. Нужен тут новый смотритель вместо меня. А мне бы уже переродится в новом качестве.